Страница 34 из 98
Значит, у Вас есть «Поэма Воздуха» и «Поэма Горы». А «Поэма Конца» есть? И вообще, Вы её читали? помните?
Асенька, рада, что Вы получили весточку от Андрюши. Рада, что он Вас ждёт и что ждёт Вас комната с балконом. И рада, что ждать теперь уже недолго. Мы с Вами скоро встретимся, все, оставшиеся в живых, будем живы. Я живу по-прежнему.
Асенька, простите, что коротко пишу, - но мои письма - сплошные повторы. Пишите больше о себе — проза доходит лучше стихов!
том в Париже, где много печаталась Цветаева. В своих воспоминаниях он пишет: «В течение трех лет - с 1922 по конец 1925 - мы часто встречались с М.И., часами разговаривали, гуляли и быстро сблизились. Общность литературная скоро перешла в личную дружбу. Она продолжалась семнадцать лет... я считал ее большим и исключительным поэтом...» (Слоним М. О Марине Цветаевой // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции. М., 2002. С. 94). «...Ей нужно было, как она говорила, “дружественное плечо, в которое можно зарыться, уткнуться - и забыться", надо было на кого-то опереться. Ей показалось, что я могу дать ей эту душевную поддержку...» (Там же. С. 112). М. Цветаева же пишет о М. Слониме О.Е. Колбасиной-Черновой 10.V.25 г.: «Из многих людей - за многие годы - он мне самый близкий: по не-мужскому своему, не-женскому, - третьего царства - облику...» (VI, 743).
3 Речь идет о переезде 31 .Х.25 г. семьи Цветаевой во Францию.
4 См. примеч. 11 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 1 .VIII.45 г..
А. И. Цветаевой 7 апреля 1946, Благовещенье
Дорогая Асенька, сегодня, в Благовещенье, получила от Вас письмо со стихами к Блоку и открытку со стихами «Писала я на аспидной доске». Сегодня у нас чудный весенний день, неделю тому назад прилетели грачи, а вчера - скворцы и устраиваются по скворешням, смешные, носатые. Солнце, проваливающийся под ногами почерневший снег, тысячи сверкающих, грязных, напоминающих детство ручьёв и впервые так явственно в этом году слышный разноголосый щебет птиц — скоро запоют и соловьи. Лес совсем близко, он виден и слышен отсюда. Сегодня я видела во сне, будто кто-то положил на стол множество книг — альманахи, сборники 18-х, 20-х годов, я их просматриваю, и в каждом - иллюстрации, портреты писателей, поэтов, и среди них — мамины фотографии с чёлкой и полудлинными волосами. Я показываю её каким-то присутствующим: «Вот это - моя мама» - и плачу. И слёзы эти — какие-то особенные, не только горе, но и гордость.
Не понимаю, Асенька, почему Вы после моих ноябрьских писем ничего не получали. Пишу Вам постоянно и регулярно. Но я сама ничего от Вас не получала около трёх месяцев и очень-очень беспокоилась. Теперь опять получаю письма с верстными1 стихами и стихами к Блоку и Ахматовой. Не знаю, дошла ли до Вас карточка Константина и Серёжи. Наверное, нет, Вы о ней ничего не пишете.
Вы просите послать Вам телеграмму, но это такая сложная история в нашем захолустье, что, по-моему, письма скорее доходят. Думаю, что за это время Вы получили уже несколько от меня. В одной из открыток Вы спрашиваете меня о моих юных увлечениях и об отношении мамы к ним.
В предыдущем письме кратко ответила, что увлечений было мало, платонические и какие-то бедные. Мама к ним относилась плохо.
А бывали и забавные случаи.
Когда мы приехали с мамой и девятимесячным Муром в город2,
Марина ПОЗНЗКОМИ- Л/ Цветаева с Алей и Муром. Фавьер, 1935 лась с сыном одного
своего, вернее, какого-то общего знакомого, пожилого. Сыну его, Жене, было года 24, он был высокий и светлый, новоиспечённый горный инженер, умница, человек тонкой души и холодного сердца. Жена его, тоже умница и даже красавица, была юристом. У Марины с Женей была короткая лирическая дружба, он сильно ею увлёкся, а потом они как-то разошлись, он уезжал надолго, и потом встречались очень редко, случайно и холодно. Женю я, тогда девчонка, видела в то время всего раз или два, и в памяти остались только общие его черты. И вот прошли годы, мне уже лет 20—21. Марина летом едет на юг с сыном, в полудикое местечко Фавьер, на море, Серёжа - в командировку. Я еду с Серёжей, с которым провожу месяц, а оттуда с попутным автомобилем еду к Марине. Приезжаю под проливным, редким в этой местности, как в Сахаре, дождём. Марина встречает меня необычайно холодно, помещает меня в курятнике с видом, правда, на клумбу с цикадами и с места в карьер предупреждает, что, мол, знаю, зачем ты приехала, берегись! Я в недоумении и в курятнике. Из курятника выхожу на следующий день, а из недоумения - нет. На повороте встречаю Женю, того самого, но не узнаю. Он подходит: «Вы - Аля?» -«Я». - «Я должен с вами поговорить». Идём. Жара, цикады, море. «Аля, я вас совсем не знаю. Помню, видел когда-то давно, девочкой с косичками! Но ведь с тех пор мы никогда не встречались? Правда?» - «Правда». - «Ну вот, я не знаю... не пойму, в чём дело. Вчера, после вашего приезда, М.И. вызвала меня к себе, сказала мне, что знает всё о наших с вами отношениях, потребовала, чтобы они прекратились, — в чём дело?» — «Не знаю и не понимаю сама». Женя приехал в Фавьер, не зная, что там Марина, я — зная, но от этого не легче. Марина нас грызёт, каждого в отдельности. И волей-неволей спасаемся от её гнева вместе, то в горы, а то и в море. Дружим, лирически и платонически, говорим много, а о чём, сейчас уже и не помню, ибо опять прошли годы и от этой дружбы тоже в памяти одни общие черты. Он уже давно разошёлся с женой, есть невеста, о которой он говорит слишком охотно, чтобы это было с горячим сердцем, - потом он уезжает, сперва в столицу, потом в бесконечные командировки, пишет мне часто, коротко и умно. Но летние дружбы -вещь непрочная, впоследствии мы легко теряем друг друга из виду, когда непонятный гнев богини перестаёт тяготеть над нами3. Разгадка? Я её нашла не сразу. Как все девчонки, я вела дневник, как все матери, она его тайком читала. И там и была фраза о том, что мать меня не любит, дома — невыносимо тяжело, — что же делать? Не топиться же, в самом деле, и не выходить же замуж за Женю, сказавшего мне однажды: «Ты милая и тихая - выходи за меня замуж». Это был совсем не тот Женя! Марина его совсем не знала! И фраза его, полушутливая, была случайной и случайно попала в несчастный дневник. Асенька, пока кончаю. Буду писать ещё. Уже теперь скоро мы встретимся, и всё будет хорошо. Ждите терпеливо и спокойно, всё равно доживём.
М. Цветаева на фоне скалы Фавьер, 1935
Целую и люблю. Ваша Аля 46
Быть писателем, таким, как Вы...» - «Будьте большим, большим, чем есть. А что касается писания, никто Вам этого не скажет, даже я, именно я» (фр.)]. Таковы были первые разговоры. И ,“Marina”, без разрешения - но и без наглости - под наплывом душевной тревоги - к большой птице - под крыло. Было еще и: “Comment ferai-je sans Vous?” Я, молча: “Comme tous”) [«Как я буду без Вас?» -«Как все» (фр.)]. Вот и вышло - comme tous» (VII, 488-489).
В комментируемом письме А. Эфрон и в письме М. Цветаевой к А.Э, Берг речь идет об одном и том же эпизоде июля-августа 1935 г. и весьма вероятно об одном и том же лице, но фамилию «горного инженера» по имени Евгений М. Цветаева не называла ни в письмах, ни в записных книжках. Никто из мемуаристов также ее не упоминает. Я прочитала публикуемое письмо Е.И. Лубянни-ковой, обладающей обширными сведениями об окружении М. Цветаевой в эмиграции. Она назвала несколько Евгениев - сыновей знакомых поэта по Праге и Парижу. Не составило труда обнаружить по каталогам крупных российских библиотек, что один из них, Евгений Сталинский, - автор многократно переиздававшегося в Париже (1936, 1937, 1938, 1939, 1940) руководства по минералогии -книги «Mines» («Шахты» или «Рудники»), Его отец, Евсей Александрович Сталинский (1880-1952), - один из соредакторов журнала «Воля России». Судя попись-мам М. Цветаевой, именно в последние годы жизни в Праге и первый год в Париже (конец 1924-1926) она особенно часто общалась с ним. В ответ на мой телефонный звонок в Париж подруга А.С., Наталья Борисовна Соллогуб, жившая также летом 1935-го в Фавьере, рассказала мне, что Сталинский был последней влюбленностью Али во Франции. Е.И. Лубянниковой удалось выяснить год рождения Евгения Сталинского - 1905 й - и год окончания Ёсо1е de Mines -1928-й.
46
Со стихами из сборника М. Цветаевой «Версты».
2 То есть в Париж.
3 Ср. как пишет о Фавьере июля-августа 1935 г. М. Цветаева в письме от 2.IX.35 г. А. Берг: «Был у меня и молодой собеседник - моложе меня на десять лет, - который приходил ко мне по вечерам на мою скворешенную лестницу -<...> сидели на лестнице, я повыше, он - пониже, беседовали - он очень любил стихи - не тйк уж очень, ибо с приездом моей дочери (я не хотела, чтобы она летом сидела в Париже, да и случай был хороший - даром, на автомобиле) -сразу перестал бывать, т.е. стал бывать - с ней, сразу подменив меня, живую, меня - меня, - понятием "Votre maman" [«Ваша мама» (фр.)] <...> Положение ясное: ей двадцать лет, мне - сорок <...>
Кончилось тем (он нынче уезжает), что вчера он совершенно официально обратился ко мне за разрешением пригласить Алю (Votre fille) [Вашу дочь (фр.)] на прощальный обед в ресторан, на что последовал ответ: “И у a un an qu'elle est majeure". (-“Marina, que dois-je faire dans la vie? Puis-je etre dcrivain? Je ne puis demander cela qu’a Vous. E^tre «Srivain - comme Vous I'etes...» ит.д. - “Soyez grand. Soyez plus grand que nature. Quant a dcrire - perso