Страница 64 из 166
В день начала бомбардировки Нахимов, как обычно, объезжал позиции. Он обратил внимание, что городовой телеграф с задержками и неполно передает сообщения, и отдал распоряжение навести порядок, поручив наблюдение за телеграфами подполковнику корпуса штурманов синопцу Родионову1.
2 апреля неприятельская артиллерия разрушила мост через Южную бухту, построенный по приказанию Нахимова. Так как связь Корабельной и Городской сторон сразу оказалась затруднена, адмирал немедленно приказал строить новый мост, теперь на бочках. Уже утром 15 апреля движение по мосту было открыто907 908.
30 марта 1855 года М.Д. Горчаков, оценивая роль Павла Степановича и контр-адмирала Н.Ф. Метлина в обороне Севастополя, в рапорте Великому князю Константину Николаевичу представил их к следующему чину:
«Вице-адмирал Нахимов в числе храбрых защитников Севастополя; о заслугах его не нужно упоминать. В. и. в-во изволите ценить в полной мере подвиги сего героя, коего имя будет украшением наших морских летописей. Контр-адмиралу Метлину, столь отличному по уму, способностям и деятельности, мы главнейше обязаны и снабжением Севастополя и приведением Николаева в оборонительное состояние; он, так сказать, создал средства обороны столь важного для России Николаевского морского заведения.
Осмеливаюсь просить в. и. в-во об исходатайствовании у государя императора всемилостивейшего производства сих достойных воинов по представляемому наградному списку в следующие чины; это повышение откроет им пространнейшее поприще к новым заслугам престолу и отечеству»909.
Однако представление Горчакова запоздало: по представлению Остен-Сакена 27 марта 1855 года П.С. Нахимова как начальника 5-й флотской дивизии произвели в адмиралы за отличие при обороне Севастополя910.
6 апреля, на седьмой день бомбардировки, Нахимов рапортовал Ос-тен-Сакену о тех офицерах, которые заслужили награду911. В тот же день Мансуров по сведениям, представленным Нахимовым, рапортовал Великому князю Константину Николаевичу о потерях севастопольцев за 10 дней бомбардировки, которые составили для морского ведомства 2590 нижних чинов (343 убитых) и 87 офицеров (10 убитых). Чиновник отметил, что эвакуация раненых моряков в Николаев при предшественниках Нахимова была задержана и только распорядительность
Флагманы синопа
адмирала позволила справиться с потоком раненых в результате бомбардировки1.
6 апреля Нахимов рапортовал Д.Е. Остен-Сакену о том, что с начала обороны на изготовление мешков для земли израсходовали основные запасы парусины и других материалов, так что остались только запас новой парусины и по одному комплекту парусов на кораблях, фрегатах и пароходах. Адмирал просил утвердить эти расходы912 913. Видимо, Остен-Са-кен не принял решения, и 7 апреля адмирал рапортовал М.Д. Горчакову:
«При крайней поспешности, с которой воздвигались укрепления Севастополя предместником моим вице-адмиралом Станюковичем, а потом и мною, согласно словесному разрешению г. главнокомандующего было дозволяемо отпускать на шитье мешков, которых по настоящее время сделано 4 999 429, необходимых материалов, как то: сперва парусина старая, потом парусина с судов, парусина новая, подкладочный холст, равендук и пр., как изволите усмотреть из прилагаемой ведомости.
Не имея на это письменного разрешения, я почтительнейше прошу в. с-во снабдить предписанием и о расходовании упомянутых материалов»914.
Горчаков в ответ предложил указать, каковы расходы материалов до и после 9 марта. Только 4 мая Нахимов смог указать, что с 17 сентября 1854-го по 9 марта 1855 года на 386 945 мешков израсходовано 1 301 475 аршин материалов, а с 9 марта по 23 апреля 1855 года — 208 010 мешков при расходе 583 800 аршин материалов915.
Иссякали не только материальные запасы, таяли и ряды моряков. Один из участников обороны Севастополя вспоминал о периоде после второй бомбардировки: «...Мы подходим, кажется, к той критической минуте, где вся физическая и нравственная сила уступит страшному везде утомлению и отсутствию надежды на помощь. Чем и когда все это кончится, то знает один бог, но невозможно, чтобы конец этот не был близок. Цифра моряков, стоящих еще на ногах, тает каждый день, а в присутствии этих героев заключается залог существования Севастополя; эту истину можно сказать по совести, без всякого пристрастия, потому что на это есть сотни доказательств. Собственно материальные средства тают еще скорее, чем прибывают: сделайте отсюда логическую посылку и посудите, что нам угрожает»916. Автор удивляется тому, ка-
к им чудом еще что-то уцелело под обстрелом и почему в столице не ясно, что силы Севастополя истощаются и ему требуется подкрепление, позволяющее произвести наступление.
Особенное внимание неизвестный автор письма уделил роли П.С. Нахимова в обороне: «...Смело могу уверить вас, что надобно близко пожить от этого человека, чтобы оценить его вполне и узнать, до какой степени он человек необыкновенный и замечательный. Немного суровая оболочка, в которую, кажется, намеренно облекается его характер, обманывала и до сих пор обманывает весьма многих, даже самых умных и проницательных людей; потому я вполне убежден, что он далеко не разгадан. Мне кажется, что Павлу Степановичу можно даже сделать упрек в том, что он сам не хочет дать свободы всему объему своих способностей, он как-то упорно ограничивает себя ролью безусловного и даже иногда безмолвного исполнителя, будто бы умеющего только стоять и умирать, и постоянно отрицает в себе право судить о чем-либо другом, кроме морского дела. Между тем в разговорах со своими, к числу коих я горжусь быть причисленным, он становится иногда другим человеком, являются проблески столь быстрой, строго логической оценки обстоятельств, совершенно разнородных, иногда столь остроумные или иронические замечания, что невольно ожидаешь полного выражения невысказанного еще мнения, но иногда так же скоро снова является обычная оболочка, так что часто начатая мысль окончательно высказывается в последующем разговоре. Нахимова нельзя судить не только с первого раза, но даже с десятого, если какое-либо особенно удачное обстоятельство не выставит характера его в настоящем свете, в особенности теперь — при беспрестанных, не умолкающих ни день, ни ночь тревогах и беспокойстве. Нельзя иметь верного понятия о том, как Павел Степанович умеет быть умен и мил, когда того захочет и когда не стесняют его отношения к тому лицу, с которым он говорит. Надобно иметь в виду, что Нахимов не имел и не имеет другой семьи, кроме своего Черноморского флота, что он все остальное считает для себя если не чуждым, то, по крайней мере, неинтересным и недоступным, так что нельзя и ожидать, чтобы все неморяки ценили его так, как должно и можно. К тому же, он слишком мало льстит всякого рода основательным и неосновательным самолюбиям и, по-видимому, столь же мало дорожит посторонними для него мнениями. Вследствие сего, сколько мне кажется, только огромная его слава и невыразимо великое к нему доверие всех неискусников и нижних чинов всякого рода оружия освобождают его от всякого рода критик и порицаний» 1.
==2^.
«Я уже имел случай неоднократно выказывать, как меня удивляли собственно административные распоряжения Павла Степановича. Я удивлялся, пока не понял, что не вполне оценивал человека. Теперь же удивляюсь только свежести, быстроте и логичности его распоряжений, когда вспоминаю, в какие тревожные и озабоченные минуты выпрашиваются у него различные подписи и разрешения. Правда, что Павел Степанович мне беспрестанно, смеясь, говорит, что он всякий день готовит материалы для предания его после войны строгому суду за бесчисленные отступления от форм и разные превышения власти и что он уже предоставил все свое имущество на съедение ревизионных комиссий и разных бухгалтерий и контролей. Почти наверное П.С. прав, и вы сами знаете, что иначе и быть не может, но дело в том, что все идет, движется и удостоверяется, и все исключительно чрез Нахимова и его собственное управление... Вообще, любопытно видеть вблизи и на самом деле стройность и полноту нашей морской администрации, несмотря на все ее недостатки. У моряков решительно нет ничего невозможного, и все здесь так ясно и сильно воодушевляется душою и волею Нахимова, что невозможно не сознать вполне, что он действительно олицетворяет настоящую севастопольскую эпоху. Ни я, ни все наши товарищи по морскому ведомству не понимают, что было бы и могло бы быть без него — о чем ни заговорите. В тех обстоятельствах, где вопрос идет о настоящем деле, Нахимов везде. Где нужна энергия воина, где может явиться сочувствующая душа и заботливость сердца, везде и всегда он первый и часто единственный. Я уверен, что когда-нибудь вполне оценят заслуги и высоконравственные достоинства этого редкого человека»1.