Страница 96 из 108
ние лошадей, топот множества копыт и гортанные вопли целого войска, охвачен-
ного животным ужасом, Каплан-Гирей подскочил на своем ложе и свесил босые
ноги с тахты. В шатер вполз на четвереньках Баттал-паша:
О, луноподобный! Нельзя терять времени!..
— Знаю! Еще днем об этом говорили, — съехидничал хан.
— Лучше, ежели наш властелин будет наблюдать за ходом битвы с того бе-
рега! — плачущим голосом воскликнул паша.
— Да, конечно, оттуда будет гораздо виднее, — кротко заметил Каплан и,
выкатив глаза, прошипел:
— Сгною в яме, ишачье отродье!
Скоро монарх сидел верхом на хорошем рослом коне гнедой масти и, окру-
женный своей верной гвардией, медленно протискивался к реке сквозь паниче-
скую сумятицу этого «вечера потрясений». Турецкие сапожки, украшенные узор-
чатым золотым орнаментом, он так и не обул. Босиком ехал. Хан и вылез-то из
шатра с трудом, так как походное его жилище под натиском мечущихся лошадей
повалилось набок.
С краю, у самого обрыва, нукеры Баттала-паши растащили в стороны не-
сколько повозок (они еще не горели) и устремились дальше, рубя клычами напра-
во и налево взбесившуюся толпу своих соотечественников. Наконец добрались до
спуска, едва успев выскользнуть из-под клыков капкана.
Каплан-Гирей вспомнил вдруг об оставленном панцире, хотел даже послать
за ним, но промолчал: чудесная броня была сейчас так же недостижима, как и лу-
на, с которой сравнивали крымских владык.
В это время обладателем панциря снова стал Алигоко Вшитоловый. В нево-
образимом хаосе, творившемся на краю плато, он сумел сохранить трезвую рас-
четливость поведения, действовал быстро и решительно, как хорек в курятнике.
Под покосившимся пологом ханского шатра (опорный столб хоть и сильно накре-
нился, но еще не упал) князь нащупал панцирь и теперь пытался запихнуть его в
хурджин. Сослепу наступил на чье-то лежащее ничком тело, которое старчески
пискнуло и запричитало аятами из Корана: «Бисмилляхи, рагмани, рагим...» В
тот же миг край шатра загорелся — вероятно, из жаровни просыпались угли, — и
Шогенуков узнал крымского кадия, а тот, выскакивая вместе с князем наружу, уз-
нал Шогенукова. «Сунуть бы ему кинжал между ребер», — подумал князь, но рез-
вый старик уже растворился в темноте.
Зариф ждал тут же, еле сдерживая под уздцы двух беснующихся коней.
Хвост многосотенного ханского сопровождения еще не был защемлен ри-
нувшимися в атаку кабардинскими всадниками. Алигоко с Зарифом успели по-
пасть в общий поток, но двигаться им пришлось по опасному краю пропасти, куда
то и дело свергались то пешие, то конные, потесненные сбоку.
Уже возле самого выхода за этот поначалу спасительный, а теперь уже ста-
новящийся губительным тележный «рожон» кто-то схватил Алигоко за левую но-
гу, свирепо визжа удивительно знакомым голосом. Князю нетрудно было дога-
даться, что это Алигот-паша, потерявший и коня и своих слуг.
— Спасайся сам, пучеглазый! — крикнул Шогенуков и стукнул его по ма-
кушке круглым татарским калканом.
Алигот пошатнулся, выпустив княжескую ногу, и, не удержавшись на кром-
ке утеса, сорвался вниз.
Алигоко и Зариф чуть ли не последними просочились на еще не занятое ка-
бардинцами пространство, спустились к броду и поскакали берегом вниз по тече-
нию. Теперь им с татарами было не по пути, теперь ничего хорошего ожидать от
хана не приходилось.
С рассветом ожесточенная битва возобновилась, но продолжалась недолго.
На горе оставалось татар не более тысячи и они не могли оказать решительного
сопротивления. Кургоко выяснил: с ханом ушли около двух тысяч конников — и
это все, что уцелело от огромного войска. Пленных и раненых было очень мало.
Потери кабардинцев сравнительно невелики, всего лишь тысячи полторы.
Кургоко намеревался преследовать хана и добить его окончательно, но дру-
гие князья не выразили явного желания уходить от оставшегося на плоскогорье
богатства: здесь было столько оружия и уцелевших лошадей! Возбужденные уор-
ки рыскали по полю, а над полем кружились тучи воронья.
Шогенукова нигде не обнаружили. Зато Алигота-пашу князь-правитель
увидел застрявшим в развилке корявого дерева, выросшего на одном из карнизов
каменистой кручи. Это дерево росло всего в паре саженей от края обрыва, но паша
был мертв: ясно, что сердце его просто лопнуло от страха. Кургоко разочарованно
поморщился, а встретившись с вопрошающим взглядом Джабаги, только махнул
рукой. Неподалеку от них заглядывал в пропасть Шот.
— А еще говорят: «Стемнеет — мусор не выбрасывай». Плохая, мол, приме-
та. Мы поступили наоборот — и нам же удача! Где теперь грозный хан?
— Так ведь гость поел — и на дверь поглядывает! — ответил другу Тутук. — А
мы хорошо угостили хана.
От того места, где был шатер Каплан-Гирея, брел усталой походкой Ханаф.
В одной руке он держал веревку, привязанную к шее своего чудом уцелевшего ос-
лика, в другой — чудесные ханские сапожки.
— Сто лет тебе жизни, Кургоко-пши! — сказал Ханаф. — И всю жизнь таких
вот побед. А это ханская обувка. Тебе несу...
— Возьми себе, — улыбнулся Кургоко, — И пусть твои внуки своему деду
славу поют. Осел живой? Ну и дела!
— Ага! — кивнул головой Ханаф. — Геройский осел. Вот я думаю, надо бы
моего серенького в сословие уорков перевести. Он заслужил.
Джабаги и Кургоко рассмеялись.
— Серенького — не знаю, — сказал князь, — а тебя, Ханаф, переведем. Как
ты считаешь, Джабаги?
— Он заслужил, — серьезно ответил Казаноков.
* * *
Кубати и Канболет нашли Куанча, извлекли из-под убитой лошади. Парень
пришел в себя и тихо улыбался.
— Хорошо... Ладно... — шевелил бледными губами.
* * *
Спустившись с плато, кургоковское окружение пировало на лесной поляне.
По справедливой на этот раз прихоти судьбы княжеская прислуга наткнулась на
отару овец, принадлежащую, как выяснилось, самому Шогенукову. Баранины хва-
тило на все ополчение.
В сторонке от знати устроились тесным, кружком вокруг своего огня хата-
жуковские земляки. По соседству от них — Нартшу и его лихие наездники,
— Жаль, с нами нет больше старика Сунчадея, — вздохнул Шот. — Потеши-
лась бы сегодня душа его белая... Вот и жареной барашки тут вдоволь...
— Зато твоя душа натешится вдоволь, — заметил Тутук. — Она ведь у тебя в
желудке помещается.
— Вот язва! Я не виноват, что у нас нечем, кроме воды, запивать эту жратву!
— Шот потянул воздух расширенными ноздрями:
— Ветерок со стороны княжеского «стойбища». Там пьют не воду!
— Ну что же, малыш! — пожал плечами Тутук. — Кому сливки, а кому и кун-
дапсо! (каб. — молочная сыворотка)
— Клянусь вот этой бараньей лопаткой, я догадываюсь, что они пьют! Это...
— Да что там догадываться! Ты погадай лучше...
— Можно. — Шот отломил от чисто обглоданной лопатки, от ее широкой
части кусочек кости. — Вот и для поводьев зацепка — на счастье. Помните, как
лошадь однажды понесла всадника и сбросила его? Дело было зимой, на обледе-
нелой дороге, в которую вмерзла ребром такая же лопатка. Кусочек кости был у
нее выщерблен и за этот крючок поводья и зацепились, лошадь не убежала. С тех
пор знающие люди гадают только по выщербленной лопатке!
— Да мы знаем...
— Не перебивай. Теперь гадать начинаю — Шот поднял полупрозрачную
кость к глазам и стал вглядываться в нее на просвет. В это время солнце, предве-