Страница 19 из 208
Сам облик генерал-губернатора был необычным и запоминающимся: Михаил Тариелович носил партикулярное платье — простой длиннополый драповый сюртук, с шашкой (черкесской) наперевес, мягкие кавказские чувяки. Хорошо продуманный образ генерал-губернатора сочетал в себе черты военного и гражданского начальника. Н. Вучетич упоминает и Георгиевский крест в петлице. Среди орденов Ао-
ГРАФ ЛОРИС-МЕЛИКОВ И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ --^
рис-Меликова были, как рке говорилось, ордена Святого Георгия II и III степени. При этом надо иметь в виду, что Георгием II степени в империи были награждены до революции всего 121 человек, в том числе и 4 военачальника за Первую мировую войну170.
Генерал-губернатор стал в крае личностью популярной. Он сделался отнюдь не только «идолом русских торговцев»171, но приобрел добрую славу среди самых широких слоев местного населения. По-своему переиначив непривычное для русского слуха отчество, здесь его называли так же, как и его солдаты на войне — Михаил Тарелкович. По справедливому замечанию петербургского журналиста — свидетеля растущей популярности Лорис-Меликова, в исторические моменты, подобные сложившемуся в Поволжье, «толпе нркен кумир». И надо признать, что на роль кумира Лорис-Меликов в ту пору годился более чем кто-либо.
Память о двухмесячном пребывании Лорис-Меликова в Волжском крае сохранилась здесь на многие годы, и не только потому, что связывалась с чрезвычайными событиями. Российская провинция узрела новый для нее тип начальника — деятельного, энергичного, смелого в решениях, требовательного к их исполнению, твердого в своих обещаниях. Подданные империи едва ли не впервые столкнулись с представителем власти, пытавшимся разобраться в их нуждах, проникнуть в их заботы и помочь их разрешению. После отъезда генерал-губернатора многое вернулось «на круги своя» — вновь воцарилась русская расхлябанность, бюрократическая волокита, равнодушие и безответственность властей и неисполнение принятых решений. Но население уже узнало, что власть может быть иной — такой, как при Лорис-Меликове. В период его пребывания в Поволжье, по наблюдению столичного корреспондента, «в темной массе создалась картина будущего». Родной волжский город представал в ее воображении «умытый водопроводом, с мостовой, освещенный газом, обвитый образцовой набережной, лишенный стоков заразы, глубоких оврагов — всех приютов горя, нищеты, болезней»172. Все это на настоящую жизнь заставляло смотреть по-другому, чем прежде...
Для самого графа командировка в низовье Волги расширила его представления о российской действительности. Пребывание здесь было для него, человека военного, хорошо знавшего Кавказ, первым знакомством со среднерусской «глубинкой». За два месяца он узнал о
российской провинции больше, чем за все предыдущие годы: эпидемия обнажила и обострила множество социально-экономических проблем, самым тесным образом связанных с политикой. Ранее он задумывался о них несколько отвлеченно, узнавая об их существовании из печати, разговоров с людьми более осведомленными: Д.А. Милютиным и А.А. Абазой, П.А. Валуевым, А.И. Кошелевым.
Теперь он воочию, на практике убеждался в необходимости многое в русской жизни изменить и перестроить. Он видел в действии органы самоуправления. Кроме 70 врачей, присланных в край, около пятидесяти были земскими врачами-добровольцами, приехавшими на эпидемию из разных губерний. Он убедился, что на местах, в глухой провинции, немало «сведущих» — опытных и энергичных деятелей из дворян, купцов и крестьян, способных поддержать любое здравое дело, идущее на пользу родному краю. Вряд ли мысль о привлечении их к управлению уже утвердилась в нем, но он, несомненно, опирался и на эти свои астраханско-царицынские впечатления, когда вплотную стал ее обдумывать.
Командировка в низовья Волги стоила Лорис-Меликову немало сил и здоровья. Его восточного типа оливковое лицо приобрело в Астрахани болезненный оттенок, а в окладистой черной бороде стало больше седины. 30 марта Лорис-Меликов выехал из Астрахани в Петербург — на Святую неделю. Ему предстояло еще вернуться в низовья Волги, чтобы закончить дела: не было завершено снятие карантина, происходившее по частям, предстояло проследить за выводом войск из края и отправкой их к местам назначения, осуществить санитарный контроль при весеннем пере кочевье калмыков и «киргизской орды». Михаил Тариелович и не предполагал, что 30 марта прощался с Волжским низовьем навсегда. Однако за неделю до отъезда Лорис-Меликова из края, находившегося под его управлением, выехал в столицу человек, которому суждено было нарушить не только ближайшие планы графа, но и во многом определить его дальнейшую судьбу.
Землеволец А. К. Соловьев покинул саратовское поселение, изверившись в деятельности в деревне и будучи одержимым идеей цареубийства. Всю Страстную неделю в «Земле и воле» бушевали страсти: обсуждение плана Соловьева раскололо землевольцев, многие выступили против задуманной акции. Еще задолго до этих заседаний в центральной организации «Земли и воли» обнаружились новые тенденции, проявившиеся в стихийном тяготении к отрицавшейся ее программой политической борьбе и выразившиеся в террористических актах. Самодержец, верховный правитель, в глазах революционеров был символом и средоточием всех зол существующего строя. Мысль об его устранении неизбежно вызревала в революционной среде. На собрании землевольцев 29 марта — в Великий (Чистый) четверг Страстной недели было решено не препятствовать покушению на царя. 2 апреля Соловьев стрелял в Александра II во время его утренней прогулки, но промахнулся и был схвачен. Власть была поставлена перед необходимостью принятия чрезвычайных мер. Лорис-Меликов был назначен временным генерал-губернатором в Харьковскую губернию — важный район революционного движения, где ему, по выражению газеты «Голос», предстояла борьба с «нравственной эпидемией».
В первые дни на новом посту мысли Михаила Тариеловича невольно возвращались в Волжское низовье, где он оставил столько сил и здоровья и, казалось, частицу самого себя. 10 апреля — уже без генерал-губернатора — был окончательно снят карантин в крае. Телеграммы губернатора Н.Н. Биппена сообщали в Министерство внутренних дел, что «состояние здоровья населения Астраханского края вполне благополучно»173. А ведь Лорис-Меликов так ждал весны, чтобы самому, на месте, воочию убедиться, что труды его не пропали. Но насладиться победой над чумой не пришлось. В свете новых событий как-то потускнела, отодвинулась в тень опасная командировка графа и ее славные результаты.
Нет свидетельств тому, что император прочитал отчетный доклад астраханского генерал-губернатора, привезенный им в Петербург. После покушения Соловьева 2 апреля Александр II, в свете новых грозных проблем, вставших перед ним, потерял, по-видимому, интерес к недавним событиям в Поволжье. А доклад Лорис-Меликова, скорее всего, был передан царем кому-либо из царедворцев (в архиве Александра II его нет), да так и затерялся. И дело не в том, что не было воздано должное энергии, распорядительности и трудам астраханского генерал-губернатора. Главное, что уникальный опыт административно-хозяйственной деятельности в сложнейших, экстремальных обстоятельствах не был востребован, никому, кроме самого Лорис-Меликова, оказался не нужен.
2. В БОРЬБЕ С КРАМОЛОЙ В ХАРЬКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ
Прибывший в Петербург на Святую неделю астраханский генерал-губернатор М.Т. Лорис-Меликов вечером 2 апреля был уже у Д.А. Милютина, с тем чтобы узнать подробности о покушении на царя. Как видно из дневника военного министра, граф собирался возвратиться в Поволжье для окончательных распоряжений по своему генерал-губернаторству174. Информация, которую он получил у Дмитрия Алексеевича, была весьма серьезна и обширна. Военный министр в этот день уже участвовал в совещании у Александра II, где присутствовали также председатель Комитета министров П.А. Валуев, шеф жандармов А.Р. Дрентельн и министр внутренних дел Л.С. Маков. Император приказал им «составить предложение об учреждении в обеих столицах и других больших городах временных военных генерал-губернаторств, с применением правил военного положения»175. В 2 часа дня на совещании этих же лиц с привлечением военного про-курора В.Д. Философова был в главных чертах намечен проект указа Сенату об учреждении временных военных губернаторов. В основу его легла записка П.А. Валуева, представленная им на совещание. Указ был опубликован 5 апреля.