Странные клятвы

Еще одно пугало ее – странная чувствительность груди, боль, напряжение и приступы тошноты. Сей­час уже не приходилось сомневаться – у нее под сер­дцем ребенок ее тюремщика, но Мериэль еще не разобралась в своих ощущениях. Она любила детей, но раньше у нее не было возможности выйти замуж и родить собственного ребенка. Теперь она не знала, хорошо или плохо забеременеть в таких обстоятель­ствах.

Покончив с умыванием, Мериэль расчесала воло­сы и заплела косы. В это время открылся люк, и опус­тили корзину с завтраком.

Страже, очевидно, приказали хранить молчание, ибо они не обменялись даже несколькими словами. После посещения леди Сесили три дня назад Мери­эль не разговаривала ни с одной живой душой. Она подозревала, что Ги проведал об этом и приказал стра­же не подпускать жену к пленнице. Леди Сесили об­ладала властью, но явно недостаточной.

Поев, девушка уселась на подстилку, скрестив ноги, и задумалась. Пожалуй, она приняла правиль­ное решение проводить как можно больше времени в молитвах и размышлениях. Витание в облаках – на­илучший способ избавиться от страха, одиночества и скуки.

Начиная со второго дня заключения, откуда-то из темных уголков подсознания стали приходить стран­ные воспоминания. Перед глазами вставал нежный и любящий Адриан, и она отвечала ему взаимностью. Наблюдая со стороны, Мериэль с удивлением видела себя счастливой – она шутила и смеялась с мужем, в тишине ночи разговаривала с ним, делилась сокро­венными мыслями и занималась любовью, вдохновля­ясь песнями Соломона.

Забытые ночи любви и дни, полные нежности, пос­тепенно восстанавливались в памяти, складываясь, как кусочки мозаики, и Мериэль уже не отбрасывала их с негодованием, а размышляла. Она успокаивала себя тем, что всегда лучше знать правду, нежели блуж­дать в темноте неведения. Эти сны и мечты наяву не могли быть плодом воображения, уж слишком живы и реальны они были, в них присутствовало много достоверных деталей.

Мериэль заставила себя принять тот факт, что она влюбилась в лорда Адриана, когда тело победило болезнь, а разум стал чист, как у невинного младен­ца. И того, что ей довелось испытать с ним, у нее никогда раньше не было. Можно подумать, в Уорфилде жило два человека, а в ней – две, совершенно разные женщины.

Перед лицом этих фактов даже темница Ги стала казаться надежным убежищем. Здесь, как в открытом бою, все ясно – где друг, где враг и чего ожидать в следующее мгновение. Момент освобождения казался более ужасным, ведь она столкнется лицом к лицу с Адрианом. Господи, во имя всех святых, что делать?

Самой трудноразрешимой проблемой является, не­сомненно, Уорфилд – похититель и враг, муж и любо­вник, отец ее будущего ребенка. В сердце Мериэль любовь и ненависть вели яростную борьбу, а после того, что произошло, она не имела представления, как вести себя дальше.

В полном боевом облачении, с Ричардом по пра­вую руку и Аланом по левую, со всеми регалиями графского титула, с оруженосцем, ехавшем впереди со знаменем Уорфилда – прекрасный серебряный со­кол, – Адриан подъехал к воротам Честена. Его не удивило, что подъемный мост еще поднят. Он ожи­дал, что Ги воспользуется любой возможностью вы­вести его из себя.

Доехав до ворот, всадники спешились, оставив ло­шадей на попечение оруженосцев. Рыцари вели себя так, словно находились за сотни миль от Честена и открыто обсуждали его достоинства и недостатки. Раз­говор вел Ричард, потому что Адриан молчал. Алан вел себя так же. Кроме того, Фитц-Хью краем глаза следил за бойницами – зная подлость Бургоня, легко предположить, что тот дал указание убить соперника.

Через полчаса Ги и несколько рыцарей появились на крепостной стене над воротами. Их силуэты от­четливо вырисовывались на фоне неба. Уорфилд ре­шил, что противник останется там и не опустит подъ­емный мост. Для него, видимо, возвышение над соперником являлось высшим наслаждением.

Когда Адриан неторопливо направился к воротам, один из сподвижников Бургоня намеренно громко произнес:

– Уорфилд – самый низкорослый из них, лорд Ги.

Де Лэнси едва сдержал улыбку: жирный боров любил грубые шутки и грубую игру. Неужели он дей­ствительно считает, что остальные восхищаются его огромным ростом и неимоверной толщиной? Адриан нисколько не завидовал ни Ричарду, ни Алану, кото­рые почти на голову возвышались над ним, поэтому не обиделся и приветливо произнес:

– Ги, у тебя с годами ухудшается зрение? – его хорошо поставленный, звучный голос, с раннего воз­раста развившийся пением гимнов, достиг ушей со­перника, причем без всякого усилия со стороны де Лэнси. – Или тебя подводит память?

Бургонь оскалился – все-таки, возраст не то, что рост, он старел, а Адриан намного моложе.

– Я сомневаюсь в твоей чести, поэтому решил вести переговоры отсюда.

Другое оскорбление, и снова Уорфилд парировал:

– Я еще не дошел до того, чтобы заставлять муж­чину показывать мужество и храбрость, когда тот их не имеет.

Даже с такого расстояния де Лэнси разглядел, как покраснело лицо Бургоня. Конечно, он повинен во многих подлых и злобных поступках, но никак не в трусости.

Увидев выражение лица противника, Адриан на­помнил себе, что он здесь не для того, чтобы обмени­ваться оскорблениями. Ги, несомненно, тугодум, но в силах отомстить Мериэль, полностью находящейся в его власти, и чем сильнее его гнев, тем больше опас­ность, что враг отыграется на пленнице.

– Давай не будем терять время, Бургонь. Ты гово­ришь, у тебя моя жена. Докажи! Покажи, что она жива и здорова, или нам не о чем разговаривать.

Лицо Ги немного прояснилось, когда он понял, что соперник зависит от него.

– Я так и знал, что ты попросишь об этом, – прогремел он и сделал знак кому-то внизу.

Через минуту на стене появились еще двое. Один из них, рыцарь в доспехах, вел за руку хрупкую жен­щину с повязкой на глазах и связанными за спиной руками. Несомненно, это Мериэль, ее черные, запле­тенные в косы волосы падали на плечи, а платье, слишком большое для нее, развевалось на ветру. Позади Адриана судорожно вздохнул Алан, но во вздохе слы­шалась не боль, а облегчение.

Заслонив рукой глаза от солнца, Уорфилд жадно вглядывался в пленницу. Девушка двигалась непри­нужденно и без усилий, похоже, она не ранена и у нее ничего не сломано, однако граф стиснул зубы, видя, что повязка закрывает не только глаза, но и уши, лишив Мериэль зрения и слуха. Намеренная жестокость со стороны Ги, и Адриан отметил это как очередное преступление, за которое противник очень скоро понесет наказание.

Бургонь что-то сказал, и рыцарь, к ужасу Уорфилда, схватил девушку за талию и поставил в одну избойниц. Лишенная возможности балансировать руками и ничего не видя, она покачнулась и чуть не упала.

У графа потемнело в глазах, и он непроизвольно шагнул вперед. Ричард остановил брата, схватив за руку.

– Стой, сейчас ничего нельзя сделать, а Ги убедится, что ты сходишь с ума от беспокойства за нее.

Рыцарь, поставивший Мериэль в бойницу, не дал ей упасть. Адриан перевел дух, сдерживая гнев. Заще­мило сердце, когда он представил себе мысли жены – ее привели на стену, чтобы сбросить вниз. Однако графиня держалась спокойно и с достоинством, и если чувствовала страх, то не подавала вида. Хрупкая фи­гурка храбро выпрямилась, подбородок гордо поднят, а непомерно большое платье билось и трепетало на ветру вокруг стройного тела.

Он видел, что Ричард схватил Алана, тоже сде­лавшего шаг вперед. Слава Богу, хоть один из них способен здраво мыслить. Повысив голос, Адриан про­изнес:

– Итак, ты действительно захватил в плен мою жену. Какого выкупа ты ждешь?

Ги улыбнулся, возбужденный властью, сосредото­ченной в его руках.

– Неужели ты так страстно влюблен, что способен заплатить любую цену?

– Как я могу знать цену, если ты молчишь, Бургонь, – безразличным тоном сказал Уорфилд. Алан беспокойно шевельнулся, но быстро овладел собой – у него хватило ума промолчать: сделка с дьяволом – нелегкое дело.