Страница 81 из 94
стенах абвера гестаповцы занимаются обыском? Как они смеют? Немедленно звонить Кейтелю! Это — грубейшее нарушение... Вы думаете, Канарис произнес хоть одну из этих фраз? Нет, адмирал обреченно молчал.
Более того, унылый старик в адмиральской форме согласился присутствовать в качестве понятого при обыске и аресте.
Канарис и его спутники миновали узкий коридор и вошли в кабинет генерал-майора Остера. Тот взорвался как бомба. Как! Задерживать самого ценного моего сотрудника! «Я прошу вас тотчас арестовать меня, поскольку господин Донаньи не совершил ничего, о чем бы я не знал».
Впрочем, Канарис быстро урезонил своего помощника, и все четверо направились в комнату Донаньи.
Редер объявил тому об аресте и прошел к зеленому сейфу, украшенному витиеватыми узорами. «Ключ! Дайте мне ключ», — спокойно попросил он. Донаньи замялся: он, дескать, не знает, где ключ. Впрочем, вскоре ключ все-таки нашелся, и следователь получил доступ к бумагам, лежавшим в сейфе. На бывший служебный стол Донаньи легли валютные формуляры, списки условных фраз, используемых в секретных зарубежных поездках, отчеты о выездах евреев.
Когда Редер дотронулся до папки с надписью «Z дгаи», Донаньи не выдержал и, метнувшись к ней, выхватил несколько лежавших внутри листков. Однако следователь перехватил его руку, и Донаньи покорно вернул бумаги.
Лишь умоляющий взгляд, обращенный к Остеру, показывал, что человек на грани нервного срыва. Генерал-майор дождался, пока Редер снова повернется к сейфу, ловко выхватил те же листки из папки и сунул себе в карман.
Однако тихий Зондереггер, про которого все забыли, заставил снова вернуть листки в ту же папку.
* * •
Редер повернулся к Канарису и потребовал немедленно удалить невыдержанного офицера. Адмирал повиновался. После этого следователь взял в руки те самые листки. Что же они такого содержат? Пробежал текст по диагонали и обомлел.
«Военные Германии и крути христианской церкви полны решимости свергнуть национал-социалистский режим», — значилось на одном из них. Далее описывалось террриториальное устройство Германии после падения гитлеровского режима, условия заключения мира...
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, документы какой важности попали в руки следователя. Гестапо годами искало доказательства вины друзей Остера, а тут все четко написано — черным по белому...
Тут же начались массовые аресты. В Закрове под Берлином забрали жену Донаньи, схватили и его шурина, пастора Бонхеффера. В Мюнхене гестаповцы взяли Мюллера-Оксензеппа, его жену, а через пару дней — его секретаршу и обер-лейтенанта Брайдбаха, бывшего сотрудника адвокатской канцелярии Мюллера.
Остер своим нелепым поведением в момент ареста Донаньи разоблачил и себя. Редер педантично подал Кейтелю жалобу в порядке судебного надзора, а тот давно хотел избавиться от подозрительного генерала. 15 апреля Остер был уволен из абвера.
Его пока перевели в резервную армию фюрера, но, по существу, содержали под домашним арестом, поскольку он значился в списке подозреваемых, составленном Редером.
Так властям одним ударом удалось парализовать деятельность кружка Остера.
# * *
Прошли месяцы, пока у заговорщиков появился новый лидер — полковник граф Клаус Шенк фон Штауффенберг. Он продолжил дело Остера.
Разочаровались заговорщики и в Канарисе — человеке, который в трудную минуту ничем не помог им, не защитил их.
Впрочем, сам адмирал ожидал со дня на день собственного ареста. И дело, похоже, шло к тому — Ре-дер чуял, что измена гнездилась на самой верхушке абвера. «Главный предатель» прячется за спиной Донаньи! И Редер снова и снова рылся в бумагах, захваченных у подозреваемых, опять и опять допрашивал их, стараясь получить нужные ему признания в виновности Канариса.
Он, словно клещ, впился в листки, обнаруженные в сейфе Донаньи. Кто написал эти прожекты? Кто пытался договориться с Ватиканом? Кто пытался организовать заговор против фюрера?
В ответ на эти вопросы Донаньи на всех допросах с методичностью автомата твердил, что сочинил сие он со своим шурином, пастором Бонхеффером. Только вот ничего опасного в этом документе нет, настаивал подозреваемый. Бумаги написаны с совершенно противоположной целью. Вы знаете, что у нас в абвере принято маскировать свои намерения, чтобы обмануть противника. Пастор Бонхеффер — по поручению «О.», Остера— должен был с разведывательными целями поехать в Ватикан, и, конечно, ему пришлось бы там нести эту околесицу. Кто бы из наших врагов стал беседовать с ним, вздумай он говорить откровенно, как и положено гражданину «третьего рейха»?
Возможно, Донаньи удалось бы выкрутиться, если бы его невольно не подвел Остер. Тот поступил по-другому: стал все отрицать. Он не знал ничего о бумагах, подписанных «О.». Он никуда не посылал пастора Бонхеффера. Поймите, у центрального отдела нет своих агентов!
И наконец, третьей версии придерживался Бон-хеффер. «Да, с 1 сентября 1939 года я был агентом зарубежного отдела абвера, — сказал он. — Я выполнял разведывательные задания и для этого встречался с деятелями зарубежной церкви. Кроме того, я вел разведку и на территории рейха».
Когда с последним признанием ознакомился Ка-нарис, он схватился за голову: абвер никогда не вел разведку на территории Германии, этим занимались люди Гейдриха и Гиммлера. Получалось, что он тайно хотел перебежать им дорогу...
Впрочем, Редер методично сокрушал доводы арестованных один за другим. Он выяснил, что Бонхеф-фер — стараниями шурина — был занесен в число «нужных» для абвера лиц, а потому избавлен от службы в вермахте, но полноправным агентом никогда не был. Он не значился ни в каких картотеках агентов, не давал подписки о неразглашении тайны. В документах абвера не нашлось ни единого отчета, составленного «агентом» Бонхеффером. К тому же, страстный противник нацистов, Бонхеффер давно находился под наблюдением гестапо; ему ограничили права проживания, запретили выступать с публичными речами.
Стало быть, врали и другие подозреваемые...
У Редера было время поразмышлять об этом, когда он ехал в Шлахтензее; господин Канарис пригласил его в свои апартаменты, чтобы в домашней беседе за чашечкой кофе и крепкой сигарой обсудить некоторые проблемы. Компанию Редеру составил старший военный судья Ноак — без свидетелей беседовать с адмиралом Редер не хотел.
Впрочем, Канарис мало что прояснил. «Да, — сказал он, — Бонхеффер и впрямь проходит у нас по категории «нужных» людей, но никогда не принимал участия в серьезных операциях. Тем более на территории рейха. Мы же четко договорились с гестапо о разграничении полномочий!» А когда он узнал, что пастор сам находится под наблюдением гестапо, то расстроился окончательно: «Да что вы говорите? Почему мне Донаньи не доложил об этом?..»
Редер не поверил адмиралу. И снова взялся за Донаньи, полагая, что рано или поздно тот выложит всю правду. Редер никогда не хватал звезд с неба. Его выручали только натиск и бульдожье упрямство. Что ж, обвинение в государственной измене ломало и не таких упрямцев...
Однако Донаньи ловко уходил от обвинений в государственной измене, выпячивая другую сторону дела— «финансовую нечистоплотность». Редер вдруг обнаруживает, что его подопечного, человека до недавнего времени, в общем-то, бедного, связывают какие-то непонятные отношения с весьма богатыми людьми. Так, Освальда Хюбенера, совладельца страховой фирмы «Яух унд Хюбенер», по ходатайству Донаньи освободили от воинской службы. Еще один совладелец этой фирмы, Отто Хюбенер, обратившись к пражским властям, помог маклерс-
кой фирме самого Донаньи справиться с трудностями. Граф Островский из Штирии с помощью Донаньи устроил своего друга Пауля Штруццла сперва в фирму «Яух унд Хюбенер», а затем в абверовский полк «Курфюрст». Наконец, Шмидхубер помогал Донаньи с дорожными аккредитивами.
Особенно заинтересовали следователя отношения, сложившиеся у Донаньи с Отто Хюбенером. В июне 1941 года Донаньи хотел купить виллу в Закро-ве. Она оценивалась в 83 тысячи рейхсмарок плюс налог, взимаемый при покупке земельного участка, а это еще 4150 марок. Часть суммы Донаньи получил в банке, но ему не хватало еще 40 тысяч рейхсмарок. Их предложил одолжить ему Хюбенер. Донаньи поначалу колебался: «Зачем вам это? Вы же можете гораздо лучше вложить свой капитал!» Хюбенер ответил ему: «Вы еще мне будете советовать, как вкладывать мой капитал! Я умел вкладывать капитал еще тогда, когда вы под стол пешком ходили!»