Страница 28 из 208
^
М.т. Лорис-Меликова. Сведения о том, что граф был предложен на этот пост Д.А. Милютиным264, вряд ли верны: именно от Лорис-Меликова военный министр узнал об итогах совещания 9 февраля, на котором не присутствовал. Михаил Тариелович в тот день находился во дворце в качестве дежурного генерал-адъютанта и оказался в центре событий. 10 февраля в воскресенье с утра он едет к Д.А. Милютину во власти самых противоречивых чувств. Терпеливо дождавшись, когда военный министр остался один (у Милютина шло совещание с министром иностранных дел Н.К. Гирсом и послом в Германии П.А. Сабуровым), граф рассказал ему в подробностях о вчерашнем совещании и поделился своими впечатлениями.
Характерно, что кандидатуру на пост главного начальника Верховной распорядительной комиссии царь назвал сразу, без обсркдения и предварительных консультаций. По-видимому, Александр II альтернативы Лорис-Меликову в сложившейся ситуации уже не видел. «Действительно, — скажет князь В.П. Мещерский позднее, когда Лорис-Меликов будет отставлен от дел, — ни до, ни после в Петербурге не было второго Лорис-Меликова»265. На роль усмирителя крамолы выбирали из военной среды, а здесь не оказалось деятеля, столь же престижного и популярного, с богатым не только военным, но и административным опытом.
Вряд ли можно согласиться с высказанным в литературе мнением о Лорис-Меликове как «человеке для внутренней политики случайном, профессиональном военном, никогда не занимавшем крупных административных постов», а потому к государственной деятельности неподготовленном266. Административно-управленческой деятельностью Михаилу Тариеловичу, как было видно, пришлось заниматься почти на всех его военных постах от незначительных до самых крупных. И если война есть во многом продолжение внутренней политики, то и военный опыт не является бесполезным для политической жизни. С уверенностью можно утверждать, что подготовленность Лорис-Меликова к государственной деятельности, как и способность к ней, отнюдь не были ниже, чем у тех, кто в ту пору Находился у кормила правления. Превосходил Лорис-Меликов по своему уровню и некоторых министров, например министра внутренних дел Л.С. Макова, человека весьма ограниченного ума и образования, обладавшего односторонним и узким бюрократическим опытом.
Трудно сказать, повлиял ли на выбор царя отчетный доклад харьковского губернатора, который Александр II, судя по пометке П.А. Валуева, передал ему 6 февраля. Думается, правомерно предположение, что на другой день после взрыва в Зимнем дворце Александру стало не до дел в Харьковской губернии, и доклад, датированный 2 февраля, он передал главе Комитета министров, не прочитав его: пометок царя на нем нет.
Уже при встрече с Лорис-Меликовым 10 февраля Милютин уловил, что тот «понял свою новую роль не в значении только председателя следственной комиссии, а в смысле диктатора, которому как бы подчиняются все власти, все министры». В то же время граф «выражался с негодованием о разных крутых драконовских мерах, которые навязывают ему с разных сторон»267. Михаил Тариелович не ошибся: полномочия ему предоставлялись диктаторские. В указе Александра II Правительствующему сенату об учреждении Верховной распорядительной комиссии и назначении ее начальником Лорис-Меликова (подписанном 12 февраля) об этом было сказано вполне определенно. По этому указу все требования начальника Верховной распорядительной комиссии по делам охранения государственного порядка и общественного спокойствия «подлежат немедленному исполнению как местными начальствами, генерал-губернаторами, губернаторами и градоначальниками, так и со стороны всех ведомств, не исключая военного». Лорис-Меликову в его новом статусе предоставлялось «делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимым для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в Санкт-Петербурге, так и в других местностях Империи», а его распоряжения «должны подлежать безусловному выполнению всеми и каждым и могут быть отменены только им самим или особым Высочайшим повелением»268.
Первой акцией графа Лорис-Меликова на новом посту стало обращение к обществу. Заявив, что сознает всю сложность предстоящей деятельности и лежащей на нем ответственности, начальник Верховной распорядительной комиссии обещал «не допускать ни малейшею послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий», но «успокоить и оградить законные интересы его здравомыслящей части». «На помеРжкУ общества смотрю, как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни»269.
В доказательство политиканства и демагогии Лорис-Меликова один из советских исследователей ссылается на то, что текст этого первого заявления диктатора был написан «реакционным публицистом суво-ринского «Нового времени» К. Скальковским, взявшим «с согласия Лорис-Меликова» за образец прокламацию Луи Наполеона270. Брат секретаря канцелярии Лорис-Меликова А.А. Скальковского в своих воспоминаниях, на которые опирается историк, свидетельствовал, что граф обратился к нему за помощью, ссылаясь на свою некомпетентность в такого рода акциях. Ничего необычного в таком обращении не было. Деятели столь высокого ранга исходящих от них документов, как правило, сами не писали — для этого существовали особые чиновники, прообраз референтов и спичрайтеров нашего времени: им указывалась тема и направление ее развития. Естественно, что, когда речь зашла о публичном выступлении перед населением, Лорис-Ме-ликов обратился не к чиновнику (каким был его секретарь А.А. Скаль-ковский), а к публицисту газеты, тогда еще вполне либеральной. В обращении нашла выражение главная идея Лорис-Меликова, со всей определенностью сформулированная в его отчетном докладе царю о Харьковском генерал-губернаторстве и проявившаяся в его последующей практике, — идея союза общества и власти, обретения властью силы в общественной поддержке, без которой она не сможет справиться с внутренней смутой. Характерно, что Михаил Тариелович весьма требовательно отнесся к представленному тексту, забраковав его первый вариант, добиваясь, чтобы его мысль была выражена именно так, как ему представляется нужным271.
«В городе много толков о назначении гр. Лорис-Меликова; ожидают от него чего-то необыкновенного; читают красноречивое воззвание его к обывателям столицы», — записал свои наблюдения военный министр272. Назначение Лорис-Меликова. было встречено с редким в империи единодушием. Приветствуя его, представители разных политических направлений связывали с ним совсем разные планы и перспективы, одинаково разделяя уверенность, что для выхода из кризиса и предотвращения анархии нужна «сильная рука». Подобно тому как в «верхах», где идея диктатуры встречала сопротивление, оно исчезло при назначении самого диктатора, так и в обществе имя Лорис-Ме-ликова многих примиряло с диктатурой, заставив увидеть в ней не только репрессивные цели. Редактор-издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков не без оснований высмеивал либеральные издания, негодовавшие на его передовые с требованием диктатуры, но приветствовавшие самого диктатора. Он поначалу не учел, что Лорис-Мели-ков вызывал у либералов совсем иные, чем у него, ожидания. «В случае чрезвычайных полномочий, предоставляемых одному лицу, имя этого лица делает более или менее ясною для всех программу действий», — объяснял публицист «Отечественных записок», почему при имени Лорис-Меликова «все успокоились»273.
Газета Каткова с апреля 1879 г. (после покушения на царя
А.К. Соловьева) настойчиво призывала к ужесточению режима и перестройке в этих целях репрессивной политики. «Страх побеждается только страхом. Пагубный страх перед темными силами может быть побежден только спасительным страхом перед законной властью». «Крамольный заговор власть сможет одолеть не «либеральничаньем», а «железом и кровью», — доказывал самодержавию его идеолог, считая неотложным «сосредоточение власти в одной сильной руке при полном согласии правительственных ведомств и подчинении всех раз навсегда установленному и неуклонно исполняемому плану»274. Не без удовлетворения Катков напомнил эти свои высказывания о недостаточности генерал-губернаторств для искоренения крамолы, в первой же передовой после взрыва в Зимнем дворце, повторив, что борьбу с «организованной крамолой... необходимо сосредоточить в одной сильной руке, необходимо, чтобы один правительственный орган, облеченный полным доверием государя, имел диктаторскую власть для борьбы со злом»275.