Страница 206 из 251
Но каковы бы ни были причины московского пожара, я думаю, что сохранение Москвы было бы для французов более вредно, чем полезно. Дело в том, что для управления этим огромным городом, в котором проживало свыше 300 тысяч человек, нужно было ослабить армию, чтобы разместить в Москве гарнизон в 50 тысяч человек. В то же время пожар удалил из Москвы почти всех жителей, поэтому всего нескольких патрулей было достаточно для поддержания спокойствия.
Единственное, чем Москва оказала влияние на события 1812 года, — это то, что Наполеон не желал понять, что Александр не мог попросить у него мира без угрозы быть убитым своим окружением. Поэтому Наполеон считал, что уйти из этой столицы прежде, чем заключить договор с русскими, значило бы признаться в ощущаемой им в тот момент неспособности удержать Москву. В связи с этим французский император настаивал на том, чтобы оставаться в Москве как можно дольше, и потерял свыше месяца в бесполезном ожидании предложения мира. Это опоздание стало для нас фатальным, поскольку позволило зиме начаться до того, как французская армия смогла уйти в Польшу. Но даже если бы Москва уцелела, это ничего не изменило бы в ходе событий. Катастрофа произошла оттого, что отступление не было подготовлено заранее и не выполнено в нужный момент. Однако было нетрудно предвидеть, что в России зимой будет очень холодно! Но повторяю, надежда заключить мир соблазнила Наполеона и оказалась единственной причиной его долгого пребывания в Москве.
Потери Великой армии во время этой кампании были очень велики, однако они слишком преувеличиваются. Я уже говорил, что видел в руках генерала Гурго документ, испещренный пометками, сделанными рукой Наполеона. Из этого документа, который следует признать официальным, следует, что количество солдат и офицеров, переправившихся через Неман, составляет 325 900 человек, из них 155 400 французов и 170 500 союзников. При нашем возвращении польские и австрийские войска массами перешли на сторону врага, а почти все остальные союзники по отдельности дезертировали во время отступления. Таким образом, лишь установив соотношение между численностью французов при их вступлении в кампанию и той численностью, какая была при их втором переходе через Неман, можно сделать первый приблизительный подсчет наших потерь. Однако из отчетов о ситуации в армии, относящихся к февралю 1813 года, следует, что через Неман переправились 60 тысяч французов, так что не хватало 95 тысяч. Из этого числа 30 тысяч, взятых в плен русскими, вернулись на родину после заключения мира в 1814 году. Общие потери французов во время русской кампании составляют, следовательно, 65 тысяч1.
Потери в моем полку были относительно меньшими. Действительно, в начале кампании в 23-м конно-егерском полку насчитывалось 1018 человек, во время своего пребывания в Полоцком лагере в полк добавилось еще 30, что увеличило число всадников, вступивших в Россию, до 1048 человек. Из этого числа я потерял 109 человек убитыми, 77 пленными, 65 изувеченными и 104 пропавшими без вести. Таким образом, общие потери составляют только 350 человек. В результате после возвращения кавалеристов, которых я послал в Варшаву по завершении кампании, полк, с берегов Вислы направленный за Эльбу в княжество Дессау, в феврале 1813 года насчитывал всего 693 человека верхом, все они участвовали в Русской кампании.
Видя эту цифру, император, из Парижа наблюдая за реорганизацией армии, подумал, что где-то была ошибка, и вернул мне отчет, приказав сделать его более точным. Поскольку второй рапорт соответствовал первому, император приказал генералу Себастьяни отправиться с инспекцией в мой полк, а мне предоставить ему сведения о численности имеющихся в наличии людей. Эта инспекция разрушила все сомнения и подтвердила то, что я уже сообщал, поэтому несколько дней спустя я получил от начальника штаба очень хвалебное письмо, весьма лестное для офицеров, унтер-офицеров и особенно для меня. «Император поручает князю Бертье, — говорилось в этом послании, — выразить вам удовлетворение Его Величества за заботу, проявленную вами к сохранению людей, поставленных под ваше командование. Император, зная, что 23-й конно-егерский полк не дошел до Москвы и не может сравниться по потерям с потерями, понесенными полками, побывавшими в Москве, но может сравниваться со 2-м армейским корпусом, который, находясь в таких же условиях, должен был бы понести примерно такие же потери, однако 23-й конно-егерский полк, хотя и пострадал от вражеского огня больше, чем другие, тем не менее из всех полков с ним вернулось наибольшее количество людей, и Его Величество объясняет это старанием командира полка, офицеров и унтер-офицеров, а также хорошим боевым духом солдат!»
Выстроив полк и приказав зачитать это письмо перед всеми эскадронами, я рассчитывал сохранить его как славный документ для моей семьи, однако мне помешало сделать это одно сомнение, которое вы наверняка одобрите. Мне показалось не совсем правильным лишать полк документа, содержащего выражение императорского одобрения, относящегося ко всем, и, следовательно, этот документ принадлежал всем, а не только мне одному. Поэтому я послал письмо начальника главного штаба в архивы полка. Я очень часто сожалел об этом деликатном поступке, потому что еще не прошло и года, как правительство Людовика XVIII, сменившее в 1814 году правительство императора, включило 23-й полк конных егерей в 3-й конно-егерский полк. Архивы этих двух полков были сначала объединены, хранились плохо, а затем при большом сокращении армии в 1815 году они затерялись в недрах военной администрации. Напрасно после революции 1830 года я старался разыскать это письмо, содержащее похвалы в адрес моего бывшего полка и меня самого, поиски мои были безуспешны.
Глава XXII
1813 год. Тяжелое общее положение. —
Бесхозяйственность. — Замечания относительно сохранения укреплений. — Состояние Франции. — Насильственный и незаконный набор рекрутов. — Я возвращаюсь домой в сборный пункт
год был для Франции годом плохих предзнаменований. Дело в том, что едва славные остатки нашей армии, возвращающиеся из России, переправились через Вислу и началась реорганизация, как предательство прусского генерала Йорка и частей, которыми он командовал, заставило нас отступить за Одер, а вскоре и оставить Берлин и всю Пруссию, поднявшуюся против нас с помощью прусских войск, оставленных там Наполеоном по неосторожности. Русские поспешили ускорить, насколько возможно, свое продвижение вперед и присоединились к пруссакам. Король тогда объявил войну французскому императору.
На севере Германии у Наполеона было лишь две дивизии, правда, под командованием маршала Ожеро, но почти целиком состоящие из новобранцев. Что касается французов, только что принимавших участие в Русской кампании, то, как только они стали хорошо питаться и перестали спать в снегу, они восстановили силы и их уже можно было выставлять против врага. Однако наши всадники почти все были лишены лошадей. Очень немногие пехотинцы сохранили оружие. У нас почти не осталось артиллерии, у большинства солдат не было приличной обуви, а их одежда превратилась в лохмотья. Однако французское правительство употребило часть 1812 года на то, чтобы собрать большое количество амуниции и оружия самого разного рода, хотя в связи с небрежностью военной администрации, руководимой тогда г-ном Лакюэ, ни один из полков не получил обмундирования, ему предназначенного. Следует рассказать о том, каково было поведение наших администраторов в этих обстоятельствах. Вот как развивались события.
Лишь только интендантская служба какого-либо полка ценой больших расходов собирала многочисленную амуницию, предназначенную для своих батальонов или эскадронов, как администрация проводила переговоры с каким-нибудь из перевозчиков, для того чтобы отправить все эти вещи до Майнца, входившего в то время в состав Империи. В связи с этим вплоть до берегов Рейна тюкам и ящикам не угрожала никакая опасность. По приказу г-на Лакуе военный отряд должен был сопровождать их до Майнца, оттуда французских перевозчиков и эскорт отправляли назад, передавая грузы перевозчикам иностранным, которым поручалось перевезти их до Магдебурга, Берлина и до Вислы. При этом никто из французских представителей не наблюдет за перевозками, так что перевозки осуществлялись настолько недобросовестно и медленно, что тюки, содержавшие амуницию и обувь, затрачивали от б до 8 месяцев на путь от Майнца до Вислы. Этот путь можно было бы проделать за 40 дней.