Страница 45 из 48
— Так вы обманули меня! Заманили сюда под фальшивым предлогом! — Она сердито топнула ножкой. — Мой отец никогда не купит вашу картину, и я запрещаю выставлять ее как мой портрет.
— Моя дорогая леди Гермиона, — попытался успокоить ее Пол, — вам не о чем волноваться. Я собираюсь выставить эту картину под названием «Когда сердце молодо». Никто не сможет догадаться, что позировали мне вы. А если герцог откажется купить картину, я без труда продам ее кому-нибудь еще.
Леди Гермиона задумчиво посмотрела на него.
— Зачем вы это сделали? — нежным голосом спросила она.
— Потому что влюбился в вас!
Она опустила глаза, потом радостно взглянула на художника.
— Мама все еще спит, — прошептала она.
— Гермиона! — воскликнул художник, бросая палитру и закладывая кисть за ухо.
Она протянула к нему руки.
Как мы все помним, картина Пола Сэмюэйза «Когда сердце молодо» стала гвоздем выставки. Отошедший от дел бывший владелец бутылочной фабрики купил ее за десять тысяч фунтов. По его словам, картина напомнила ему о давно усопшей матери. Наутро Пол проснулся знаменитым. Но, несмотря на успех, сопутствовавший ему с того дня, оставался таким же скромным и щедрым, как и раньше. Никогда не забывал о своих братьях художниках, еще не поднявшихся на вершину славы. К примеру, сразу после свадьбы он обратился к Питеру Сэмюэйзу, предложив ему — ни много, ни мало — написать портрет своей жены. И леди Гермиона осталась довольна его работой.
Барристер [13]
Веселая, модно одетая толпа заполнила зал суда в Нью-Бейли. Слушалось дело о краже из магазина. Аврора Дилейн, девятнадцати лет от роду, обвинялась в преступном присвоении и сокрытии товаров, принадлежащих «Универмагу», а именно: тридцати пяти метров муслина, десяти пар перчаток, губки, двух буравчиков, пяти банок кольдкрема, трех коробок для шляп, морского компаса, канцелярских кнопок, яйцебойки, шести блузок и кондукторского свистка. Факт кражи установил Альберт Джобсон, дежурный администратор, который показал, что шел следом за обвиняемой из одного отдела «Универмага» в другой и видел, как она брала означенные выше вещи.
— Один момент, — прервал его судья. — Кто защищает подсудимую?
Повисла напряженная тишина. Руперт Карлетон, случайно зашедший в зал суда, огляделся. У него учащенно забилось сердце. У бедной девушки не было адвоката! Что, если он… Да, он должен ухватиться за этот шанс. И Карлетон выступил вперед.
— Я, ваша честь!
Руперту Карлетону еще не было тридцати, и он несколько лет как сдал экзамены на барристера, но пока не участвовал ни в одном судебном процессе. Нет, он не сидел сложа руки. Пытался попасть в парламент как от консерваторов, так и от либералов, написал с полдюжины пьес, которые никто не поставил, и даже твердо намеревался жениться на своей девушке. Но успех в выбранной профессии ускользал от него. И вот, наконец, он получил возможность отличиться.
Натянув парик на уши, Карлетон водрузил на нос пенсне и приступил к допросу свидетеля обвинения. Теперь стенограмма этого допроса приведена во всех учебниках по юриспруденции.
— Мистер Джобсон, — вкрадчиво начал он, — вы сказали, что видели, как обвиняемая брала все эти вещи, которые потом нашли при ней?
— Да.
— Я спрашиваю вас, — Руперт выдержал паузу, — …не является ли только что сказанное вами чистым вымыслом?
— Нет.
Неимоверным усилием воли Руперту удалось скрыть разочарование. Лицо его осталось бесстрастным, хотя он и не ожидал такого ответа.
— Смею предположить, — продолжил он, — что вы следовали за ней и прятали вышеуказанные вещи в ее плаще, чтобы воспользоваться ими для рекламы вашей зимней распродажи.
— Нет, я видел, как она крала эти вещи.
Руперт нахмурился. Свидетель не шел ни на какие компромиссы. Решительным жестом он поправил пенсне и предпринял еще одну попытку.
— Вы видели, как она их крала. Вы хотите сказать, что видели, как она брала их с различных прилавков и опускала в свою сумочку?
— Да.
— С намерением заплатить за них общепринятым образом?
— Нет.
— Пожалуйста, будьте внимательны. Давая показания, вы сказали, что подсудимая, услышав предъявленное ей обвинение, воскликнула: «Подумать только, как я могла до такого дойти! Неужели никто не спасет меня?» Я предполагаю, что она подошла к вам с отобранными покупками, достала кошелек и сказала: «Не думала, что до такого может дойти! Почему меня никто не обслуживает?»
— Нет!
Ну до чего же упрямы некоторые люди! Руперт убрал в карман одно пенсне и достал другое. Исторический допрос свидетеля обвинения адвокатом защиты продолжился.
— Давайте отвлечемся от событий в магазине. — Руперт сверился с лежащим перед ним листком бумаги, затем пронзил взглядом мистера Джобсона. — Сколько раз вы были женаты, мистер Джобсон?
— Немало.
Руперт было запнулся, а затем бросился в решающую атаку.
— Смею предположить, ваша жена покинула вас?
— Да.
Это был рискованный ход, но он оправдал себя. Руперт подавил вздох облегчения.
— Не будет ли вам угодно объяснить господам присяжным, — подчеркнуто вежливо спросил он, — почему вас покинула жена?
— Она умерла.
Более слабохарактерный человек не выдержал бы такого удара, но железные нервы не подвели Руперта.
— Именно так! — воскликнул он. — И случилось это аккурат в тот вечер, когда вас за пьянство попросили с заседания Хэмпстедского парламентского общества?
— Не было этого!
— Неужели? Постарайтесь вспомнить двадцать четвертое апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Что вы делали в тот вечер?
— Понятия не имею, — ответил Джобсон после безуспешной попытки что-то вспомнить.
— В таком случае вы не можете поклясться, что вас не выводили с заседания Хэмпстед…
— Но я в нем не состоял.
Руперт тут же ухватился за столь опрометчивое признание.
— Что? Вы сказали суду, что проживаете в Хэмпстеде, а теперь говорите, что не состояли в Хэмпстедском парламентском обществе. Так-то вы понимаете патриотизм?
— Я сказал, что жил в Хэкни.
— Тогда в Хэкнийском парламентском обществе. Я предполагаю, что за пьянство вас попросили…
— Я не вхожу и в это общество!
— Естественно! — торжествующе воскликнул Руперт. — Вас исключили за пьянство!
— И никогда не входил!
— Да ну? Могу я тогда предположить, что вы предпочитаете проводить вечера в публичном доме?
— Если вас это интересует, — сердито ответил Джобсон, — я состою в Шахматном клубе Хэкни и по вечерам обычно бываю там.
Руперт удовлетворенно вздохнул и повернулся к присяжным.
— Господа, наконец-то мы услышали то, что хотели. Я не сомневался, что мы доберемся до правды, несмотря на увертки мистера Джобсона. — Он вновь взглянул на свидетеля. — А теперь, сэр, — сурово продолжил он, — вы уже сказали суду, что понятия не имеете, где и как провели вечер двадцать четвертого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. И я снова указываю вам, что для этого провала в памяти есть только одно объяснение: вы пребывали в состоянии алкогольного опьянения в помещении Шахматного клуба Хэкни. Можете вы поклясться, что этого не было?
Неумолимая решимость барристера не останавливаться ни перед чем ради установления истины вызвала в зале восхищенный ропот. Руперт подобрался и нацепил оба пенсне.
— Ну, что же вы, сэр, — торопил он свидетеля. — Господа присяжные ждут.
Но ответил ему не Альберт Джобсон, а адвокат потерпевшей стороны.
— Ваша честь, — обратился он к судье, медленно поднимаясь из-за столика. — Для меня это полная неожиданность. В силу вновь открывшихся обстоятельств я вынужден рекомендовать моему клиенту отозвать иск.
— Весьма разумное решение, — согласился судья. — Обвиняемая освобождается из-под стражи. Ее репутация безупречна.
На следующий день Руперта осадили клиенты, жаждавшие его помощи. И вскоре без его участия не обходился ни один крупный процесс в суде лорда-канцлера. Не прошло и недели, как все его пьесы приняли к постановке, а через полмесяца он стал членом парламента от шахтеров Коулвилла. Свадебных подарков было море, и среди прочего он получил тридцать пять метров муслина, десять пар перчаток, губку, два буравчика, пять банок кольдкрема, три коробки для шляп, морской компас, канцелярские кнопки, яйцебойку, шесть блузок и кондукторский свисток. И поздравительную открытку с короткой надписью: «От благодарного друга».
13
Барристер — адвокат, имеющий право выступать в судах высших инстанций.