Страница 55 из 166
Сам вице-адмирал был уверен, что противник силен и готовится упорно. 4 октября он говорил адъютанту А.А. Попову: «Завтра будет жаркий день. Англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект»792 793.
Нахимов в подготовке обороны принимал также активное участие, но за кипучей деятельностью В.А. Корнилова его активность терялась вплоть до первой бомбардировки Севастополя.
Как и предсказывал Корнилов, 5 октября разразилась первая бомбардировка Севастополя с моря и суши. В 6 часов утра союзники начали обстрел с сухопутных батарей. Несмотря на то что неприятельские снаряды разрушали спешно построенные полевые укрепления, русские моряки открыли огонь из 118 орудий, снаряды которых могли достигать неприятельских батарей. Французские батареи, на которых были взорваны пороховой погреб и зарядный ящик, подбита часть орудий, прекратили огонь к 10.30. Русские укрепления 5-го и 6-го бастионов серьезно пострадали, но одержали победу в артиллерийской дуэли. На английском фронте взрыв порохового погреба нанес большие повреждения 3-му бастиону, страдали и 4-й бастион, и Малахов курган. Однако уцелевшие артиллеристы до вечера продолжали стрельбу794.
С рассветом 5 (17) октября 1854 года вслед за началом обстрела Севастополя осадной артиллерией выступил и союзный флот. Чтобы уменьшить цели, верхнюю часть рангоута кораблей сняли; паровые корабли двигались сами, а парусные вели пароходы, пришвартованные к борту, который не подвергался обстрелу. Около полудня союзники развернулись напротив береговых батарей. Суда подходили быстрым ходом, чтобы затруднить пристрелку и стрельбу береговых орудий; они двигались взад и вперед, выбирая удобную позицию795.
Из французской эскадры первым ближе всех к берегу занял позицию 90-пушечный корабль «Шарлемань», чтобы действовать в тыл батарее № 10. Против его 45 орудий батарея располагала только четырьмя. Затем встал буксируемый пароходом «Панама» парусный корабль «Марсель»; против его 42 орудий русские не имели ни одного. 120-пушеч-ному кораблю «Монтебелло» с расстояния 1100 метров противостояли семь орудий батареи № 10. Кораблям «Париж» и «Жан Бар» предстояло вести огонь во фланг и тыл Александровской батареи. Всего четырнадцать линейных кораблей французских и два турецких вели огонь по русским укреплениям левого фланга. Против 84 русских орудий французы на одном борту располагали 7941.
Английская эскадра развернулась против русских укреплений от Кон-стантиновской батареи до Волоховой башни. Она располагала 546 орудиями против 31 русского (не считая удаленных 28 орудий батарей № 7 и 8). 5 кораблей с 280 орудиями одного борта против 17 русских издали обстреливали с фланга Константиновскую батарею. Три корабля обстреливали Волохову башню и батарею Карташевского, а корабль «Лондон» из их числа простреливал Константиновскую батарею с тыла. Наиболее приблизился к берегу адмирал Лайонс на «Агамемноне» с двумя кораблями. Его артиллерия действовала как по батарее Карташевского, так и в тыл батареи Константиновской, тогда как его могли обстреливать лишь орудия батарей № 7, 8 и 10, но с расстояния 2000 метров. Более того, если верить опубликованной схеме, в ходе сражения «Агамемнон» прошел сквозь линию эскадры и приблизился к затопленным судам, оказавшись под перекрестным огнем батарей, прикрывавших вход в Севастопольскую бухту796 797.
Первый выстрел прогремел с флагманского корабля «Париж». Корабли стреляли залпами. Русские артиллеристы, начавшие стрельбу уже при сосредоточении противника, нанесли повреждения некоторым судам. Однако вскоре дым окутал море и берег. Приходилось целиться только по вспышкам выстрелов798.
«Шарлемань» в ходе боя вышел из строя со сбитой грот-мачтой и удалился в Стрелецкую бухту. За ним отошли и другие поврежденные корабли. Через 2 часа перестрелка затихла. Союзники тушили пожары и выстроили линию вновь, после чего бой возобновился. От перекрестного обстрела и взрыва зарядных ящиков сильно пострадала Констан-тиновская батарея. Взрыв заметил противник, и Лайонс с «Агамемноном» оставил линию, обошел эскадру, вышел из вновь затянувшего пространство дыма и открыл огонь одним бортом по Константинов-ской, а вторым — по батарее № 10. Но уже через несколько минут «Агамемнон» получил повреждение от перекрестного огня и скрылся за дымовой завесой1.
После боя корабли «Аретуза» и «Альбион» пришлось отправить на ремонт в Константинополь; на последнем, получившем 93 попадания, оказались сбиты все мачты (противник — Волохова башня). На кораблях «Лондон», «Куин», «Агамемнон» вспыхивали пожары, им приходилось оставлять линию. Флагманский корабль «Париж» получил 50 попаданий; и он, и «Наполеон» имели подводные пробоины. «Родней» со сбитой грот-мачтой оказался за Константиновской батареей на мели. К 18.30 огонь прекратился. Союзники выпустили 50 тысяч снарядов, не добившись успеха. Русские береговые батареи израсходовали лишь 16 тысяч снарядов. В итоге неудачи союзный флот в течение года фактически бездействовал и не повторял попыток обстрелять Севастополь799 800.
Несмотря на огромный расход боеприпасов, союзники не смогли добиться успеха. Морская и сухопутная артиллерия умело отвечала неприятелю. Русские потери составили 1112 человек убитыми и ранеными на сухопутной линии и 138 на береговых батареях; союзники лишились на суше 348 и на кораблях до 520801.
Даже А.С. Меншиков, мало обращавший внимания на воинов, писал Императору 6 октября:
«В дополнение к всеподданнейшему донесению моему от сего числа обязываюсь довести до высочайшего сведения В. И. В, что морские чины, от офицера до матроса, которым исключительно вверена защита города с батарей и бастионов, явили 5-го числа во время бомбардировки примерное и достохвальное мужество и стойкость.
На бастионе № 3 три раза орудийная прислуга была заменяема, а между тем, люди с веселием и песнями, соперничая друг перед другом, исполняли свое дело.
Не могу при этом случае не упомянуть о вице-адмирале Нахимове, который деятельностью и распорядительностью своею подвигал как эти нравственные средства, так и материальные к упорному и успешному отражению ударов неприятеля»802.
Корнилов беспокоился, не было бы слишком больших потерь неопытного гарнизона. Когда же ему накануне бомбардировки рекомендовали беречь себя, вице-адмирал отвечал: «Не время думать теперь о безопасности; если завтра меня где-нибудь не увидят, то что обо мне подумают?»1 С началом бомбардировки он поехал на 4-й, затем на 5-й и
3-й бастионы, обходил батареи, давая указания и своим поведением ободряя моряков. Затем моряк поехал на Малахов курган, был поражен ядром и вскоре скончался.
Нахимов служил примером деятельности и распорядительности. В день обстрела вице-адмирал был легко ранен в голову803 804. Однако на ранения он внимания не обращал. Гораздо более его обеспокоила гибель на Малаховом кургане вице-адмирала Корнилова, который фактически возглавлял оборону Севастополя.
Корнилов, имея влияние на А.С. Меншикова, действовал нередко именем адмирала. С его смертью рвались нити, согласовывавшие действия главнокомандующего, флота и армии. Место покойного предстояло занять Нахимову.
В письме обер-интенданту Черноморского флота и портов контр-адмиралу Н.Ф. Метлину Нахимов, сообщая о смерти Корнилова, отмечал:
«Владимир Алексеевич не существует. Предупредите и приготовьте Елизавету Васильевну. Он умер как герой. Завтра снова дело. Я не знаю, что будет с Севастополем без него — и на флоте, и в деле на берегу. Получил две царапины, о которых не стоит говорить.
У нас без Владимира Алексеевича идет безначалие...»805
Позднее капитан-лейтенант Афанасьев в статье для «Морского сборника» охарактеризовал взаимоотношения двух флагманов: «...Вице-адмирал В.А. Корнилов был человек... живой, пылкий, горячий, с блестящими талантами, он, с увлечением принимаясь за всякую деятельность, работал до истощения и был разностороннее Нахимова; зато не был так глубок в морском деле. При своих замечательных административных способностях он был хороший, опытный моряк и достойный адмирал, но далеко был от той типичности, которая выработалась в Нахимове при исключительном морском направлении последнего. Нахимов охотно подчинялся первенству Корнилова в последнее время в ежедневной деятельности по устройству флота и защиты Севастополя, подчинялся столько же по своей прямодушной скромности, как и по сознанию высоких достоинств и полезных действий Корнилова. Со своей стороны, Корнилов умел понимать эту уступчивость Нахимова и, ценя в нем по справедливости редкие морские дарования, сознавал неподражаемость Нахимова во всем, что касается моря и боевой жизни на нем, и уступал ему на этом поле. Вот причина редкого согласия и честного единодушия, ознаменовавшего совокупную деятельность соперничав-ствовавших в славе адмиралов и доставившего нашей истории блестящие страницы Синопа и Севастополя»1.