Страница 161 из 562
Серебро подействовало мгновенно. Пленник задергался, завертелся, зашипел, принялся извиваться почище любой змеи.
— Глядите в оба, — сказал Релвей. — В письме говорилось, что они способны чувствовать боль друг друга. А может, и общаться без слов.
Я приметил какое-то движение в сумерках.
— Ты что, целую армию с собой привел?
— Армию не армию, но, чтоб с человеколюбцами справиться, хватит.
Выходит, мозги оборотней устроены, как у логхиров? Тогда становится понятно, почему Покойник не сумел углядеть ничего этакого в сознаниях Уэндовера и Стоквелла.
— Никогда не слыхал, что они умеют мысли читать. Совсем хреново.
— До твоего напарника им далеко. Они общаются только между собой и улавливают лишь эмоции, а не конкретные мысли.
— Уверен?
— Нет, Гаррет, не уверен. Кто-то капитану рассказывал, а он мне передал. На всякий случай. На какой, не уточнил. Ему нравится притворяться, будто он Холму по большому счету не подчиняется… У Вейдера на приеме что-нибудь интересное было? Может, углядел чего?
— Некогда было. Правда, попал на одно совещаньице… По чистой случайности. Общий треп, ничего полезного. Разве что мне поручили раскопать подноготную Черных Драконов.
— Надеюсь, ты согласился?
— Я же сказал — мне поручили. Эта серебряная монетка, которую ты бестрепетно испоганил, — из личного кошелька Маренго Норт-Энглиша.
— Ясно. Небось, у него одного кошелек и остался: всех остальных-то он до нитки обобрал. — Пленник застонал; думаю, будь у него силы, он бы не стонал, а вопил. Релвей нагнулся и зажал ему ладонью нос и рот, чтоб усугубить положение. — Когда согласишься заговорить, дерни головой.
В вечернем сумраке послышалась какая-то возня. Длилась она не более минуты, потом все снова стихло. Любопытно, почему нет зевак? Танферцы приучены разбегаться при первых признаках опасности, но, едва опасность минует, они возвращаются на место происшествия и пялятся почем зря. Может, от оборотней исходит некий сигнал, что-то вроде наказа держаться подальше?
Тогда почему я ничего не чувствую?
— Если они слышат друг друга на расстоянии, те, которые в доме, теперь поймут, что их раскололи.
— Не обязательно. Повторяю, они улавливают лишь эмоции.
— Откуда ты узнал, что они сегодня нападут на Вейдера? От Блока?
— Нет. Я не знал ничего, пока не задержал фургон. Я остановил я его по той причине, что думал, будто он имеет какое-то отношение к замыслам наших борцов за права. Того, что нашел, я никак не искал.
— Столько суматохи из-за шайки придурков? — Я обвел рукой окружавшие нас сумерки.
— Эти придурки, Гаррет, весьма опасны. Еще полчаса назад я бы сказал, что они — величайшая опасность, с какой когда-либо сталкивалась Карента. Радея за права людей, они калечат и убивают подданных короны, занимаются шантажом и вымогательством, и с каждым днем действуют все нахальнее. Я не могу допустить, чтоб они развернулись на полную. А теперь еще и оборотни…
— По-моему, он отрубился. — Я показал на пленника.
— Точно. — Релвей убрал руку. — Ты хоть что-нибудь об оборотнях знаешь, Гаррет?
— Нет. Видел одного-единственного. Венагетский шпион, строивший из себя офицера нашей контрразведки. Сам себя выдал.
Релвей сел на пленника.
— Этого я и опасался.
— Чего?
— Потом расскажу. Пускай эта тварь сначала подтвердит мои опасения.
Показались двое или трое мужчин, явно из людей Релвея. Они волокли второго оборотня, лицо которого менялось едва ли каждую секунду. Все личины были мне незнакомы. Убедившись, что первый пленник по-прежнему без сознания, Релвей поднялся и лично обыскал второго.
— Любопытно. — Он показал мне татуировку на правом плече оборотня. В неверном свете факелов казалось, что на плече вытатуирован дракон; впрочем, надо будем глянуть днем. Под драконом виднелся армейский крест.
— Очень любопытно.
— Пожалуй, надо будет кое-что уточнить. Сдается мне, туман начинает рассеиваться.
Оборотень встряхнулся; лицо его застыло, татуировка пропала. Мы сделали вид, что ничего не заметили.
Я посмотрел на фургон.
— Мне пора. Понесу дурные вести, попробую схватить тех, кто внутри. Доставь тела в дом, ладно? Старик будет признателен.
— Помощь нужна?
— Отошли обратно своих официантов. Иначе Грессер с тоски зачахнет.
Релвей ухмыльнулся. У него был повод для радости: наконец-то появилось стоящее дельце.
— И сообщи, что сказали эти двое, — прибавил я.
— Естественно. А ты просветишь меня насчет наших общих друзей.
— Хоть сейчас. Они делят сферы влияния, заключают перемирие с Семьей и договариваются, кого в будущем трогают, а кого оставляют в покое. Им не хочется злить никого из тех, кто может послать на них регулярные войска, и между собой грызться тоже надоело.
— Какая жалость!
— С ними Белинда Контагью. Выступает от имени отца.
— Замечательная женщина. Такая молодая и такая жестокая. Кстати, ты же друг их семьи, верно? Тебе должно быть известно, почему в последнее время мы почти не видим ее отца. Все она да она…
— У Чодо был удар. Он это скрывает и делает все, чтоб поскорее поправиться. И хворь его мягче не сделала: он все такой же безжалостный. Мало того: чем дольше хворает, тем безжалостней становится. Есть новости насчет Садлера с Краском?
— Нет. Они где-то в городе — это все, что я пока знаю.
Н-да, не густо. Эту парочку со счетов лучше не сбрасывать, если жить хочешь.
44
— Я заберу их в Аль-Хар, — сказал Релвей. — Забегай, расскажу, что удастся вытрясти.
Мы договорились, что он оставит двух своих людей в моем распоряжении: они будут сторожить на улице, пока я шарю в доме Вейдера.
— Не забудь про тела, — напомнил я.
— А забирай сразу.
Дают — бери. Я опустил тент, закрепил, взобрался на козлы, подобрал поводья — брезгливо, точно они были покрыты слизью — и попросил релвеевских громил:
— Ребята, поглядите, эта скотина в правильном направлении развернута?
Скотина оскалила зубы. Кто-то из громил — их звали Риттер и Абенд, и они были похожи друг на друга, как близнецы — ехидно спросил:
— Что, боишься не управишься? Тогда слазь.
— Управлюсь, — пробормотал я, стискивая зубы. — Когда захочу, я со всем управлюсь. Но раз ты сам вызвался, на, держи.
Конечно, я умею править. На фронте научился. Но пялиться на округлую оконечность этой гнусной животины и знать, что мерин так и норовит выкинуть что-нибудь этакое, — нет уж, увольте, у меня других развлечений хватает.
Охранник у ворот бдел в оба глаза. Не так давно он преспокойно выпустил этот фургон — заодно с ребятишками Релвея, о чем благополучно забыл упомянуть, — но теперь твердо намеревался стоять стеной.
— Как меня зовут? — требовательно спросил я.
— Гаррет.
— И кто я?
— Ты главный за…
— Вот именно! Я — главный! Давай, пропускай.
— Ты ж ничего не говорил по поводу…
— Считай, что сказал. Ты проспал это фургон, дал ему улизнуть. Я нашел его и привез обратно. Открывай ворота!
— Но…
У парней Релвея кончилось терпение. Они перескочили через забор и открыли ворота изнутри. Охранник завопил. Я пустился втолковывать ему по-новой, и тут подоспел встревоженный Гилби. Хвала небесам! А то мало мне четвероногого чудовища, с которым сладу нет, — еще и двуногий олух попался!
— Я думал, ты ушел с мадам Тинстолл, — сказал Гилби. — Твоя подружка в истерике.
— Какая из?
— Та, с которой ты пришел. Что у тебя?
Я молча поднял тент. Во дворе было достаточно светло, чтобы разглядеть содержимое фургона. Гилби оперся рукой о козлы, другой прикрыл глаза.
— Что это значит? — выдавил он.
— Оборотни. — Я пересказал ему наши с Релвеем подвиги.
— Я только что видел Киттиджо… Днем она была веселая, а вечером из нее вдруг стало словечка не вытянуть. А я-то гадал…
— Как по-твоему, зачем шайке оборотней проникать в дом Макса?