Избранное

герцогиня (живо). Выходит, наши судьи — злые языки? троцшен. Карают не за грех, а за огласку. герцогиня. Да разве бывает грех без огласки? троцшен. Самый легкий вопиет громче всего, самый тяжкий — всегда молчалив. Я в этом давно убедился. герцогиня. Вот уж что противоречит здравому смыслу! троцшен. Как и все обычаи света, герцогиня. герцогиня (вставая и протягивая ему руку). Вы откровенны, доктор?

троцшен. Более откровенен, чем от меня ждут, ваша светлость. герцогиня. Можно ли быть слишком откровенным с тем, чье решение принято заранее?

троцшен. Заранее принятое решение часто бывает наихудшим из всех, герцогиня.

герцогиня (нетерпеливо). Вам-то что? Это мое дело. Я хочу услышать от вас, чем я больна.

троцшен. Я давно бы уже высказал вашей светлости свое мнение, не изучи я так хорошо характер герцога. герцогиня. Так что же вы не расскажете мне о нем? Я, правда, не люблю, когда при мне упоминают его имя, но коль скоро не так уж невероятно, что когда-нибудь у нас с ним появится нечто общее, я...

троцшен. Характер у него фантастически причудливый. А я знавал герцога еще вот таким. (Показывает рукой.) Он неизменно следует первому душевному движению с непредсказуемой и неудержимой порывистостью. Эта неукротимость проявилась у него в самом раннем детстве и с возрастом лишь усилилась. Так он и живет, без колебания бросаясь из одной крайности в другую. Это подвигло его и на большие дела и на множество глупостей: и в тех и в других он всегда незауряден. Вот что такое его характер. герцогиня. Вы не слишком обнадежили меня, доктор. Если он бросается из крайности в крайность, значит, может меня полюбить, а что мне делать с его любовью? троцшен. Это не самое худшее, что может случиться с вами сегодня, герцогиня.

герцогиня. Ах боже мой, что он говорит! (Топает ногой.) троцшен. Его светлость — большой вельможа. Он близкий друг короля и влиятелен при дворе. Кто его оскорбил, тот бесповоротно погиб; а так как герцог умен и проницателен, да к тому же ироничен и резок, нечего и пытаться внушить ему линию поведения: попытка управлять им была бы пагубной неосторожностью. Самое верное средство поладить с ним — полная искренность.

герцогиня (неоднократно отворачивается, краснея, потом встает и отходит к окну). Довольно! Умоляю вас, сударь, довольно! Я чувствую, что краснею от каждого вашего слова; вы ставите меня в безвыходное положение. (Продолжает, не глядя на собеседника.) Признаюсь вам, я дрожу, как ребенок. Этот разговор мне не по силам. Ужасные опасения, которые он пробуждает, вселяют в меня гнев и возмущение против себя самой. Вы — старый человек, господин Троншен, но, несмотря на ваш возраст и профессию, я не могу не стыдиться того, что мужчина рассуждает со мной о таких вещах, о которых я не имею представления и о которых не принято говорить. (Смахнув слезу, повелительно.) Прервем нашу беседу.

Троншен встает.

Напишите всю правду, какую можете и должны мне открыть. Я вскорости пришлю за вашей запиской. Вот перо. Возможно, то, что вы напишете, станет для меня приговором, но я нисколько на вас не посетую. (Протягивает ему руку, доктор целует ее.) Ваше решение — суд божий. Я так несчастна! (Быстро уходит.)

Явление

четвертое

Троншен, один.

троншен (садится, пишет, останавливается и перечитывает написанное). Бесплодная людская наука способна лишь на одно: вытеснять одну боль другою, еще более острой. Беспокойство и бессонницу я заменю уверенностью и отчаянием. (Утирает слезу, катящуюся по щеке.) Она будет страдать, потому что простодушна в своих прегрешениях, откровенна посреди лживого света, глубоко чувствует, живя в блистательном и бездушном обществе, пылка во времена всеобщего равнодушия, благочестива в век неверия. Да, несомненно, она будет страдать, но в нашу эпоху и в мире, где мы живем, слабая, изношенная, неестественная с детства натура человека так же вяла в порыве горя, как и в радости. Скорбь лишь скользнет по ней, а я попытаюсь найти ей поддержку в самом источнике ее печалей.

Явление

пятое

Троншен, Розетта. розетта. Сударь, я пришла за...

троншен (протягивая записку). Возьмите, мадемуазель. Розетта уходит.

Явление

шестое

Тропшен, один.

троншен. Муж ее, должно быть, сейчас в Трианоне или Версале. Я буду там часа через два с половиной.

Явление

седьмое

Троншен, Розетта.

За сценой — громкий вскрик герцогини. Возвращается побледневшая Розетта.

розетта. Ах, сударь, взгляните, как рыдает ее светлость! (Приоткрывает застекленную дверь.)

троншен. Ничего-ничего, это всего лишь нервы. Дайте ей понюхать эфира и сожгите в будуаре перышко, скажем, вот это. Болезнь ее не продлится больше восьми месяцев. Я еду в Версаль. (Уходит.)

розетта. Какие все-таки черствые эти старики врачи! (Бежит к герцогине.)

Явление

восьмое

Версаль, апартаменты герцога.

Герцог, Троншен, входят одновременно.

герцог. Вы в этом уверены, доктор?

троншен. Ручаюсь своей головой, которую привез в Версаль, ваша светлость. Примите ее в залог, если она чего-нибудь стоит. герцог (садясь и очиняя перо). Ну что ж, всегда небесполезно знать, как обстоят дела. Вы часто ее видите? Да садитесь же! троцшен. Почти каждый день. Ничего серьезного — так, мигрени. герцог. Что представляет собой моя жена? Хороша? Обходительна?

троншен. Она самое очаровательное существо на свете. герцог. В самом деле? Вот не предполагал. В день, когда мы виделись, она была совершенно другой: надутая, жеманная, накрахмаленная. Только что из монастыря, не умеет ни войти, ни выйти, кланяется, как заводная кукла. Правда, свежа и чертовски красива. троншен. Теперь, ваша светлость, она совсем иная. герцог. Еще бы! Маленький кавалер воспитал ее. В нем есть светскость. Досадно, что я не познакомился с ней ближе. троцшен. Между нами говоря, вы имели полную к тому возможность.

герцог (насыпая табак из золотой табачницы в табакерку с портретом). Не спорю, доктор, вероятно, имел, но, честное слово, это так трудно! Маркиза неслыханно деспотична. Как вам известно, я никогда бы не получил от нее позволения жениться, не будь она уверена во мне и в том, что этот брак, подобно всем нынешним бракам, останется лишь чем-то вроде семейной церемонии без всякого значения и последствий.

троцшен. Что касается значения, здесь все зависит от вас, герцог; а вот насчет последствий...

герцог (серьезно). Здесь все зависит тоже от меня, сударь, и в большей мере, чем кажется, но это уж мое дело. (Встает и прохаживается). Знаете, мой старый друг, о чем я сейчас думаю? О том, что честь не всегда следует понимать одинаково. В убийстве по страсти есть известное величие: там, где убивают равнодушно,— оно смешно; когда его совершает сановник или царедворец, оно — безумие. Посудите сами. Я, например, только что от короля. По доброте своей он довольно долго говорил со мной о делах. Он сожалеет о господине д’Орвилье, хотя не защитил его от завистников и отставил от командования флотом, с которым адмирал разгромил англичан. Я друг д’Орвилье и знаю, чего он стоит; его опала огорчает меня; я тепло отозвался о нем и вступился за него. Король охотно меня выслушал и внял моим доводам. Затем он познакомил меня с Франклином, доктором Франклином, типографщиком-американцем, бедняком в сером фраке, ученым, мудрецом и посланцем Нового Света в Старом. Серьезный, как дунайский крестьянин, он ищет у Европы справедливости к своей стране и добился ее у Людовика, Шестнадцатого. Мы долго беседовали с добрым Франклином. Я даже видел, как нынче утром он представил своего внука Вольтеру, попросив благословить мальчика, и восьмидесятилетний Вольтер, отнюдь не в насмешку, а столь же серьезно, как римский первосвященник, воздел