Страница 75 из 114
кавалерийскую ударную группу Деникина. Оба они могли поплатиться за свои действия, когда руководство Красной Армии, стараясь оправдать провал наступления Тухачевского, обвинило их в неоказании поддержки этому военачальнику, возомнившему себя Наполеоном.
А когда в 1930 году до предела накалилась обстановка не только в деревне, но и в руководстве, из-за раскулачивания, Егоров стоял твердо на стороне Сталина и 6 лет возглавлял Генеральный штаб. Казалось бы, за столь надежного соратника Сталин должен держаться до последней возможности. Неужели это время настало, и ради каких-то непонятных целей пришлось пожертвовать своим сторонником, надежным, отличным военачальником?
2 марта Ворошилов, пригласив Шапошникова для обсуждения ситуации, сложившейся после снятия маршала Егорова с поста командующего Закавказским военным округом, словно между прочим сказал:
— Мне доложили, что прошел слушок, мол, разжаловали Егорова за личные счеты с товарищем Сталиным. Что когда-то в Тбилиси он был штабс-капитаном, Егоров, то есть, он разгонял демонстрацию рабочих под руководством Джугашвили. Чушь полная.
— Безусловно, товарищ Ворошилов.
— А все дело в его жене, этой... — он дал краткую и нелестную характеристику, — этой певичке Цешковской. Он потерял бдительность и выбалтывал ей государственные секреты. А она, и это неопровержимо доказано, была иностранной шпионкой.
Климент Ефремович хотел показать, что не имеет никакого отношения к снятию Егорова. Подготавливал собеседника к последующим более жестоким мерам в отношении опального маршала.
— Остается надеяться, что не все певицы Большого театра сотрудничают с иностранными разведками, — грустно усмехнулся Шапошников, намекая на свою жену.
— Нет, я так не думаю. А он сам согласился с обвинением. Я получил его послание. — Ворошилов открыл ящик и, почти не глядя, достал оттуда двойной листок. — Вот, послушайте: «Тяжело переживаю всю ту обстановку, которая сложилась в отношении меня. Тяжесть переживаний еще более усугубилась, когда узнал об исключительной подлости и измене родине со стороны моей жены, за что я несу величайшую моральную ответственность... Но за собой я не могу признать наличие какой бы то ни было политической связи с врагами». Вот ведь как поворачивает дело. Моральную ответственность признает. А пора уже отвечать по всей строгости
271
закона. Как понимать отсутствие наличия политической связи с врагами? Что не примыкал к другим партиям? Это мы и без того знаем. И разве обязательно самому связываться с врагами народа? Разве не достаточно иметь связи через жену?.. Выбалтывать государственные тайны певичке, как это понимать? Тяжкое преступление, вот как.
Все-таки, судя по всему, Ворошилов был расстроен. Вряд ли он желал зла Егорову. Но и заступаться за него после обвинений со стороны Ежова не пожелал. Егоров был обречен. Только твердое заступничество наркома могло его спасти.
Шапошников слушал внимательно и как будто совершенно безучастно. Ворошилов, по-видимому, хотел услышать слова одобрения. После паузы продолжил:
— Получен оперативный материал о его контактах с военным министром буржуазной Эстонии генералом Ладойнером.
— В данном случае, — уточнил Шапошников, — проходили официальные встречи и переговоры.
— В том-то и дело, что они некоторое время оставались один на один. Прохаживались, например, по комнате и о чем-то говорили. О чем? Никто не слышал. Получается, они что-то хотели скрыть.
— Это лишь версия, на мой взгляд, не более того, насколько мне известно, они до революции служили в одном полку и знали ДРУГ друга.
— Вот это и смущает. У старых знакомых могут появиться новые связи. Я, конечно, на этом не собираюсь настаивать. Но и ручаться за Егорова не намерен. Вы знаете, я его топить не собирался. Но и спасать не буду... не могу, не имею на это оснований.
Как выяснилось, Егоров был включен в расстрельный список, но Сталин его фамилию вычеркнул. Разжалованный маршал оставался в заключении недолго: в феврале 1939 года Сталин не стал возражать против казни. Почему? Остается загадкой. Возможно, из чувства вины и, отчасти, безысходности. Признать ошибкой обвинения, снятие с постов, арест? Но тогда у многих возникнет подозрение, что и другие крупные военачальники были обвинены ложно, что не было никакого заговора и сотрудничества с зарубежными врагами социализма. А ситуация в армейских кругах и без того слишком напряженная.
Предположим, Егоров действительно был полностью на стороне Сталина. Но разве не мог он измениться, побывав в «ежовых рукавицах»? Ведь против высших командиров порой применялись самые жестокие, а то и зверские методы выбивания показаний.
?,7?,
Говорили, комкора 1-го ранга Ивана Федько ввели в кабинет начальника Особого отдела Федорова в полной форме, с наградами (из них, полученные в Гражданскую, 4 ордена Красного Знамени). А оттуда его выволокли через несколько часов без орденов и знаков различия, окровавленного.
Мог ли Федько быть среди затаившихся троцкистов? Трудно в это поверить. Зимой 1918—1919 годов он вывел из-под ударов Деникина остатки 11-й Красной армии, брошенной Троцким на произвол судьбы в продуваемых свирепыми морозными ветрами приволжских степях. Без вины пониженный Троцким до начдива, он прошел всю Гражданскую войну на переднем крае. По рекомендации Сталина был зачислен в Военную академию. Бил басмачей, не ладил с Тухачевским. В январе 1938-го сменил Егорова на посту первого заместителя наркома обороны.
Почему такой человек примкнул к заговорщикам? На него дали показания арестованные командармы Белов, Каширин, Седянин. На очной ставке Федько разоблачил все их наветы. Знал ли об этом Сталин? Наверняка. Почему же он разрешил расстрелять Федько?
Пожалуй, соображения были те же, что и в трагедии Егорова. Ожесточился Сталин. Позволял карать не только явных врагов, но и тех своих сторонников, которые догадывались о заговоре или знали о предосудительных разговорах своих товарищей, но не донесли на них. Недонесение — как преступление.
Оправданна ли такая чрезмерная подозрительность? В нормальной обстановке она недопустима. Честь офицера не позволяет писать доносы, предавать товарищей, доверявших тебе, делившихся с тобой своими соображениями о политической ситуации в стране и мире, о способностях руководителей, о трудностях строительства социализма. Это совершенно ясно. Но можно ли считать нормальной обстановку в России после Гражданской войны? Ни в коем случае. Тем более после того, как в Италии, Германии, а теперь и в Испании к власти пришли фашисты? Великобритания и США подкармливают их, готовя к нападению на СССР. Недобитые белогвардейцы в Париже мечтают о реванше, готовы заключить сделку с дьяволом или, что почти одно и то же, с Гитлером ради свержения советской власти.
Предвоенная обстановка требует не только бдительности, но и предельной сплоченности. Кто способен возглавить страну, партию, армию, народ в этот трудный период и во время войны? Сталин. Нет никого другого столь же авторитетного. Недаром его на Западе называют диктатором, а у нас — вождем.
273
Прав ли Сталин, разрешая казнить не только врагов, но и сомневающихся или даже не слишком ретивых своих сторонников? Надо ли так круто завинчивать гайки? Недолго и резьбу сорвать. Будет потеряно доверие к вождю. А это — разброд и шатания в обществе.
Соображений появляется немало, и сомнения возникают серьезные. Шапошников мог бы изложить их обстоятельно, в различных аспектах, с анализом и выводами. Но какой толк от подобных теоретических изысканий? Кому они нужны? Неужели Сталин будет их читать и обсуждать? Он уже избрал стратегию своих действий. Если не спрашивал ни у кого советов, значит, был уверен в принятом решении.
И кто, кроме него, владеет всеми сведениями в полном объеме: данными внешней и внутренней разведки и контрразведки, донесениями агентов, подчиненных только ему, сообщениями с мест, данными о положении в промышленности и сельском хозяйстве, на транспорте и в войсках, о ситуации в мировой политике и межгосударственных отношениях, о настроениях среди рабочих, крестьян, служащих, партийных деятелей, писателей, ученых.