Страница 80 из 94
* * *
Чем больше подробностей вспоминал Шмидху-бер, тем шире казалась Зондереггеру сеть заговора. Однако новых имен майор не называл. При всей своей словоохотливости он был расчетлив. Так, он до конца жизни будет с ненавистью вспоминать Мюллера, вовремя не предупредившего его, но в гестапо и слова о нем не сказал. Он понимал: стоит донести на своего бывшего товарища — его самого уличат в шпионаже.
И все же в признаниях Шмидхубера промелькнуло достаточно много имен. Шеф гестапо Мюллер готовился к молниеносной акции против абвера. В начале февраля 1943 года Зондереггер, подытоживая все сказанное арестантом, сделал вполне логичный вывод: за всем этим заговором стоит не кто иной, как Канарис. Отчет был направлен самому Гиммлеру.
Увы, секретаря уголовной полиции ожидал сюрприз. Его сочинение вернулось к нему назад с пометкой: «Оставьте, наконец, Канариса в покое!» Выяснилось, что Гиммлер приказал гестаповцам больше не заниматься Шмидхубером, а собранные материалы направить в военную юстицию. Оставалось лишь развести руками. Зондереггер и его товарищи не понимали, что же заставило их шефа отступиться от абвера. Ясно было одно: Гиммлер покрывает Канариса и списывает ему все грехи.
Такое случалось уже не в первый раз. Зондереггер помнил, как в 1942 году арестовали офицера абвера Николауса фон Халема — тот готовил покушение на фюрера. Халем тоже показал на Донаньи и признался, что получил от него 12 тысяч рейхсмарок, чтобы нанять убийцу. В протоколах гестапо было даже записано, что заказчиком покушения являлся Канарис. Однако рейхсфюрер прекратил следствие и велел изъять из документов фразы о Канарисе и абвере.
Всеми силами он выгораживает Канариса, хотя речь идет о государственном перевороте и покушениях на Гитлера. Почему? Ответ прост: Гиммлер полагал, что, пока идет война, без Канариса не обойтись.
Обстановка на фронте не располагала к междоусобной борьбе. Летнее наступление 1942 года захлебнулось, и не только Канарис, но и сам Гиммлер стал подумывать о перемирии с союзниками. Оба понимали: война проиграна, но Гитлер ни за что не пойдет на переговоры. Значит, надо устранить фюрера. Изворотливый Шелленберг не раз пояснял это шефу. Однако рейхсфюрер медлил: с Гитлером его связывала многолетняя дружба. А кроме того, заговор — всегда вещь опасная. Так пусть Канарис и его служба сделают основное, а как дальше повернутся события, гестапо еще посмотрит...
В свою очередь, Канарис, видя, как бесславно кончаются все попытки затеять путч, тоже подумывал о том, что без Гиммлера свергнуть фюрера не удастся. Низы двух ведомств уже начинали совместно бороться с режимом: сотрудники СД, пытаясь вступить в переговоры с союзниками, пользовались помощью доверенных лиц абвера, например принца Гогенлоэ или Карла Лангбена.
Вот по этим причинам в феврале 1943 года Гиммлер прекратил следствие по делу Шмидхубера и направил материалы в военную юстицию. Ими занялся старший военный судья Манфред Редер из берлинского военно-полевого суда ВВС.
Редер пролистал 60 страниц дела и убедился, что речь здесь идет не только о летчиках, но и об офицерах других родов войск. Тогда он адресовал дело своему начальнику барону Кристиану фон Хаммер-штейну, шефу правового отдела главного командования военно-воздушных сил. Тот реагировал очень раздраженно, приказав Редеру мигом разыскать Рудольфа Лемана, шефа правового отдела вермахта, и посоветоваться, как быть.
5 марта Редер нашел Лемана в Париже. Тот ужаснулся, узнав, о чем идет речь. Непредсказуемый скандал может здорово навредить вермахту. Если судьи начнут копаться в связях Шмидхубера с офицерами абвера, все ведомство Канариса можно смело разгонять.
Быть может, размышлял Леман, гестаповцы сами подсказывали майору его признания, чтобы только сокрушить ненавистный им абвер?.. «Если обвинения в адрес абвера подтвердятся, то его обязанности перейдут к тайной государственной полиции, — анализировал он. — СД и СС проникнут в самую сердцевину вермахта». Гиммлер действительно думал теперь о том, что абвер надо не разрушать, а переподчинять СС.
Положение было серьезное, и Леман вернулся в Берлин, чтобы доложить обо всем Кейтелю. 8 марта Кейтель выслушал доклад и здорово перепугался: над верхушкой вермахта, в том числе и над ним самим, нависли грозовые тучи. Он не поверил, что Ка-нарис действительно поддерживал отношения с врагом. Правда, генералу Остеру он не очень доверял, но все равно отгонял подальше от себя мысль, что генерал абвера мог стать организатором государственного переворота. Тем не менее Кейтель попросил быстро и тщательно проверить все обвинения.
Леман отправился выполнять поручение. Прежде всего он посоветовался с доктором Александром Крелем, президентом II сената Военного суда. Крель был очень искусным юристом, образованным, тактичным, и в то же время он был близок идеалам Сопротивления. Он предложил такой план действий. Во-первых, нужно тщательно расследовать случившееся. Во-вторых, о ходе расследования и его результатах нужно информировать СД и гестапо — так будут отведены упреки в утаивании фактов. Скорее всего, результаты расследования окажутся благоприятными для вермахта, и шум угаснет сам собой.
Вот так Леман и Крель — осторожности ради — сами решили впутать гестаповцев в это щекотливое дело. Следующий шаг оказался еще губительнее. Леман подумал, что хорошо бы найти следователя, который ладил бы с РСХА и все же отстаивал интересы вермахта. И они решили вернуть дело военному судье Редеру — благо тот уже ознакомился с делом.
РЕДЕР ВЕДЕТ СЛЕДСТВИЕ
Так Манфред Редер, слывший одним из самых суровых судей «третьего рейха», но отнюдь не закоренелый нацист, стал одним из главных заправил этого дела.
Он уже имел дело со шпионами и прославился своей дотошностью во время суда над членами «Красной капеллы». Если Редер находил след, ничто не могло сбить его с толку; он распутывал его, пока не загонял жертву.
Теперь он внимательно перечитывал строки дела и все больше убеждался, что напал на след опаснейшего антиправительственного заговора. А кто же стоит в центре заговора? Неужто адмирал Канарис!
«Вице-консул Гизевиус во время последней встречи в Швейцарии пожаловался ему, Шмидхубе-ру, — читал Редер, — на нерешительность адмирала Канариса, которая доставляет проблемы ему, Гизе-виусу. Пусть Канарис остережется, ведь он объявил русским о немецком наступлении под Воронежем, а Остер сообщил голландскому военному атташе о предстоящем наступлении на западе...»
Обвинение было очень тяжелым. Оказывается, руководители абвера опаснее вражеских шпионов: они готовы налево и направо сообщать сроки военных операций! В тот же день, 3 апреля, Редер просит разрешения арестовать подозреваемых и обыскать их кабинеты.
Без помощников, конечно, тут не обойтись. Кого же привлечь? По идее, в таких делах используют сотрудников тайной жандармерии. Но ведь они же все еще подчиняются Канарису! Значит, надо обратиться в РСХА — тем более что «нужно информировать СД и гестапо». В РСХА сразу же выделили трех помощников: Зондереггера, Меллера и Шмица.
Нервничал и Канарис. Он знал, что Остер и все его друзья довольно беспечны. 4 апреля он — в который уже раз! — спрашивает у Остера, нет ли в сейфах его отдела каких-нибудь крамольных бумаг. В этот день ему позвонил Рудольф Леман: он был явно растерян лихорадочной работой Редера.
Остер успокоил Канариса, хотя, по существу, ничего и не сделал для обеспечения безопасности: он переживал очередные «кошмарные разочарования». 13 марта, когда Гитлер возвращался из группы армий «Центр» в ставку, в его машине должна была взорваться бомба с часовым механизмом. Однако механизм не сработал. 21 марта, на праздновании Дня памяти героев в Берлине, было подготовлено новое покушение на Гитлера — и новая неудача!
Гитлер уцелел, а пока он жив, государственный переворот невозможен.
Подготовка к перевороту так занимала Остера, что он презрел всякую опасность. Поэтому оказался совершенно не подготовлен к первой же серьезной проверке.