Избранное

фьеско. Вы правы, черт побери! Я подпустил, вот мне кровь из руки и пустили... Все погибло. Спасайся кто может! четверо дворян. Что случилось?.. Что?.. Что произошло ночью?.. фьеско. Не запомню второй такой зловещей ночи. Королева арестована.

де тьен. Как! Королева-мать? фьеско. Да, де Люином по приказу короля. первый дворянин из свиты кончини. А где супруга маршала? фьеско. В Бастилии. Парламент верен себе: она осуждена и через час взойдет на костер. третий дворянин. Быть не может! За что? фьеско. Чтобы не скомпрометировать слишком высоких особ, ее обвинили в колдовстве. Будьте осторожны: на всех улицах королевские солдаты. Меня ранили у дверей особняка д’Анкр, который предан огню.

четвертый дворянин. Пожар! Вот что мы видели в сумерках. ФЬЕСКО. Мы с Монгла покидаем Париж. Советую всем последовать нашему примеру. Что вы тут делаете? третий дворянин. По правде сказать, сторожим собственные плащи.

монгла. Завернитесь-ка лучше в них и уходите, пока вас не узнали. креки. Смотри, Фьеско, вон твои слуги с тремя лошадьми. В седло — и едем!

ДЕ тьен. Вы бросаете маршала? А если он еще в Париже? фьеско. Мы до последней минуты хранили верность его супруге, сударь, но мне Кончини не платит по тысяче франков, я ему ничем не обязан и потому — слуга покорный.

МОНГЛА. Где бы он ни находился, место это — не из лучших. А искать его мы не намерены. Он наглец и выскочка. Прощайте! фьеско. Он вор. Прощайте! креки. Он скупец. Прощайте!

ДЕ тьен. Нет, я ел его хлеб и жил под его кровом. Я остаюсь в Париже.

Явление

третье

Те жеf д'Апвиль.

Фьеско, Креки и Монгла останавливаются. фьеско. Это д’Анвиль. Он ранен.

д’анвиль. Подо мной убили лошадь, меня свалили наземь. Я к вам с дурной вестью.

фьеско. Если она еще хуже той, что нам уже известна, мы тебя самого колдуном объявим.

Д’анвиль. Через несколько часов бедную супругу маршала провезут здесь по пути на костер. Я слышал это от одного советника парламента.

фьеско. Через несколько часов? Как, однако, с этим торопятся!

А что, господа, если мы ее отобьем? Остаемся? монгла. Идет. креки. Я с вами.

Д’анвиль. Решено.

дворяне-итальянцы. Вот это другой разговор! первый дворянин (тихо). Не бойся я охладить их решимость, я все-таки предупредил бы маршала. второй дворянин. Не надо, иначе они все уйдут.

Явление

четвертое

Те же, Пикар, горожане и подмастерья с фонарями и пиками.

первый дворянин. Кто идет?

пикар. Городская стража. (Подходит, держа в руках фонарь и черный бумажник.) А, господин де Тьен! Я вас узнал. Вы — человек маршала д’Анкра, поэтому обращаюсь к вам.

де тьен. Что у вас за дело к нему?

пикар. Прошу вручить ему этот бумажник, который он обронил. Вот его содержимое. Смотрите: чеки на все торговые дома Европы. Сто тысяч ливров на Бенедетто во Флоренции. Сто — на сьёра Федо. Шестьсот, семьсот, восемьсот, девятьсот тысяч ливров. И с такой суммой в кармане он выходил на улицу! Совал ее в карман запросто, как дублон! Девятьсот тысяч ливров! Да мне девятьсот лет надо спину гнуть, чтобы столько заработать. А у него, может, в девять, может, в двадцать раз больше, если он прикарманил хотя бы состояние тех, кого погубил. Тем не менее держите бумажник и передайте его Кончини, если знаете, где он находится.

ДЕ тьен. Я доложу ему о вас, Пикар. Вы честный, по-настоящему честный человек.

пикар. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы это доказывали, господин де Тьен, нисколько не нуждаюсь. Я взялся за пику скрепя сердце, потому что знаю: какое из ваших знамен к ней ни прикрепи, все равно раскаешься, все равно она вонзится в сердце Франции. Что я выиграл от этого мятежа? У меня в доме, около Шатле, где сожгут злополучную Галигаи, стоят постоем солдаты. Моя дочь нынче ночью умирает со страху, старшего сына убили на улице. С меня хватит, с добрых моих соседей — тоже. Старику Парижу надоели ваши распри, и мы в них больше не полезем, разве что решим заставить замолчать вас всех. Прощайте, господа, прощайте! (Уходит в сопровождении горожан и подмастерьев.)

Явление

пятое

Те же, кроме Пикара и его отряда.

фьеско. Честное слово, дела — хуже некуда! Но попробуем все-таки отбить карету супруги маршала и ускачем по Седанской дороге. Вино налито, надо...

Явление

шестое

Те же, Витри, д'Орнано, Персап, дю Алье, Баронвиль и другие дворяне — королевские мушкетеры.

Мушкетеры приставляют пистолеты к груди людей Кончини, которые не успевают обнажить шпаги.

витри (хватая Фьеско и поднося пистолет ему к виску). ...его выпить. Но за здоровье короля, сударь. Ни звука, или умрете. Нас триста, вас десять.

фьеско (окинув глазами мушкетеров). Тут нечего возразить — достаточно сосчитать.

Их уводят без сопротивления.

витри. Окружить дом. Кончини все еще у еврея. Он не осмелился выйти. Подождем его, господа. Спрячьте людей в соседних улицах и лавках. Я вас позову. Живо в засаду! Я слышу шорох у дверей Самуэля.

Явление

седьмое

Кончики, один.

кончини (осторожно открыв двери и нащупывая в темноте дорогу). Куланж!.. Бенедетто!.. Борджелли!.. Никого. Странно! Вот как эти трусы, гребущие по тысяче франков в год, служат своему хозяину! Подождем их. Я уже думал, что никогда не вырвусь из силков проклятого еврея. Каждый мой дукат он взвесил, из-за каждого препирался, а их, кажется, было с тысячу. Эх, если бы не мое инкогнито, задал бы я ему трепку! Борджелли... Почему они меня не дождались?

Явление

восьмое

Кончини, народ.

По улице Ферронри с криками проходит группа человек в двадцать.

народ. Смерть Кончини!.. Да здравствует Борджа!.. Смерть смуглякам!..

Явление

девятое

Кончини, один.

кончини. Опять Борджа!.. Где это я? Не ослышался ли? Если они осмеливаются кричать такое в Париже, не значит ли это, что они не слабее меня? Почему мои дворяне не разогнали их? Как! Эти зловещие выкрики разносятся по улицам, и ни один голос не поднимется в мою защиту?

Явление

десятое

Кончины, народ.

Толпа с криками минует угол улицы Сент-Оноре.

народ. Да здравствует господин де Люин!.. Да здравствует король!.. Да здравствует принц!.. Смерть тосканцам!.. Бей флорентинцев!.. Да здравствует Борджа!.. Да здравствует Пикар!.. На улице Ферронри Кончини нет... В Шатле! В Шатле!..

Явление

одиннадцатое

Кончины, один.

кончини. Больше ничего не слышно. Если бы хоть дрались... Но нет, шум удаляется, крики стихают. Всюду молчание, все спокойно, как будто я уже мертв или осталось лишь найти меня и убить. Не сон ли это? И кто меня ищет? Разве вчера я не раздавил недовольных? Это, наверно, их сторонники. Но кто ведет толпу? Борджа? Ну почему он, неукротимый, безрассудный, отважный до безумия, поныне жив, цел и всюду становится мне поперек дороги? Ах, как мне не повезло! Но я еще маршал д’Анкр. Я богат и могуществен. Нет, низринут и обречен, это чувствуется. Я чувствую себя чужаком, вечным чужаком, выскочкой-иностранцем. Чувствую, что над моей головой незримо тяготеет приговор. Как выбраться из этих улиц, где я никогда не ходил в одиночку? Если вернуться в дом, меня выдаст еврей; если углубиться в улицы, меня схватят. Но ведь можно спрятаться под этой каменной скамьей. Да и тумба меня прикроет — вон она какая высокая. (Всматривается и в ужасе отшатывается.) Да это же тумба Равальяка! Я узнаю ее даже в темноте. Он вскочил на нее — она человеку по пояс, вровень с сердцем короля. Вот краеугольный камень моей удачи и скала, о которую она, вероятно, разобьется. Пусть! Не сделай я этого, я не оставил бы следа на земле, а я все-таки кое-чем был, и потомство запомнит мое имя. Убив короля, я сделал королеву королевой, а она увенчала короной меня. Равальяк молчал на суде — это хорошо; молчал на колесе — это прекрасно... Да, он прыгнул отсюда. Одна нога на тумбе, другая — на подножке кареты...