Париж

Я – его женщина. Мы поженимся, как только прибудем в его дом. Он обещал мне это.

Не пытайтесь выследить нас, мы уже далеко. Но когда мы поженимся, я опять напишу вам. А до тех пор прошу простить меня, дорогие родители.

Якоб не видел в письме ни одного промаха. На еврейского юношу Аарона в нем не было ни намека. Сын мельника мог быть только христианином. Конечно же, Якоб ни на миг не поверил в существование парня из Аквитании. Но у любого другого человека, который прочитает пергамент, не будет причин сомневаться. Все, что увидят посторонние люди, – это побег девушки с бедняком, с которым она уже жила во грехе. Да, она опозорила себя и семью. Такое случается.

Ничего не говорилось в письме и о Савойе, там был только ложный след, ведущий в Аквитанию.

Якоб спросил себя, не рано ли он оставил поиски, не слишком ли быстро отказался от шанса вернуть дочь. Что, если бы он нашел ее, привез домой, выдал замуж за одного из приличных молодых людей, которых подобрал для нее? Но нет, Якоб понимал, что все было бы бесполезно. Коли Наоми решила сбежать с Аароном, то ни за что бы не согласилась жить с христианином, даже если бы отец насильно потащил ее к алтарю.

Чтобы придать истории правдоподобия, скорее всего, придется сказать друзьям, будто Наоми сбежала, и отправиться в Аквитанию, где он, конечно же, ее не найдет. И никакого второго письма от дочери они не дождутся. Люди сделают вывод, что с ней и ее любовником что-то случилось в дороге или что юноша бросил ее, после чего она не решилась вернуться в родительский дом. Якоб извинится перед семьями, с которыми вел переговоры о возможном браке; даже покажет им письмо – все равно они обо всем узнают.

Предстояло перенести много стыда и неловкости. Но – да, думал он печально, это может сработать.

Еще целый час он ходил по своему саду, прикидывая в уме так и эдак, бросая иногда взгляд на лежащий внизу Париж. Туман незаметно рассеялся, из него вынырнули дома горожан.

Наконец Якоб решил, что пора возвращаться домой. По привычке он пошел тем же путем, которым всегда ходил с Наоми: вниз по склону и далее в город мимо мощной крепости тамплиеров. В низинах вдоль дороги все еще висели клочки тумана, но стены форта четко вырисовывались в утреннем воздухе.

Он был примерно в ста шагах от ворот Тампля, когда заметил толпу. Это показалось ему странным. Затем он различил блеск мечей и брони и увидел, что из ворот выезжает повозка.

Должно быть, тамплиеры собираются перевозить куда-то деньги, решил Якоб, продолжая шагать по тропе. Однако в кавалькаде было что-то неправильное, но что – он смог понять, только приблизившись еще на пятьдесят шагов. Всадники, окружавшие повозку, не были тамплиерами – это были воины короля. За повозкой шла еще одна группа людей, но те не были вооружены. Некоторые из них вообще были полураздеты. Уже подойдя почти вплотную, Якоб увидел, что они закованы в цепи. Лица некоторых показались ему знакомыми. И потом до него дошло.

Это были тамплиеры. Рыцари Храма. В цепях.

– Что происходит? – спросил он у одного из зевак возле ворот.

– Тамплиеров арестовали.

– Каких?

– Всех. Всех тамплиеров во Франции и во всем христианском мире, как я понимаю.

– По чьему повелению?

– По повелению короля. И папы римского. – Человек ухмыльнулся. – Нынче это одно и то же, не так ли, ведь папа принадлежит нашему королю. – Он, похоже, гордился тем, что Франция теперь контролирует главу Христианской церкви.

– В чем их обвиняют?

– Во всем! Им зачитали приговор менее часа назад. Ересь, поклонение идолам, магия, содомия… и все остальное, что только придет в голову. И все это правда!

– Ересь? Содомия?

Про тамплиеров, сидящих на несметных богатствах, в народе стали говорить, что они слишком хорошо едят и слишком много пьют. Якоб подозревал, что в большой степени эти слухи подпитывались завистью. И даже если бы это было правдой, ровно то же самое можно было сказать о доброй половине монахов-христиан. Но идолопоклонство? Магия? Эти обвинения были явно абсурдными. Любви к тамплиерам Якоб не испытывал, однако такая откровенная несправедливость возмутила его.

– Есть ли доказательства? – спросил он.

– Будут. – Его собеседник злорадно рассмеялся. – Инквизиция получит все необходимые доказательства. После пыток, само собой.

Тамплиеров будут пытать, как обычных преступников? Как еретиков?

– Они точно заговорят, стоит зажарить нескольких на костре, – с довольным видом предрекал незнакомец.

– Что же станет с их крепостями и богатствами? – вслух подумал Якоб.

– Все отойдет казне. С сегодняшнего утра они разорены. – Эта мысль доставила зеваке особенную радость. – Эти тамплиеры и их проклятые крестоносцы стоили нам кучу денег, а толку от них не было никакого! – Он пожал плечами. – Взять хотя бы Людовика Святого.

Добродетели Людовика IX произвели такое впечатление на Ватикан, что десять лет назад строителя церкви Сент-Шапель и сторонника инквизиции канонизировали.

– Он отправился в Крестовый поход, – продолжал зевака. – Попал в плен. И нам, народу Франции, пришлось платить за него выкуп. А ради чего, спрашивается? Он ничего не добился своей дурацкой войной, к тому же почти все его войско передохло от болезней. Да будут прокляты крестоносцы и тамплиеры, которые поддерживали их, – вот мое мнение.

Якоб знал, что большинство его сограждан согласились бы с этим приговором. Но ему было понятно, что за атакой на тамплиеров стоит более простая и жестокая правда. Запретив орден, король одним махом отменил все свои долги ему. Ересь, безнравственность и аресты были всего лишь прикрытием. Держа в кулаке папу римского и инквизицию, король Филипп Красивый мог без помех пытать и сжигать Бог весть сколько несчастных, добиваясь ложных свидетельств. В его распоряжении были все инструменты Святой церкви. И все ради чего? Чтобы завладеть богатствами тамплиеров и не возвращать им долги.

Изгнание евреев было ужасным деянием, но то, что король обратился против собственных воинов Христа, Якобу показалось верхом цинизма. Его презрение к монарху стало еще глубже.

В этом королевстве нет преданности, нет милосердия, нет желания знать истину, нет даже помыслов о правосудии. Нет уважения к Богу. В этом королевстве нет ничего.

Добравшись домой, Якоб поведал Саре об увиденном. Потом ушел в свою контору, запер дверь и не выходил целый день. Вечером к нему постучалась жена:

– Якоб, ты не хочешь чего-нибудь поесть?

– Я не голоден. – Его взгляд был направлен в стол.

Сара села на низкую деревянную табуретку, которую Якоб держал для посетителей. Она ничего не сказала больше, только положила ладонь на руку мужа.

– Наоми сказала, что не хочет жить в стране с таким королем, – спустя какое-то время заговорил Якоб. – И она осуждает меня за обращение в христианство.

– Она молода.

– Она права. – Он так и не оторвал взгляда от столешницы. – Не нужно было мне креститься.

– Ты поступил так, как считал необходимым.

– Знаешь… – теперь он поднял глаза на жену, – у меня нет никаких возражений против христианской доктрины любви. Она прекрасна. Я приемлю ее всей душой. – Он покачал головой. – Проблема с христианами в том, что они говорят одно, а делают совершенно другое.

– Король порочен. Церковь порочна. Нам это давно известно.

– Да, разумеется. – Он помолчал. – Но если порочны они, то порочен и я.

– И что ты мог сделать? Встать перед королем и проклясть его, как сделал пророк в древности?

– Да! – выкрикнул он с внезапной страстностью. – Да, вот что мне нужно было сделать, то же, что делали пророки моих праотцев в давние времена. – Он вскинул руки. – Да, это я должен был сделать… – И с этими словами он горестно поник.

– Ну а что теперь? – мягко спросила Сара.

Якоб медлил с ответом.

– Я не знаю, – наконец сказал он.