Страница 21 из 208
В полицейской части также произошли увольнения «не соответствующих должности», пополнение рядов и повышение окладов. Увеличена была городская конная стража. Условия службы в ней стали более выгодными (420 рублей и обмундирование от казны), но и отбор кандидатов более строгий. В стражники принимали лиц преимущественно военного сословия, грамотных и с рекомендацией о поведении189. На «вызов в должность» незамедлительно поступило большое количество желающих. Укреплена была и уездная полиция — на 40 человек увеличилось число конных урядников в помощь становым приставам.
Приступив к обязанностям, Лорис-Меликов, по его признанию, убедился, что «полиция в г. Харькове утратила всякое нравственное значение». Чтобы поднять ее авторитет, генерал-губернатор «признавал необходимым, особенно на первых порах, с одинаковой строгостью относиться как к частным лицам, оказавшим неуважение представителям власти, так и к полицейским чинам, которые во многих случаях, своими незаконченными поступками и неумелыми приемами, подавали населению повод к справедливым нареканиям, неудовольствию и даже противодействию...»190. По свидетельству А.А. Скальковского, генерал-губернатор, «разобрав несколько дошедших до него случаев столкновения полиции с публикою, строго наказал виновных, не различая, были ли то частные лица или полицейские чины, после чего подобные столкновения более не возобновились»191.
В обосновании Лорис-Меликовым (в августе 1880 г.) необходимости преобразования полиции сказались, по-видимому, и его наблюдения периода харьковского генерал-губернаторства, когда он вплотную занимался этими проблемами. Полицейская служба, замечает он со знанием дела, «представляет массу соблазна для полицейских чинов к увлечениям, побркдающим их ради ожидаемого успеха упускать из вида требования закона. Устранение этого недостатка, возможного также и в губернских властях, достижимо только при постоянном внимании центрального управления к глубокому упрочению между всеми полицейскими органами чувства законности...»192.
Назначив нового смотрителя Харьковского тюремного замка, генерал-губернатор учредил должность смотрителя дополнительного тюремного помещения в Харькове — для пересыльных арестантов193. Харьковский централ (пересыльная тюрьма) до Лорис-Меликова славилась тяжелейшими условиями заключения. Судьбы «заживо погребенных» здесь послужили для революционеров одним из так называемых обоснований смертного приговора харьковскому губернатору князю Д.Н. Кропоткину. Условия заключения при временном генерал-губернаторе изменились — уменьшилась скученность, доступнее стали книги и журналы194.
Канцелярия генерал-губернатора находилась в центре города на Сумской улице, близ театра. День Лорис-Меликова, как всегда, был до предела насыщен, строго регламентирован. В понедельник от 12 до 2 часов дня генерал-губернатору и командующему войсками округа докладывали начальник артиллерии, заведующий инженерной частью и военно-медицинский инспектор. По вторникам и четвергам в это же время он заслушивал доклады начальника штаба Харьковского военного округа. В среду — прием интендантов, инспекторов госпиталей, делопроизводителей военно-окружного суда. В пятницу с 12 часов присутствовал на заседании Харьковского окружного суда. С 7 до 9 часов вечера ежедневно генерал-губернатору докладывал управляющий канцелярией. Каждый день, кроме воскресенья и праздников, Лорис-Меликов с 11 до 12 принимал просителей и представлявшихся ему чинов195.
Имевший за собой не только военный опыт, он уже понимал, что в войне, которую ему предстояло развернуть против врагов существующих порядков, лобовые атаки и штурмы мало пригодны. Еще недавно возмущаясь бездействием властей по поводу покушения на шефа жандармов А.Р. Дрентельна, он писал П.А. Валуеву: «Что же это такое? Неужели и засим не примут решительных и твердых мер к тому, чтобы положить конец настоящему безобразному порядку дел?.. Неужели и теперь правительство не сознает необходимости выступить на арену со строго определенной программою, которая не подвергалась бы уже колебаниям по капризам и фантазиям наших доморощенных филантропов и дилетантов всякого закала? Время бежит, обстоятельства изменяются и возможное сегодня окажется, пожалуй, уже поздно назавтра». Вряд ли весной 1879 г. у самого генерал-губернатора была «строго определенная программа». Но его здравомыслие и жизненный опыт убеждали в том, что зло, поселившееся в стране и выразившееся в последнее время в усиливающемся терроре, имеет свои глубокие корни. В этой уверенности подкрепляли беседы с Д.А. Милютиным и А.А. Абазой. И не случайно ему поверял подобные же размышления П.А. Валуев, не сомневавшийся в том, что будет понят. «Не временные неурядицы и опасности, а коренная неурядица и органические недуги требуют радикального лечения, — писал ему министр государственных имуществ и член Государственного совета в Харьков. — Удастся ли? Бог весть. Но во всяком случае, в этом роковой для государства и государствующих вопрос»196.
Лорис-Меликов иначе как государственником себя не ощущал, подчиняя интересам государства всю свою деятельность, считая их высшими и главными в жизни общества. Но он все чаще задумывался, каким должно быть государство в современных условиях, складывавшихся в империи после реформ 1860-х гг. Самодержавный государственный механизм явно давал сбои, не справляясь с управлением обновляющейся и на глазах менявшейся страны.
Особое внимание вновь назначенного генерал-губернатора не могла не привлечь местная учащаяся молодежь. Студенчество, да и часть гимназистов являлись постоянным резервом пополнения рядов революционеров. Лорис-Меликов не мог не знать, что в высших правительственных сферах озабочены этим положением. В середине апреля император поручил Особому совещанию под председательством П.А. Валуева «исследовать и выяснить причины быстрого распространения в среде молодого поколения разрушительных учений и изыскать действительные практические меры, чтобы положить предел их растлевающему влиянию»197.
Университетский город, Харьков стал одним из главных центров движения молодежи. Видный народник Э. Пекарский, учившийся в Харьковском ветеринарном институте (впоследствии известный этнограф, академик), вспоминал, что в Харькове конца 1870-х гг. «были представители не только юга России. Сюда съезжались молодые люди с разных концов нашей обширной страны в поисках знания и приложения своих сил к какой-либо полезной деятельности вообще. Большинство студентов было настроено прогрессивно, чтобы не сказать революционно; таково было тогда общее настроение молодежи...»198.
В конце 1878 г. в Харьковском университете произошли студенческие волнения, вызванные избиением казацкими нагайками молодежи, собравшейся около университета. Последовали многочисленные аресты и высылки студентов. Объясняя причины убийства (казни, как они говорили) харьковского губернатора князя Д.Н. Кропоткина, революционеры в специальной прокламации напоминали и об этой будто бы расправе со студентами. Харьковские события осени 1878 г. эхом откликнулись по стране и были хорошо известны Аорис-Меликову.
0 том, что революционно-народнические настроения в среде учащейся молодежи оставались сильными, он знал и от харьковского губернатора В.В. фон Вааля, сообщавшего графу об участившихся сходках студентов и распространении в университете нелегальных изданий199. Письмо генерал-губернатора министру народного просвещения в начале мая уже показывает его достаточную осведомленность о положении дел в учебных заведениях Харькова. Лорис-Меликов подтверждает, что известная часть молодежи, «особенно в последние годы, поведением своим, связями с людьми заведомо неблагонадежными, наконец, косвенным и даже непосредственным участием в преступных проявлениях политического свойства, заслужила упадающее на нее обвинение». Отмечается и потворство заблуждениям молодежи и ее «незрелым порывам» в среде профессуры. Именно на наставников возлагал Лорис-Меликов основную ответственность за настроение и поведение студенчества200.