Страница 49 из 164
24 августа (а не 25-го, как указывал Риббентроп) я около полудня впервые был вызван к фюреру в Имперскую канцелярию.
Гитлер через [итальянского] посла Атголико получил личное письмо Муссолини, из которого он прочел мне несколько абзацев. То был ответ дуче на строго конфиденциальное письмо Гитлера, послашюе из Берпсофа несколькими днями раньше. В письме фюрера говорилось об ожидаемом столкновении с Польшей и сообщалось о его решимости, если Польша или выступающая на ее стороне Англия окажутся неуступчивыми, добиться решения назревшего вопроса о Данциге силой оружия. Гитлер назвал дату возможного начала операций против Польши на несколько дней более позднюю [чем намечалось] — как он сам сказал, сделав это по следующим причинам.
Гитлер рассчитывал на немедленную передачу содержания письма в Лондон через свое столь «заслуживающее доверия» министерство иностранных дел. По мысли Гитлера, это должно было показать всю серьезность его Намерения, а с другой стороны, не выдать действительную дату начала военных действий. Иначе говоря, хотя Польша и была бы предупреждена, намеченная тактическая внезапность все равно обеспечивалась. И, наконец, [фактическим] переносом даты вперед Гитлер хотел ускорить желаемое английское вмешательство с целью побудить Польшу избежать войны — на это вмешательство он определенно рассчитывал и ожидал, что найдет в том поддержку со стороны Муссолини294.
Реакция Муссолини явилась для Гитлера первым крупным разочарованием в этой игре; он твердо полагался на само собою разумевшуюся помощь Италии, поскольку та была безоговорочно обязана оказать такую помощь в договорном порядке. Гитлер надеялся найти у Муссолини такую же «верность Нибелунгов», какую он в свое время продемонстрировал Италии в истории с Абиссинией [Эфиопией], не получив никаких выгод для себя. Таким образом, письмо Муссолини означало для Гитлера суровый удар, ибо дуче писал, что, к сожалению, не сможет соблюсти пакт о взаимопомощи, так как король отказывает ему в приказе о мобилизации, а против этого принадлежащего монарху права он ничего поделать не в состоянии. Впрочем, Италия к войне и не готова, ей не хватает снаряжения, оружия и боеприпасов. И хотя она и располагает военно-промышленными мощностями, но испытывает недостаток сырья: меди, марганца, стали, резины и т.д. Если бы в этом отношении она получила ощутимую германскую помощь, то, коли дело дойдет до войны, позиция Италии была бы пересмотрена.
После этого отказа фюрер сразу же вызвал меня, чтобы узнать, сможем ли мы при случае дать Италии требуемое сырье. Он попросил Атголико немедленно запросить Рим, в каких именно размерах ей необходимо недостающее сырье. Мне он поручил определить, какие поставки мы сможем осуществить295.
Но только после того выяснилась причина его разочарования по поводу «предательства» Муссолини. Он сказал примерно так: «Само собою разумеется, Лондон уже давно получил известие, что Италия действовать вместе с нами не хочет, ну а теперь позиция Англии решительно окрепнет, и она окажет поддержку Польше. Политический эффект моего письма — полная противоположность моим ожиданиям».
Возмущение Гитлера было для меня совершенно очевидным, хотя внешне он держал себя в руках: считал, что теперь Лондон пойдет на пакт взаимопомощи с Польшей, поскольку отпадает поддержка нас Италией.
В первой половине дня я вернулся в военное министерство, чтобы выяснить у генерала Томаса, сможем ли мы и в каких именно количествах предположительно предоставить Италии требуемое ею сырье сверх текущих поставок. Вскоре меня снова срочно вызвали в Имперскую канцелярию. Теперь Гитлер производил впечатление человека еще более возбужденного. Он сказал мне: на столе у него лежит депеша имперского шефа печати [Отто Дитриха], согласно которой подписание англопольского пакта о взаимопомощи последует еще сегодня. Подтверждения от министерства иностранных дел пока нет, но, как известно по опыту, дипломаты действуют гораздо медленнее, чем телеграфные агентства; он полагает, что полученная депеша верна. Гитлер спросил, можно ли немедленно остановить всякое продвижение войск: он хочет выиграть время для переговоров, хотя на помощь Италии больше не рассчитывает.
По моему распоряжению Шмундг принес временной график, в котором указывались все меры и степени боевой готовности на каждый день вплоть до даты нападения — «дня X». 23 августа Пгглер приказал считать «днем X» 26 августа 1939 г., т.е. в тот момент шел только второй день после разрешения на передвижения войск к польской границе. Эти передвижения координировались таким образом, чтобы после марша в темное время суток боевые действия, были начаты 26-го рано утром. Фюрер приказал мне немедленно дать предварительный приказ: «“День X” отложен, дальнейшие приказы последуют» и велел срочно вызвать к нему Браухича и Гальдера.
Браухич явился через полчаса; Гальдер, отдав предварительные приказы о приостановке выдвижения войск, приехал из Цоссена (командный пункт ОКХ). В моем присутствии состоялось продолжительное совещание с господами из ОКХ о последствиях этой приостановки, возможности обнаружения противником предшествовавших перебросок и т.п. Фюрер сообщил о своем намерении 25 августа, ознакомившись с обстановкой, принять дальнейшее решение о «дне X».
26 августа в первой половине дня меня неожиданно вызвали в Имперскую канцелярию, показавшуюся мне настоящим муравей!носом. Фюрер стоял с Риббентропом в зимнем саду, а Атголико ждал в музыкальном салоне разговора с Гитлером. С минуты на минуту ожидалось прибытие [английского посла сэра Невилла) Гендерсона.
Фюрер весьма взвинченным тоном сказал мне: «И вот Риббентроп приносит телеграмму посольства в Лондоне: пакт о взаимопомощи с Польшей подписан прошлой ночью. Разве не говорил я вам тогда, что только одна Италия виновата в этом?
В ответ на известие из Рима о позиции Италии в конфликте с Польшей Англия сразу же ратифицировала пакт о взаимопомощи. Сейчас же окончательно прекратить всякую переброску войск! Мне нужно время для переговоров. Немедленно вызовите ко мне Браухича и Гальдера! А затем сразу отправляйтесь в музыкальный салон на совещание с Атголико, у него имеется ответ из Рима».
Когда я, дав все необходимые указания, явился на совещание с Атголико, фюрер в присутствии Риббентропа показал итальянские требования насчет сырья. Они были настолько громадны296, что о таких размерах и речи идти не могло. Фюрер даже иронически спросил Атголико: уж не ослышался ли он и нет ли здесь какой-то ошибки при передаче — ведь цифры невероятно велики! Он попросил Атголико немедленно еще раз сделать запрос: цифры наверняка переданы неправильно. Но Атголико заверил (я слышал это собственными ушами!), что цифры безусловно верны. Я получил задание лично через нашего военного атташе генерала фон Рюггелена выяснить у начальника итальянского генерального штаба [Кавальеро], каковы крайние требования итальянского военного руководства. Сообщение генерала фон Ринтелена показало правильность этого предположения, ибо он подтвердил требуемые Атголико поставки, чем дуче обеспечил себе свободу рук.
Совместно с главнокомандующим сухопутными войсками и начальником его генерального штаба «день X» был перенесен на 31.8.[1939 г.], т.е. отодвинут на пять дней. Перед тем эти господа заверили Гитлера, что уровень развертывания войск пока еще не привел к их демаскировке. Отдача последнего приказа была назначена на 30 августа не позднее 17 часов, что обеспечивало сво-евремешюе прохождение приказов на выступление 31 августа.
Хотя я и в последующие дни ежедневно находился в Имперской канцелярии, мне только всего три раза довелось разговаривать с Гитлером, так как он постоянно присутствовал на политических совещаниях297.
Первый раз — когда он в зимнем саду (это было, верно, 29 августа) зачитал продиктованные им (кажется, в виде семи пунктов) свои крайние требования. Самыми важными из них были:
1. Возвращение Данцига рейху.