Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 56 из 166

После гибели Корнилова Павел Степанович стал фактическим руководителем и душой обороны. Он принял как завещание последние слова погибшего: «Отстаивайте же Севастополь!» Сохранив ту организационную основу, которую заложил Корнилов, Павел Степанович организовывал оборону, опираясь на помощь всех, кому был дорог Севастополь.

* * *

Утром б октября союзники с удивлением заметили, что за ночь русские ликвидировали разрушения, которые оказались на укреплениях накануне. Англичане продолжили обстрел 3-го, 4-го бастионов и Малахова кургана, однако не добились результатов первого дня бомбардировки. Французы смогли возобновить обстрел лишь 7 октября, но уже к 15.00 прекратили его. В течение еще 6 дней союзники продолжали сильную бомбардировку, но защитники Севастополя за ночь восстанавливали разрушения. Эффективность ответного огня смутила союзников; отказавшись от штурма, они начали с 6 октября строить параллели, приступив к осаде. Ввиду эффективности русского огня первые параллели они заложили вдали от укреплений, что предвещало длительную осаду806 807.

На бастионах Севастополя

Итак, уже в ходе первой бомбардировки нападающие заложили параллели, которые символизировали начало осады. Но и защитники предпринимали меры. На наиболее опасном направлении (в районе

4-го бастиона) были созданы три линии обороны. Русские артиллеристы старались мешать ночным земляным работам противника. Союзники 20 октября (1 ноября) вновь предприняли усиленную бомбардировку в намерении 25 октября штурмовать 4-й бастион. Однако одержать верх над русской артиллерией за 2 дня не удалось, и союзникам пришлось отказаться от штурма. Свою роль в этом сыграла активность сил Меншикова808. Правда, активность эта могла принести лучшие результаты, если бы главнокомандующий использовал свои силы более рационально.

Николай I считал, что войск в Крыму достаточно, и Меншиков обратился за подкреплениями прямо к командующему Дунайской армией М.Д. Горчакову, который без разрешения Императора направил в Крым 16-ю дивизию. Тем временем подходили полки 12-й пехотной дивизии 4-го корпуса. Не дождавшись сосредоточения всех сил корпуса (10-й и 11-й пехотных дивизий), князь решил атаковать Балаклаву — базу снабжения английской армии и флота — силами 12-й пехотной дивизии с частями усиления, всего 13 тысяч солдат пехоты, 3 тысячи кавалерии при поддержке 4500 человек 16-й пехотной дивизии. Союзники имели значительно меньшие силы. Первоначально русское наступление 13 (25) октября имело успех: были заняты обороняемые турками редуты и Федюхины высоты, большие потери понесла английская конница. Однако англичане выдвинули войска, прикрывшие Балаклаву, а русские не имели сил для развития успеха. В дальнейшем союзники настолько укрепили подступы к Балаклаве, что наступление становилось бессмысленным1.

После прибытия 10-й и 11-й пехотных дивизий Меншиков намеревался атаковать правый фланг английских позиций у верховьев Килен-балки. Он назначил наступление на 24 октября и поручил руководить им командиру 4-го пехотного корпуса Данненбергу, известному неудачными действиями на Дунае. Меншиков усугубил положение тем, что на период сосредоточения дивизий оставил их самостоятельными и не поставил определенных задач. Так как генералы не были знакомы с местностью и не располагали картами, сражение под Инкерманом 24 октября завершилось неудачей и большими потерями. Русские полки вступали в бой порознь и, несмотря на мужество и решительность, не смогли нанести поражение противнику, который постоянно подбрасывал подкрепления атакованным войскам. Единственным результатом сражения явился отказ союзников от штурма809 810.

П.С. Нахимов изначально в первую очередь радел о флоте. Во время первой бомбардировки днем он находился на суше, а ночью в ожидании атаки с моря и абордажа отправлялся на эскадру, где оставалось лишь 150 человек на кораблях и 60 — на фрегатах, воорркенные холодным орркием для обороны от возможных нападений неприятельских пароходов и шлюпок. Союзники не решились атаковать с моря. Но все больше сухопутных проблем требовали вмешательства вице-адмирала.

Капитан 2-го ранга М.М. Коцебу 12 октября писал М.Ф. Рейнеке, что Нахимов «...как бы ищет смерти, разъезжая под самым убийственным огнем; недавно матросы сняли его с лошади и отнесли в место, более безопасное. Он один теперь ездит по линии, воодушевляя своим присутствием и матрос, и солдат»1.





Рейнеке, обеспокоенный излишне рискованной деятельностью Нахимова, 19 октября в письме увещевал его как друг не рисковать жизнью, необходимой для руководства обороной:

«Но для чего без нужды пускаться в самые опасные места и подвергать себя убийственному огню? К чему искать смерти? Рассуди хладнокровно и увидишь, что эта отвага для главного действующего лица не только бесполезна, но даже вредна и опасна общему делу: тебя убьют, и дух чинов, имеющих доверие и надежду единственно к тебе, упадет. Хорошо еще, если найдется человек, который не допустит, пасть духу войск до отчаяния и сумеет возбудить в них за потерю любимого человека месть к врагам. Но есть ли такой человек при тебе? Для этого нужно и личное его уважение, и любовь к тебе, и бескорыстное сознание пред войском, что потеря невознаградима. Но такого бескорыстия я не полагаю в старших сподвижниках твоих. Думаю даже, что в случае смерти, которую ты так ищешь, самый поступок этот перетолкуют иначе: что ты, впадши в отчаяние, не смог перенести угрожающего несчастья, и, пожалуй, еще хуже, — что ты из тщеславия только искал этой смерти, чтобы быть погребенным с М [ихаилом] П [етровичем] и В [ладимиром] А [лексеевичем].

И поверь, что такие толки найдут верящих»811 812.

Рейнеке обращался к Нахимову как к христианину, писал о грехе самоубийства. Однако, находясь в мирном Николаеве, он не мог себе представить того кровавого действа, которое происходило в Севастополе. Чтобы выделиться на фоне всеобщего героизма, следовало показать себя необыкновенным храбрецом. Нахимов же не «показывал» себя, он просто жил так, будто пули и снаряды ему не угрожали, а ранения и контузии считал обычным явлением для участника обороны.

Кроме того, ему ничего другого и не оставалось. Начальник штаба Черноморского флота и портов М.Н. Станюкович, сменивший Корнилова, запретил ему во что-либо вмешиваться. Вице-адмирал формально оказался не у дел, хотя и видел свою необходимость. Кроме объезда укреплений, моряк посещал госпитали, наполненные ранеными после первой бомбардировки. В одном из госпиталей он встретил тяжело раненного матроса — участника Синопского сражения, который в разговоре с Нахимовым сказал: «Баше пр-во, а ведь это они нам за Синоп отплачивают». Флагман согласился, и тогда матрос заключил: «Ну уж и задал я им Синоп!..» Адъютант лейтенант А.А. Ухтомский заметил, как вздохнул флотоводец, который все еще считал себя виновником войны и вторжения союзников в Крым1. Возможно, появляясь в самых опасных местах, он хотел сделать все, чтобы загладить эту вину перед обществом.

Но главное, герой Синопа старался сделать все возможное, чтобы помочь войскам и морякам оборонять Севастополь.

7 октября Нахимов как участник военного совета подписал решение о необходимости срочного подвоза пороха, ибо его запасы истощались, а активность противника требовала ответного огня813 814. Он обращался к Станюковичу с предложениями упорядочить раздачу продовольствия: узнать от начальников дистанции число людей на укреплениях, уменьшить винную порцию, разобраться с деятельностью поставщика мяса, которого подозревал в махинациях. Что-то флагман мог сделать815, но изменить положение вещей в областях, ему не подчиненных, не удавалось.

Это не только беспокоило, но и сердило Павла Степановича. Часто к нему приходили солдаты жаловаться на злоупотребления начальников. Не имея возможности вмешиваться в деятельность сухопутного ведомства, он пользовался моментом, чтобы хотя бы иносказательно высказать свое возмущение. Когда в начале обороны Нахимов с генералом Ф.Ф. Моллером на шлюпке прибыл к Графской пристани, флигель-адъютант передал вице-адмиралу поклон Императора. Поблагодарив за передачу высокой милости, Нахимов сказал Моллеру: «Вот видите ли, в. пр-во, государь Император оказывает нам великую честь: спрашивает о здоровье-с. А нам с вами линьков-с надо, в. пр-во, линьков-с»816.