Страница 37 из 94
Увлечены были вождем и представители правящих классов, которым не надо было продаваться фюреру за «гарантированную чечевичную похлебку». Этих людей увлекало строительство могучего государства, возрождение старых прусских традиций и экспансионистской идеологии, восстановление армии.
Так что Канарис не был исключением.
# # *
Даже государственный антисемитизм не встревожил общество. Немцы уже давно относились нетерпимо к евреям. Канарис, выросший в атмосфере «умеренного» антисемитизма, как и миллионы его соплеменников, повторял, что надо решить «еврейскую проблему». Некоторые бывшие нацисты даже утверждают, что именно он придумал «звезду Давида» — ту каинову печать, которой метили евреев в годы второй мировой войны.
Действительно, в 1935—1936 годах Канарис предложил помечать немецких евреев «звездой Давида» как граждан особого рода, живущих в Германии на правах иностранцев. Националист Канарис был твердо уверен, что Англии и Франции придется вернуть колонии, отнятые в 1919 году. Тогда— где-нибудь в одной из колоний — правительство выделит территорию, на которой и поселятся все немецкие евреи; там они создадут свое собственное национальное государство. Если же кто-то из евреев решит остаться в Германии, то пусть он носит «звезду Давида», показывая всем, что он — иностранец, гражданин другого государства, он— гость Германии. Подобной мерой идеалист Канарис, впрочем, хотел уберечь евреев от нападок со стороны фанатичных нацистских расистов.
Справедливости ради отметим, что Канарис был не единственным «защитником евреев» в нацистской верхушке. Некоторые другие вожди государства также считали, что лучше всего было бы переселить евреев в какую-нибудь другую страну. Так, в 1938 году Герман Геринг тайно обсуждает этот вопрос с британскими политиками, причем его доверенным лицом на этих переговорах является немецкий журналист Карл-Хайнц Абсхаген, впоследствии первый биограф Канариса. Нет, «защищая евреев и даруя им землю обетованную» где-нибудь в Германской Юго-Западной Африке, Канарис вовсе не шел наперекор остальным национал-социалистам; скорее, он озвучивал идею, мелькавшую в высших кругах и не чуждую самому фюреру.
Канарис, как и другие военные, постоянно действовал с оглядкой на фюрера. В кругах вермахта были убеждены, что надо проводить четкое различие между национал-социалистской партией и «общенародным политиком» Гитлером.
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн вспоминал, что в ту пору в армии «повсеместно считали», что «Гитлер ничего не знает о преступлениях своих людей, а если узнает, то наверняка не одобрит их». Так нарождалась бессмертная формула, и поныне греющая душу адептам национал-социализма: «Ах, если б Гитлер знал! (Ах, если б Ленин дожил! Ах, если бы Сталину доложили об этих безобразиях!)»
Гитлер умел держаться в стороне от своей партии. Он положил конец всяким социалистическим экспериментам партийцев; он не позволил превратить евангелическую церковь в национал-социалистскую (хотя сам же поначалу форсировал эти попытки); он запретил гестаповцам наводнять своими шпиками вермахт. Он действительно казался многим «государственным человеком», хотя интересовало его лишь одно: его личная власть. Все, что укрепляло ее, он считал полезным; все, что подрывало ее, — вредным. Иногда, впрочем, его стремления совпадали с интересами государства.
Вообще же Гитлер, будь он человеком откровенным, каждую свою речь мог заканчивать классической фразой: «После меня хоть потоп!» Его меньше всего интересовало, что будет со страной после того, как он расстанется с властью, и всеми своими делами он доказывал это. Нечто подобное потопу он, в конце концов, и накликал на свою отчизну.
* * *
Гитлер побаивался делить власть со своими подручными из НСДАП. Он годами обещал создать «тотальное государство», но, едва придя к власти, инстинктивно стал сопротивляться этому. Уже в 1933 году он совершает нечто не укладывающееся в рассудок «стопроцентного нациста»: не разрешает партии взять власть в свои руки! Да, НСДАП осталась единственной разрешенной партией в стране, но тотальной власти она не добилась. Партайгенос-се занимали государственные посты, партия же не допускалась к управлению государством!
Партия и государство, как ни обещал это Гитлер, так никогда и не слились. Да, он убеждал, что партия — это «носительница государственного мышления», но наивную «носительницу» он и на пушечный выстрел не подпускал к своим планам. Все он решал сам. Партии оставалось одобрять и поддерживать.
За партией же он зорко приглядывал. Он боролся с любой фрондой в ее рядах — подлинной и мнимой. Так, ведущие партайгеноссе подумывали, что хорошо бы создать «сенат старейшин», но у них так ничего и не получилось. Рейхсляйтеры — высшие партийные чиновники фашистской Германии— и гауляйтеры НСДАП решили проводить регулярные конференции, но Гитлер запретил и это.
Как только партия пыталась «урвать себе хоть кусочек власти», Гитлер «хлестал ее по рукам». Военные наблюдали за происходившими стычками и — о, простодушие! — убеждались, что Гитлер «был и остается общенародным политиком».
Действительность выглядела иначе.
# * *
Гитлер окружил себя группой близких соратников (Гиммлер, Геринг, Геббельс и другие), следя за тем, чтобы круг задач, стоящих перед ними, был очерчен очень расплывчато, чтобы их полномочия постоянно пересекались, чтобы они соперничали и мешали друг другу. Это, по мнению фюрера, гарантировало его от заговора ближайших сподвижников. Получилось не государство, а «плюралистический произвол высших иерархов», как сетовал идеолог СС Отто Олендорф.
Зато этот хаос, царивший в высших кругах страны, «дарвиновская» борьба иерархов за свое существование радовали генералов вермахта. Те не уставали подчеркивать свою преданность именно Гитлеру, только Гитлеру, одному лишь Гитлеру. Они пытались убедить фюрера, что во всех столкновениях и спорах между партией и вермахтом ему надо занимать сторону армии. Словно заклинание звучала фраза, которую любил повторять и Канарис: «Фюрер относится к своему вермахту так, как вермахт относится к нему». Высшие чины военного министерства постепенно уверовали, что между ними и Гитлером установились особые доверительные отношения.
Канариса считали самым интеллигентным руководителем отдела в министерстве, самым умелым тактиком. Его часто приглашали на обсуждение различных вопросов, волновавших верхушку вермахта. Канарис быстро убедился, что педантичный генерал-майор Вильгельм Кейтель, новый начальник управления вермахта, который в 1935 году сменил на этом посту Рейхенау, — никудышный дипломат, неспособный отстоять интересы военных в напряженной борьбе между Гитлером, партией и вермахтом.
Кейтель тоже чувствовал, что ему нужна помощь Канариса. В шефе абвера было многое, что недоставало генерал-майору: умение держаться, искусство убеждать, красноречие. Кейтель все больше полагался на советы, подсказки, доводы своего коллеги, хотя и признавал позднее, что Канарис остался для него тайной за семью печатями.
# * *
Кейтель и Бломберг ничуть не возражали против того, чтобы Канарис во время своих визитов в рейхсканцелярию отстаивал бы и интересы всего вермахта. Шеф абвера — частый гость в «высших сферах», его охотно здесь принимают. Канарис узнает, что Гитлер и Иоахим фон Риббентроп, главный советник фюрера по внешнеполитическим вопросам и посол по особым поручениям, интересуются странами Средиземноморья. Они ищут будущих союзников для Германии в борьбе за новый мировой порядок.
Канарис всегда считал, что в этом регионе у Германии есть два естественных союзника: Италия и
Испания. Он давно был уверен, что именно эти страны помогут Германии прорвать внешнеполитическую изоляцию. Еще политический ментор Канариса, Левенфельд, заявлял в 1926 году, что фашистская Италия могла бы стать партнером Германии, если бы Бенито Муссолини — «диктатор и откровенный борец с итальянской социал-демократией и еврейским масонством — не был бы врагом немецких демократов». Так же думал и Канарис.