Страница 54 из 98
2 Из стих. Б. Пастернака «Чудо».
Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
7 февраля 1950
Дорогие Лиля и Зина! Спасибо большое, большое за чудесные краски, которые дошли в целости и сохранности. Я получила всего три конверта с красками - 2 пакета красной, 1 зелёной, 1 васильковой, 1 жёлтой. Теперь я смогу хоть какие-то яркие пятна бросить на декорации (попытку декораций!) «Мнимого больного». Потом напишу вам поподробнее, как «оно» будет получаться. Очень хочется сделать эту вещь поярче, понарядней, ибо всю, всю зиму все наши постановки идут в очень безрадостном декоративном и реквизитном окружении. А я без красок почти как без рук, да и собственным глазам надоела эта бесцветность, как иногда надоедает пресная и однообразная пища, и хочется чего-то острого или просто вкусного.
Ещё и ещё раз спасибо за краски!
Лиленька, у нас день понемногу прибавляется, солнышко на несколько часов показывается на небе, а то его вовсе и видно не было. И сразу на душе делается немного легче — как эта долгая, безнадёжная темнота, это существование с утра и до ночи при керосиновой подслеповатой лампе действует на эту самую душу.
А главное - сегодня впервые за все зимние месяцы я услышала, как, радуясь ещё не греющим, но уже ярким солнечным лучам, зачирикала на крыше какая-то пичужка. Ведь зимой тут совсем нет птиц, ни галок, ни ворон, ни единого воробушка. Как-то поздней осенью я, правда, видела стайку воробьёв, совсем непохожих на наших — белых, только крылышки немного рябенькие, а с тех пор ни одной птицы. А сегодня вдруг защебетала какая-то одна, и сразу стало ясно, что весна несомненно будет. Хоть ещё очень, очень нескоро, ведь навигация у нас откроется только в июне!
Сейчас у меня много работы в связи с предвыборной кампанией, всё пишу лозунги, оформляю всякую всячину и очень этой работе рада. Ведь здесь предвыборная кампания совсем не то, что там у вас в Москве! Здешние агитаторы добираются до избирателей района на лыжах, на собаках, на оленях, проделывают походы в несколько сот километров при 45-50° мороза. Избиратели нашего, да и не одного
нашего, а и более отдалённых районов живут не только в домиках и избушках, как здесь, в самом Туруханске. Многие ещё живут в чумах, учатся ходить в баню, печь хлеб, обращаться к врачу и отдавать детей в школу. Представляете себе, насколько интересна и ответственна работа агитатора в этих условиях? Мне только жаль ужасно, что я не имею возможности работать так, как мне хочется и как я могу, - очень ограничено поле моей деятельности! тем не менее, спасибо и за него.
В нашем посёлке есть радио и некоторые учреждения электрифицированы. Когда утром бегу на работу и вечером, слышу по единственному городскому репродуктору обрывки передач из Красноярска и иногда из Москвы.
В 12 ч. дня, когда мы уже порядочно поработали и успели вторично проголодаться, нам передают московский урок гимнастики со всякими прискоками и приседаниями и жутким в нашем климате финальным советом: «Откройте форточку и проветрите комнату!» Сегодня, идя на работу, в течение нескольких минут слышала голос Обуховой, паривший и царивший над всеми нашими снегами и морозами. Правда, мешали какие-то посторонние шипящие звуки, благодаря которым казалось, что певица занимается своими трелями и руладами, поджариваясь в это же самое время на сковородке. Но всё же было хорошо и странно - этот такой московский голос над этим таким туруханским пейзажем! Вообще же здесь кое-что бывает хорошо, а странным кажется всё и всегда.
Ничего нового у меня пока что нет, ни плохого, ни хорошего. По-прежнему устала, и по-прежнему сердце на ниточке, и по-прежнему душа радуется каждому мало-мальскому просвету и проблеску в жизни и в небе.
Крепко, крепко целую вас обеих, желаю вам побольше сил, здоровья и радости в жизни.
Напишите мне про Дм<итрия> Ник<олаевича> - как и над чем он работает, много ли выступает, часто ли бывает у вас? Поцелуйте его от меня.
Ваша Аля
Е.Я. Эфрон
8 февраля 1950
Дорогая Лиленька! Только что отправила письмо Вам и Зине и сейчас же получила Ваши две открытки. Я просто в отчаянье, что Вы так поняли все мои шутки насчёт Вашего новогоднего амура! Меня,
правда, иной раз предупреждают, что мой юмор далеко не всегда доходчив, но я, честное слово, никак не могла предположить, что до Вас-то он не дойдёт! И что Вы всё это примете всерьёз, тем самым приняв меня за дуру и ешё хуже - за неблагодарную, чёрствую дуру и эгоистку!
Дорогие мои, я же вас обеих так знаю, чувствую, понимаю и люблю, что весточки ваши мне нужны только как какая-то осязаемость вашего существования. У меня просто нет иной возможности знать, что вы обе живы и очень относительно здоровы. Обо всех прочих тонкостях я всегда и так догадываюсь и уверена, что очень часто мысли мои о вас совпадают с вашими обо мне. И мне так хочется отсюда, из всех этих морозов и льдов, согреть вас обеих моей постоянной к вам любовью, моей постоянной за вас гордостью, постоянным к вам, и пожалуй, только к вам одним — да ещё к Борису — человеческим доверием.
Возвращаясь же к амуру - он меня действительно очень тронул, растрогал и позабавил, этот такой голый и такой крылатый малыш, залетевший в край, где зимой крылья увидишь только у самолётов и где ходят в оленьих шкурах!
В своём, только что посланном вам письме я рассказывала вам о том, что зимой здесь совсем нет птиц. Первыми сюда прилетают... снегири, правда, занятно? Я раньше и не представляла себе, что есть такие снега, в которых даже снегирю зимовать холодно!
Что касается Туруханска, то, если Вы искали его в старой энциклопедии, то вряд ли могли его там найти, вроде декабриста Морковкина1. Дело в том, что до революции назывался он селом Монастырским и м. б. даже под этим названием не удостоился чести попасть в наш словарь. До революции здесь был большой мужской монастырь — единственное каменное здание на тысячи километров в округе — да несколько деревянных избушек. Теперь это порядочное районное село с почтой, больницей и всеми полагающимися учреждениями. Некоторые дома электрифицированы, и есть радиоузел. Мне очень жаль, что в избушке, где мы живём, нет радио, было бы в жизни хоть немного музыки для нейтрализации всех жизненных какофоний! Вообще, Лиленька, я с большой радостью пожила бы на Севере — конечно, в иных условиях, чем я сейчас нахожусь. Тут столько интересного, что мало писем, чтобы хоть немножко рассказать обо всём, нужны книги, и я так хорошо могла бы писать их — если бы могла! Сейчас это — самое для меня мучительное. Надоело вынужденное пустое созерцательство многих лет, хочется писать, как дышать.
Письмишко это, как, вероятно, и все мои послания, вышло, должно быть, бестолковым и сумбурным, вокруг меня целая орава ребятишек, хозяйкиных внучат, и гам стоит невообразимый. Бабка — старая потомственная кулачка, поэтому, должно быть, и внучата её - существа хозяйственные, работящие и жадные до умопомрачения. «Сей-часошный» скандал у них разгорелся из-за чьих-то 20 копеек и чьего-то карандаша - каждый старается присвоить себе эти сокровища. Вообще самая ярко выраженная из их страстей - страсть к присвоению и накоплению. Правда, для контраста есть среди них один, маленький и совсем не такой. Остальные считают его дурачком и сомневаются - долго ли он проживёт на свете, отдавая своё и не отнимая чужого?
Крепко целую вас обеих, дорогие мои.
Ваша Аля
1 Вымышленный персонаж домашнего розыгрыша в семье Е.Я. Эфрон.
Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
27 февраля 1950
Дорогие Лиля и Зина! Я очень удивлена тем, что вы, судя по Лилиной открытке, давно не получаете от меня писем. Я ведь пишу очень часто. М. б. отправка почты отсюда иногда задерживается из-за погоды, ведь письма идут только самолётом. Я же, наоборот, в последнее время часто получаю ваши весточки, чему несказанно рада. Вести «с Большой земли» моя единственная радость, причём с сожалением должна заметить, что доставляют её мне очень немногие. Ножницы древней Парки неумолимо отрезают все канаты, нити и ниточки чужих судеб от моей — и не только чужих! Написала — и самой немножко смешно стало: очень уж высокопарно получилось — как у чеховского телеграфиста, у которого, плюс к песеннику, была бы ещё греческая мифология.