Страница 38 из 60
— Я протестую!
— Еще успеете выразить свой протест.
Машина ждала у «Гранд-отеля». Рашеньский покорно забрался в нее и, вдруг почувствовав себя беспомощным, подумал, что теперь ему абсолютно все равно, он готов принять любой удар судьбы.
Советский полковник был вежлив, только иногда в его голосе звучали металлические нотки. Рашеньский сидел на стуле на некотором расстоянии от стола, уже протрезвевший, но небритый и усталый после проведенной в камере ночи. Он знал, что это первый допрос — на нем ничто не должно угрожать ему. Отвечал на вопросы, подтверждающие его личность и касающиеся портфеля, размышлял: «Провокация или случайность? Если все это сфабриковано, то кто в этом заинтересован? Русские, наша разведка? Могу ведь и не выкарабкаться отсюда», — подумал он, нисколько, впрочем, не испугавшись.
— Может, хотите закурить? — вежливо спросил полковник.
— С удовольствием.
Полковник протянул папиросы.
— Я хочу, — сказал Анджей, — связаться со своим посольством.
Следователь как будто не слышал его просьбы.
— Итак, вы твердо заявляете, — продолжал он, — что не знали, что находится в портфеле?
— Не имею понятия. — Рашеньский отвечал тихо, с безразличным видом.
— Ну хорошо, можете убедиться. — Черный портфель лежал на столе, полковник осторожно открыл его и вынул из него два машинописных текста. — Пожалуйста, поручник Рашеньский.
Анджей, взглянув на них, прочитал несколько предложений, перевернул страницу. Не было никакого сомнения: в портфеле находились разведывательные материалы, даже такой профан, как он, мог сразу догадаться об этом.
— Это провокация, — заявил он.
— Чья? — спросил полковник. — Это тщательно подготовленная информация о промышленности и военной технике. Кому вы должны были передать это? Отвезти в Лондон?
— Да вы, наверное, и сами этому не верите.
— Тогда мне ничего не остается, как поверить, что кто-то, кого вы не знаете и встретили случайно, забывает в ресторане портфель с такими важными документами. Как его звали?
— Я был пьян.
— Не настолько вы были пьяны; а как его звали, могу вам напомнить: Янецкий, ваш представитель из Акминска. Он обладает дипломатической неприкосновенностью, чего у вас нет…
— Мне все равно, пан полковник, можете делать со мной что хотите, но подозревать меня в шпионаже… Именно меня, — вдруг рассмеялся он тихо, непроизвольно, — какая-то чепуха получается, это не служит… — Анджей умолк и снова взглянул на черный портфель.
— Вы хотели сказать: польско-советской дружбе? А это служит? — Полковник ударил рукой по лежавшим на столе машинописным листам. — Сегодня ночью, — сказал он, понизив голос, — мне принесли ваши репортажи, неплохие, вполне доброжелательные, хотя не все вы понимаете…
— Вам трудно угодить.
Полковник внимательно поглядел на него.
— Может быть, — буркнул он, — и именно поэтому удивляюсь, зачем вы впутались в это дело, именно вы. Ответьте мне на это, но только честно.
— Все как на духу я вам уже сказал.
Полковник вздохнул:
— Жаль. Может, принудили вас помимо вашей воли?
— Я, — сказал Рашеньский, — уверен, что тот человек…
— Янецкий, — подсказал следователь.
— Ну да, этот Янецкий действовал без ведома и согласия посольства, я знаю советника-посланника Кота.
— А генерала Андерса вы знаете?
— Встречался с ним недавно. Беседовал и с Вандой Василевской.
Полковник кивнул.
— Вы удивлены, увидев это, — указал он снова на портфель, — а вас не удивляет вывод польских войск из Советского Союза именно сейчас? И разве нет между ними связи? Вы читали последние сводки? Скажите нам, что вы об этом думаете.
— Но это, кажется, не является предметом допроса.
— Это точно, — подтвердил полковник. — Но мы переживаем по поводу вывода войск, — добавил он тихо.
— Я тоже, — буркнул Рашеньский. — Ну ладно, — вдруг резко произнес он, — мы виноваты, но неужели вы ни в чем не можете упрекнуть себя?
Полковник долго не отвечал.
— Ничего вы все-таки не понимаете, поручник Рашеньский, — наконец заявил он. — Ну так что, — спросил он тихо, — ничего не хотите менять в своих показаниях?
— Нет.
— Ничего не желаете добавить?
— Нет. Задержите меня?
Полковник пожал плечами.
— Не я принимаю решения. Но должны. А что бы вы сделали на моем месте?
* * *
Советник-посланник Сокольницкий, возглавивший посольство после отъезда Кота и до приезда нового посла, Ромера, вошел в кабинет майора Высоконьского страшно взволнованный.
— Я выразил резкий протест по поводу ареста Рашеньского, — выпалил он.
— Ну и что? — усмехнулся Высоконьский. Его совсем не тронуло это известие.
— Это ужасно неприятная история, я не знаю, как об этом доложить премьеру.
— Вы должны доложить…
— Я сказал в Наркоминделе, что Янецкого мы снимаем с работы и тут же высылаем из Россия, что действовал он без нашего ведома, согласия и указания.
— И они, конечно, не поверили.
Сокольницкий кивнул.
— Заявили, что и так потребовали бы выезда Янецкого.
— Я отправлю его в армию.
Сокольницкий посмотрел на него более внимательно, даже строго.
— Вы еще больше раздразните русских, — буркнул он. — Кто приказал Янецкому собирать материалы?
Высоконьский молчал.
— Кот запретил представителям всякую деятельность такого рода.
— Да? — Высоконьский как будто удивился. — Видимо, не очень внимательно они вас слушали.
— Вас это не должно волновать, пан майор, но в каком свете мы предстаем в результате такой деятельности? Вот идиот, оставить портфель в ресторане? Как это могло случиться? — Высоконьский пожал плечами. — Рашеньский известный в Лондоне человек, — продолжал Сокольницкий, — неоднократно выступал за польско-русский договор, здесь он беседовал даже с Вандой Василевской, хотя, — добавил он, — без моего согласия.
— И такого человека, — заявил Высоконьский, — большевики арестовали. Ну что тут говорить…
* * *
Тадеуш нервно гасил папиросу в пепельнице, Ванда быстрым шагом ходила по комнате, третий из присутствующих, которого называли Юлианом, вел себя спокойнее всех, даже улыбался.
— Я считаю, — сказал Юлиан, — что рано или поздно НКВД сам поймет, в чем дело, а у нас нет полной уверенности. — Он снял очки и стал тщательно протирать стекла тряпочкой, которую вынул из кармана.
— У нас самая точная информация, Юлиан, — возразил Тадеуш. — Я уверен, что нашлись такие, кто сознательно хотел подставить Рашеньского, чтобы скомпрометировать все, до сих пор им написанное. И подумать только, все это произошло не случайно, почти сразу же после разговора с нами…
— Прежде всего скомпрометировано посольство, — заявил Юлиан.
— Если бы только это, — вздохнула Ванда. — Рашеньский, — добавила она, — произвел на меня впечатление честного и порядочного человека.
— Ты уверена в этом? Она посмотрела на него.
— Если нам придется действовать, то нужно будет опираться не только на единичных коммунистов.
— Естественно! — Юлиан снова надел очки. — Но не забывайте, что здесь может быть двойная игра. Зачем нам вмешиваться?
Ванда снова стала мерить шагами комнату.
— Это огромный талант, — наконец произнесла она, — действительно огромный.
— Доверяй соответствующим властям…
— Доверие доверием, — буркнул Тадеуш, — а люди могут ошибаться.
Ванда села за стол.
— Попробую вмешаться, буду просить даже на самом высоком уровне, если возникнет в этом необходимость. Рискну.
* * *
Осень наступила внезапно. Радван прилетел в Куйбышев ранним утром. Шел дождь, на тротуарах лежали пожелтевшие листья, а когда из окна машины он увидел фасад гостиницы «Гранд», то подумал, что доволен возвращением, соскучился, и лучше всего было бы сперва заехать к Ане, в госпиталь или домой, но, конечно, сначала нужно было зайти к себе и в посольство.
Его удивили неожиданные перемены. Первым, кого он встретил, был Данецкий. Пан староста приветствовал его холодно, сказал, что майор ждет и что Радван уже не застанет в посольстве Еву Кашельскую: она отозвана в Лондон. Стефан даже не предполагал, что эта весть его огорчит столь сильно. Только сейчас он понял, как Ева была ему здесь нужна; он думал о ней и был уверен, что она первая встретит его в посольстве. Почему ее отозвали? Данецкий взглянул на него удивленно: таких вопросов не задают. Ева просила передать Радвану привет, и ничего больше. Впрочем, он излишне разговорился, Радван должен быть подготовлен ко многим изменениям. После отъезда посла Кота и вывода Андерсом войск из СССР в Иран взаимоотношения с советскими властями стали хуже, чем когда-либо. Они должны быть осторожны, бдительны, готовы к возможным провокациям — это подтверждается хотя бы арестом Рашеньского органами НКВД.