Ночные бомбардировщики

Золотарев видел — потеря боевых друзей вызывает не только переживания у однополчан, но и действует на некоторых удручающе, вселяет неуверенность. Особенно у молодых. И на нем, недавно назначенном штурмане эскадрильи, лежала ответственность подготовки молодых штурманов к боевой работе, закалка их характеров, выучка мастерству самолетовождения и бомбометания, отражения атак истребителей. Майор Омельченко считал Золотарева не только снайпером бомбометания, но и смелым человеком и нередко поручал ему самые ответственные задания. Однажды на исходе ночи, когда Семен вернулся

с третьего боевого вылета на Батайскую железнодорожную станцию, Омельченко встретил его на стоянке и, поздравив с успешным боевым вылетом, попросил: [97]

— Семен Павлович, что-то не ладится у нового штурмана в экипаже Маркина. То с недолетом бомбы сбрасывает, то с перелетом. В общем, надо слетать, подучить парня...

Лейтенант Сергей Маркин прибыл в полк осенью сорок первого из соседней бомбардировочной части. Ниже среднего роста, щупленький. Штурман лейтенант Петр Мазунов, был ему под стать — такого же недюжинного телосложения, скромный, застенчивый. На земле, как шутили однополчане, их не видно и не слышно. Но в небе, вскоре убедились все, это были асы. Еще в прежнем полку экипаж Маркина не раз отличался на бомбежках вражеских танковых колонн и в воздушных боях, на его счету было уже три сбитых «мессершмитта», пять уничтоженных эшелонов, десятки автомашин и танков, два раза бомбардировщик Маркина возвращался на свой аэродром изрешеченный снарядами на одном работающем моторе; в последнем вылете зенитный снаряд так разворотил крыло, что оно еле держалось, и летчик, накренив машину под сорок градусов, летел, по существу, на одном крыле и на одном моторе — едва самолет коснулся земли, крыло отвалилось. За тот полет лейтенанта Сергея Степановича Маркина командир представил к награде.

С Петром Мазуновым Маркин совершил немало успешных боевых вылетов и в полку Омельченко, но недавно штурмана ранило и Сергею Степановичу дали нового, молодого...

Золотарев чувствовал себя усталым: три боевых вылета на железнодорожную станцию, прикрытую десятком зенитных батарей среднего и крупного калибра — не прогулка при луне. И просьба командира полка ему была понятна: молодые штурманы смотрят на Золотарева, награжденного тремя орденами Красного Знамени, с восторгом, уважают его и ловят каждое слово. Кому же, как не ему учить их мастерству и мужеству личным примером.

— Что ж, надо, значит полетим, — только и сказал он.

Задание было обычное: разведать железнодорожную станцию Георгиевская,

сфотографировать находящиеся на путях эшелоны.

Золотарев приказал вооруженцам кроме ФОТАБ подвесить и четыре ФАБ-100.

На станцию вышли, когда начало уже светать. Зенитчики будто поджидали бомбардировщик, открыли по нему интенсивный огонь. И сразу же вскрылась ошибка молодого [98] штурмана: он засуетился, хватал в руки то ветрочет, то навигационную линейку, следил за вспышками снарядов, забыв про прицел.

— Спокойнее, спокойнее, — положил ему на плечо руку Золотарев. — Смотри вниз, за целью, а снаряды — эка невидаль. Мы не из пугливого десятка... Обрати внимание правее... Видишь в отблесках огня рельсы?

— Вижу, — ответил штурман.

— А эшелоны?

— Эшелоны?.. Нет, незаметно.

— Сейчас увидишь. Дай команду летчику довернуть десять влево.

— Есть...

— Приготовиться к сбросу ФОТАБ.

— Приготовился...

— Сброс!

В ослепительной вспышке Золотарев и сам ничего не увидел, но знал — фотопленка зафиксировала не менее четырех эшелонов — это он определил по провалам отблесков на железнодорожных путях.

Надо было разворачиваться и уходить домой, везти командованию снимки. А какой урок из этого полета получит молодой штурман?.. И Золотарев попросил командира экипажа пройти над целью еще раз, а воздушному стрелку приготовиться к сбросу САБ — светящей авиабомбы.

Огонь зенитных снарядов, казалось, встал на пути бомбардировщика сплошной стеной, и Золотарев заметил, как штурман снова весь съежился, вобрал голову в плечи, окаменел от страха.

— Вниз, вниз смотри, — подсказал ему Золотарев, заставляя склониться к прицелу. — То, что творится в небе — забота командира да стрелков, а твоя — земля, цель. — В это время как раз загорелась САБ. — Теперь видишь эшелоны?

— Вижу, вижу! — оживился штурман.

Впереди по курсу самолета действительно хорошо виделись вагоны, платформы, крытые брезентом, — боевая техника.

— Вот и целься по ним. Бросай серией...

И когда на земле полыхнули взрывы, Золотарев похвалил штурмана.

— Молодец! Видишь, как все просто, когда держишь себя в руках? А теперь — домой.

Лишь к вечеру молодой штурман отошел от пережитого. [99] Золотарев видел его

состояние и все хорошо понимал — сам не так давно испытал подобное, — заговорил с ним доверительно:

— Не выспался? Перед глазами, наверное, все вспышки мерещатся? Так у всех поначалу бывает. Привыкнешь

Молодой штурман отрицательно покачал головой:

— Я — вряд ли привыкну... Скажите, Семен Павлович а вам страшно там?..

— Конечно, страшновато, — улыбнулся Золотарев. — Думаю, людей, которые не боялись бы смерти, нет. И, думаю, герой не тот, кто не боится потерять жизнь; герой тот, кто боится потерять свою честь...

Пройдет немного более года и когда Семену Золотареву будут вручать Звезду Героя, а его подопечному — орден Красного Знамени, ученик с благодарностью скажет своему учителю:

— Спасибо, Семен Павлович, за науку. В трудную и опасную минуту я всегда вспоминал ваши слова.

Осенью наступление фашистских войск на Кавказе было приостановлено. Потеряв надежду завладеть бакинской и грозненской нефтью, гитлеровское командование приняло решение нанести бомбовый удар по Баку и Грозному, чтобы лишить советскую технику горюче-смазочных материалов. Для этой цели на аэродромы Северного Кавказа стали перебрасываться бомбардировочные эскадры.

26 октября, возвращаясь с боевого задания, Золотарев обнаружил на Армавирском аэродроме более сотни вражеских самолетов. Доложил Аркатову.

— Плохо дело, — высказал предположение командир экипажа. — Не иначе, фрицы что-то затевают...

А вечером в полк прилетел представитель дальнебомбардировочной авиации и командир дивизии с приказом нанести упреждающий удар по Армавирскому аэродрому. Экипаж Аркатова получил задачу лететь осветителем цели. Едва начало темнеть, взлетел разведчик погоды. Он пошел по отвлекающему маршруту, а за ним, спустя десять минут, на взлетную полосу вырулил бомбардировщик Аркатова. Не впервые Золотареву поручалось лететь осветителем. Осветителем — значит, первым. А для первого — и весь огонь батарей, и все прожекторы, и все истребители в [100] первую очередь. И хотя опыт у штурмана был большой, а машину вел один из лучших летчиков полка, Золотарев напряжение испытывал сильное — такое количество самолетов фашисты конечно же охраняют усиленно.

В минутном интервале за осветителем следовало еще двадцать шесть экипажей, можно сказать, весь полк. Потому-то и надо было особенно точно выдерживать режим, глядеть в оба, чтобы не столкнуться со своими.

Здесь, на юге, замечал Золотарев, ночи особенно темные, а эта была вообще непроглядная, словно все вокруг залили смолой — ни звезд на небе, ни огонька на земле, глазу не за что зацепиться. А требовалось рассчитать угол сноса, вести ориентировку, следить, чтобы не подошел незамеченно вражеский истребитель.

Аркатов молчал. Правда, он и на земле не отличался разговорчивостью, а в небе из него и вовсе слова не вытянешь. Да оно и понятно. Ему, штурману, можно хоть головой покрутить, в кресле поерзать, а летчику глаз от приборной доски нельзя оторвать: надо точно выдерживать курс, скорость, высоту, не потерять пространственного положения. И чем ближе подлетали к цели, тем сильнее возрастало напряжение. Хорошо еще, что истребители не беспокоили.

Через два часа впереди показалось зарево — линия фронта. Пролетели еще пятнадцать минут и, круто развернувшись, взяли курс на цель, чтобы сбить с толку посты воздушного наблюдения, оповещения и связи — ВНОС — пусть думают, что это свои летят на задание.