Страница 44 из 48
— Моя дочь, — доверительно сообщил мистер Мастерс, когда автомобиль тронулся с места, — завтра станет совершеннолетней.
— О, так у вас дочь? — изумился Джон. — Она красивая?
— Ее считают первой красавицей графства.
— Неужели? — Джон на мгновение задумался, потом добавил: — Мы можем остановиться у почтового отделения? Я должен послать важную деловую телеграмму. — Он вытащил из кармана телеграфный бланк и написал:
«Лондон. Макмакмакмак. Не вернусь до среды. Блант».
Машина затормозила у почтового отделения, затем поехала дальше.
— Эми никогда не доставляла мне никаких хлопот, — продолжил мистер Мастере, — но я старею и отдал бы тысячу фунтов, чтобы увидеть, как она счастливо выйдет замуж.
— Кому вы хотите отдать эти деньги? — спросил Джон, машинально достав записную книжку.
— Ну, что вы, что вы, я пошутил. Но в день свадьбы она получит от меня сто тысяч фунтов.
— Правда? — задумчиво спросил Джон. — Мы можем остановиться у следующего почтового отделения? — Он вновь достал ручку и на втором телеграфном бланке написал:
«Лондон. Макмакмакмак. Не вернусь до пятницы. Блант».
Автомобиль рванулся вперед и через час прибыл к большому особняку, окруженному несколькими ухоженными акрами поместья. У парадной двери их встретила грациозная дочь мистера Мастерса.
— Мой солиситор, дорогая, мистер Блант, — представил его мистер Мастере.
— Как мило с вашей стороны приехать к нам, чтобы заняться делами моего отца, — застенчиво улыбнулась девушка.
— Пустяки, — ответил Джон. — Неделя или… или полмесяца… — Он вновь взглянул на Эми. — Максимум три недели, и все будет устроено.
— Неужели так трудно составить завещание?
— Это действительно очень мудреное и путаное дело. Тем не менее я уверен, что нам удастся с ним справиться. Э… я могу послать важную деловую телеграмму?
«Лондон. Макмакмакмак, — писал Джон. — Совершенно необычный случай. Когда вернусь, не знаю. Пожалуйста, вышлите деньги, возможны непредвиденные расходы».
Да, вы уже догадались, что за этим последовало. У солиситоров такое- случается чуть ли не каждый день. В прошлом мае Джон Блант и Эми Мастере обвенчались в церкви Святого Георгия. Свадьбу справили скромно, в связи с трауром в семье новобрачной. Сердце ее отца не выдержало, когда он изучал счет, присланный фирмой «Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон». Как сказал, умирая, мистер Мастерс, он согласился бы оплатить квалифицированные услуги мистера Бланта, его драгоценное время, ушедшее главным образом на ухаживания за Эми, его чаевые слугам, но только не проставленную в счете стоимость проезда по железной дороге в вагоне первого класса в оба конца, потому что мистера Бланта и в поместье, и в Лондон доставили на автомобиле. Так что, возможно, мне следует упомянуть об одном недостатке этой уважаемой профессии: ее представители очень часто сталкиваются с непониманием.
Художник
Мистер Пол Сэмюэйз пребывал в скверном расположении духа. Творческие натуры особенно подвержены таким настроениям, однако Пол печалился не без причины. Его шедевр «Вид на замок Шот с моста Баттерси» вместе с зеркальной картиной «Вид на мост Баттерси из замка Шот» принесли ему семнадцать шиллингов и шесть пенсов. За карандашный рисунок ему дали расписку на пять шиллингов. Этим и ограничивались его заработки за последние шесть недель, и на пороге уже маячил голод.
— Если бы у меня были деньги! — в отчаянии воскликнул Пол. — Тогда я смог бы дописать картину для выставки в Академии.
Картина эта — еще эскиз — называлась «Волнуется синее море», но Сэмюэйзу пришлось остановиться на середине пролива по самой прозаичной причине: у него закончился аквамарин.
Часы пробили дважды, напоминая, что подошло время ланча. Тяжело поднявшись, он шагнул к буфету, служившему одновременно и кладовой. Едва ли он мог насытиться тем, что лежало на полках: краюхой хлеба, корочкой сыра, тюбиком белой краски. Машинально он достал хлеб и сыр.
Пол уже убирал со стола, когда в дверь постучали. Уборщица, раз в неделю промывавшая его кисти, вошла в мастерскую с визитной карточкой в руке.
— К вам дама, — сообщила она.
Пол изумленно уставился на визитную карточку.
— Герцогиня Винчестерская! — воскликнул он. — Каким ветром… Пожалуйста, пригласите ее. — Он торопливо схватил кисть, первый попавшийся под руку тюбик и занял классическую позу перед мольбертом, изготовившись рисовать.
— Добрый день, мистер Сэмюэйз, — поздоровалась с ним герцогиня.
— Д…добрый день, — запинаясь, откликнулся Пол. Во-первых, его смутило появление в мастерской настоящей герцогини. Во-вторых, он вдруг обнаружил, чтобы пытается нанести последние мазки заката карболовой зубной пастой.
— Наш общий друг, лорд Эрнест Топвуд, порекомендовал мне обратиться к вам.
Пол, никогда ранее не встречавшийся с лордом Эрнестом, хотя однажды и видел это имя в дешевой газетенке под фотографией Арнольда Беннетта, молча поклонился.
— Как вы, возможно, догадались, я хочу попросить вас нарисовать портрет моей дочери.
Пол уже раскрыл рот, чтобы сказать, что он пейзажист, но вовремя закрыл его. В конце концов, стоило ли обременять Ее Высочество подобными мелочами!
— Я надеюсь, вы сможете взяться за этот заказ. — В голосе герцогини слышалась мольба.
— Безусловно, — закивал Пол. — Сейчас я, правда, занят, но мы можем начать в понедельник, в два часа дня.
— Прекрасно! — воскликнула герцогиня. — Тогда до понедельника!
И Пол, зажав в руке тюбик зубной пасты, проводил ее до кареты.
В понедельник, точно в четверть четвертого, появилась леди Гермиона. Едва Пол увидел девушку, у него перехватило дыхание от ее несравненной красоты. И он сразу понял, что потребуется все его мастерство пейзажиста, чтобы портрет ни в чем не уступил оригиналу. Не теряя времени, Пол усадил девушку перед мольбертом и приступил к делу.
— Могу я пошевелиться? — спросила леди Гермиона три часа спустя.
— Да, давайте прервемся, — согласился Пол. Он уже набросал силуэт углем и жженой пробкой, да и сгустившиеся сумерки не позволяли продолжить работу.
— Скажите мне, где вы впервые встретили лорда Эрнеста? — спросила девушка, подойдя к камину.
— В отеле «Савой», в июне, — смело ответил Пол.
Леди Гермиона рассмеялась. Пол удивленно посмотрел на нее, поскольку его последняя фраза определенно не тянула на удачную шутку.
— Но его портрет, нарисованный вами, выставлялся в Академии в мае! — И она улыбнулась.
Пол нашелся быстро.
— Леди Гермиона, — со всей серьезностью произнес он, — никогда не упоминайте при мне имени лорда Эрнеста. Не стоит, — торопливо добавил он, — говорить обо мне и лорду Эрнесту. Когда ваш портрет будет закончен, я объясню, почему. А теперь вам пора уезжать.
Пол разбудил герцогиню, перекинулся с ней несколькими дежурными фразами о погоде. «Помните», — прошептал он леди Гермионе, провожая дам к автомобилю. Девушка кивнула и улыбнулась.
Леди Гермиона позировала ему каждый день. Иногда Пол рисовал быстро, широкими мазками, иной раз убивал целый час, пытаясь получить на палитре точный оттенок бледно-синей зелени знаменитых винчестерских изумрудов. Случалось, он в отчаянии хватал губку и стирал всю картину, чтобы тут же начать все заново. А то вообще прекращал работу и рассказывал леди Гермионе о своей жизни в Вурчестершире. Но всегда, разбудив герцогиню по окончании сеанса, он шептал леди Гермионе: «Помните», — и та согласно кивала.
Весенним мартовским днем Пол закончил картину, и ему оставалось лишь расписаться на ней.
— Это прекрасно! — восторженно воскликнула леди Гермиона. — Прекрасно! Неужели это я?
Пол взглянул на девушку, на картину, снова на девушку.
— Нет, это совсем не вы, — признался он. — Видите ли, я пейзажист.
— Не может быть! — воскликнула леди Гермиона. — Вы же Питер Сэмюэйз, знаменитый портретист.
— Нет. — Лицо художник погрустнело. — Я Пол Сэмюэйз, никому не известный пейзажист.