Страница 27 из 208
* * *
Пребывая в Харькове, Михаил Тариелович не только не терял, но и старался укрепить связи с центром. Он находился в постоянной переписке с графом П.А. Валуевым, опекая его непутевого сына, доставлявшею отцу немало забот. Поддерживал отношения с А.А. Аба-зой и Д.А. Милютиным. В начале июня Лорис-Меликов встречал в Харькове великого князя Константина Николаевича, возвращавшегося из Крыма. Судя по дневниковой записи его сына, великого князя Константина Константиновича (поэта К. Р.), Лорис-Меликов рассказывал «про нынешнее настроение харьковского общества и про революционно-социалистическое общество». У Константина Константиновича создалось впечатление, что «в Харькове генерал-губернатор не принимает ни к чему не ведущих крутых неосторожных мер»256. Скорее всего, это же впечатление вынес и великий князь Константин Николаевич, считавшийся главой либеральной группировки в верхах. Как уже упоминалось, в сентябре в Харькове побывал министр финансов С. А. Грейг, проездом в Крым для доклада царю. А в ноябре на территории Харьковского генерал-губернаторства Лорис-Меликов встречался и с Александром И, возвращавшимся из Крыма. Здесь, по сути, состоялся первый отчетный доклад графа царю. «Кратко, но подробно» доложил Михаил Тариелович о принятых им мерах и отданных распоряжениях. Сам же, если судить по свидетельству А. Скаль-ковского, подвел первые итоги своей деятельности, заявив «о полном спокойствии во вверенных ему губерниях, достигнутом не путем устрашения, а обращением к благомыслящей части общества» и получив полное одобрении своих действий. «Ты вполне понимаешь мои намерения», — было ему сказано императором257.
Переписка и встречи с сильными мира сего для Михаила Тарие-ловича были не только важным источником информации, но и позволяли в нужном свете представить свою деятельность, улавливать отношение к ней в верхах и соответственно корректировать курс своей политики.
Необычного генерал-губернатора уже приметили и за рубежом. Корреспондент влиятельной британской газеты «Таймс» сообщал из России, что количество арестов у Лорис-Меликова значительно меньше, чем у киевского и одесского правителей, поскольку он избрал «единственно верный в нынешней напряженной обстановке путь — привлекать на сторону власти оппозиционно настроенную общественность, а не отпугивать ее, ставя на одну доску либералов и бомбометателей»258.
Многое ожидал генерал-губернатор от восприятия своего отчетного доклада, с которым в начале 1880 г. отправился в столицу. От традиционного ежегодного отчета он отличался аналитическим характером: в нем не только была представлена многоплановая деятельность генерал-губернатора, но и присутствовали его наблюдения и размышления по поводу общезначимых социальных и политических проблем, выходящих далеко за пределы губернии.
Подводя в конце 1879 г. итоги своему правлению в крае, Лорис-Меликов уже в полной мере осознал, что сила и значение карательных мер «велики только до тех пор, пока общество не успело с ними свыкнуться; продолжительное же применение этих мер, не достигая положенного в основание их спасительного устрашения, перестает оказывать ожидаемое от них полезное влияние». В ходе своей деятельности он все более приближался к мысли о том, что «преобладающее значение должно иметь не только преследование обнаруженного уже зла, но стремление своевременно предупредить его...». А именно этого не достичь только с помощью полиции и жандармерии, тюрем, военных судов и виселиц. Усмиритель края начинает видеть свою задачу в том, чтобы прийти в соприкосновение с местными интересами в лице их представителей и, узнавая этим путем об их нуждах, дать движение «предпринятым ими законным ходатайствам и вообще оказывать требуемую обстоятельствами поддержку»259.
Эти раздумья — едва ли не самый важный итог пребывания на посту временного харьковского генерал-губернатора.
Вместе с тем Лорис-Меликов ставил вопрос в докладе о подтверждении и укреплении широких генерал-губернаторских полномочий. «Генерал-губернатор, — по его мнению, — должен быть действительно высшим представителем государственной власти в крае, и для того в руках его следует не только сосредоточить возникающие из местных условий вопросы..., но предоставить ему такое влияние, которым он, не вмешиваясь в частные отправления местных учреждений, мог бы одинаково объединять их действия и создавать из этих учреждений вполне надежный и сильный оплот против врагов правительства»260.
По-видимому, это была попытка отразить нависшую над институтом генерал-губернаторства угрозу, вызванную борьбой мнений в верхах. Обсуждение вопроса о компетенции и правах генерал-губернаторов в Комитете министров в декабре 1879 г. выявило далеко не однозначное отношение к ним высшей бюрократии. В представлении, внесенном в Комитет министров шефом жандармов и министром внутренних дел, утверждалось, что полномочия генерал-губернаторов, оставаясь широкими в сфере борьбы с противоправительственными элементами, не должны касаться «круга деятельности местных городских, земских и сословных учреждений», которая должна направляться «местными властями и установлениями, указанным в законе порядком»261.
На заседании Комитета министров великий князь Константин Николаевич доказывал, что необходимо права генерал-губернаторов согласовать с «существующими узаконениями». Как доносил редактору «Московских ведомостей» Е.М. Феоктистов, великий князь Константин Николаевич «вопит, что при военном положении жить нельзя, что никто не огражден от произвола генерал-губернаторов»262.
Михаил Тариелович, несомненно, получил информацию о борьбе мнений в верхах вокруг института генерал-губернаторства, высказав свое понимание его компетенции и полномочий. Он ведь рассчитывал оставаться на своем посту еще достаточно длительное время. Однако взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., организованный народовольцами, вызвал крутой поворот в судьбе графа, как и всей страны в целом.
Глава третья
ВО ГЛАВЕ ВЕРХОВНОЙ РАСПОРЯДИТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
Харьковский генерал-губернатор появился в столице в конце января; 30 января военный министр Д.А. Милютин записал, что обедал во дворце вместе с «прибывшими из разных мест генералами: гр. Лорис-Меликовым, Скобелевым и Гурчиным». Последний, по словам Милютина, «привез с Кавказа предположения о будущих военных действиях в Закаспийском крае»263. М.Д. Скобелев — как и Михаил Тариелович, герой недавней Русско-турецкой войны — прибыл из Средней Азии, где продолжались военные действия. Генерал-адъютант Лорис-Меликов приехал из, казалось бы, мирного края империи, но и там шла своя война.
А 5 февраля грянул взрыв в Зимнем дворце, организованный И К «Народной воли». Император не пострадал, но 11 солдат лейб-гвардии Финляндского полка, несшего караул во дворце, было убито и 56 ранено. Можно представить, как воспринял эту террористическую акцию боевой генерал Лорис-Меликов, оберегавший солдатские жизни на войне и столкнувшийся с гибелью воинов в самом центре империи — в столице, в царском дворце. Он назовет действия революционеров «преступными, позорящими наше общество».
Судя по дневникам и письмам современников, в Петербурге началась паника. В смятении и растерянности* оказалась и власть. 8 февраля на созванном Александром II совещании мнения о необходимых и неотложных мерах разделились. Наследник предлагал учредить особую следственную комиссию, настаивая на экстраординарных средствах борьбы с заговорщиками. Против этого высказались председатель Комитета министров П.А.Валуев и Д.А. Милютин. Александр II закрыл совещание, так и не приняв решения. Но 9 февраля на вновь собранном совещании император объявил об учреждении Верховной распорядительной комиссии — органа для борьбы с злоумышленниками с чрезвычайными полномочиями, во главе которой он назначил