Страница 33 из 98
Но Ваших писем я жду - жду с каждой почтой и не теряю надежды получить сразу много — м. б., они залежались где-нибудь — такой долгий путь от Вас ко мне. Хоть бы знать, доходят ли до Вас мои весточки.
Почти весь прошлый месяц проболела. Был очень болезненный приступ аппендицита — слава Богу, добрый врач разрешил лежать в общежитии и избавил от невыразимого уныния женской больничной палаты. Уход был обеспечен прекрасный, и обнаружилось в этой встряске много отзывчивых людей, почти и даже совсем друзей. Но это ещё не всё - когда успокоились боли (это второй приступ, первый был в Кисловодске, в год Вашего отъезда2), вдруг температура лезет до 39, я - в панике, п.ч. в больницу не хочется. Оказалась обычная мордовская малярия. Очень она меня потрепала за этот месяц. Второй день как я на ногах, худющая и, кажется, ешё длиннее стала, чем раньше была. Сама себе в таком виде и состоянии почему-то очень напоминаю папу.
Почему-то стала какая-то капризная, чувствительная и обидчивая, надеюсь, что это — ещё остатки болезни, а не март месяц.
Вы знаете, когда я ещё болела малярией? Страшно сказать и странно вспомнить: лет 25 тому назад, да ещё больше, пожалуй! Помните, как мы с Ириной3 были в детдоме, и я заболела4, мама приехала и забрала меня, а Ирина осталась; маленькая, с крутым лобиком и вьющимися светлыми волосиками, в моём длинном розовом ситцевом платье с крылышком, она ходила среди остальных детей и спрашивала: «А чай пить? а чай пить?» Так она и осталась у меня в памяти в последний раз — больше я её не видела. Я ужасно долго о ней тосковала. Уже большой девчонкой проснусь и вспомню, что Ирины нет, и плачу. Так вот тогда, среди прочего, я и малярией болела. Тогда долго не могли её распознать. Сперва я лежала в каком-то красноармейском госпитале5, совсем одна, совсем маленькая девочка среди красноармейцев. Они меня развлекали, как могли, а я страшно тосковала без мамы. Она приезжала, но редко, очень трудно было туда добраться, т. к. это было где-то далеко не доезжая Москвы. Приезжала и привозила какую-то еду, а главное - рассказывала сказки. Помню, именно там я в первый раз услышала «Карлика Носа» и «Маленького Мука»6. И книжки мама привозила. Это была мука - руки все в нарывах, все перебинтованы, каждый палец, и страницы переворачивать не могу никак.
Потом мама увезла меня в Москву. Мы жили сперва не на Борисоглебском, а, по-моему, у Веры, в большой, чужой, но тёплой комнате7. Мама работала «на службе» и каждый день приносила что-то съедобное, а ведь достать тогда что-нибудь было так невероятно трудно! Но Вы ведь помните, какая я была подлая, я ничего не ела и всё выбрасывала под кровать. Целыми днями сидела и лежала одна, обложенная книжками, потом начала вставать и сама всюду лазить. И так однажды набрела на мамину записную книжку, вроде дневника. Читала-читала, и, наконец, число (не помню какое) и французская фраза, где поняла только одно слово «Ирина», написанное латинскими буквами. Значит, что-то про Ирину, а по-французски — чтобы я не поняла, если я начну лазить по маминым тетрадям. Сразу догадалась. Латинские буквы знала. Слово до Ирины — запомнила. Потом, не сразу, постепенно, начала выспрашивать: «Марина, а как по-французски “лето”? а “зима”? а “ночь”? а “день”? а “жизнь”? а “смерть”?» - ага. То самое слово. Значит - Ирина умерла8. А сама молчу. Только перед самым отъездом мама сказала, что Ирины больше нет, и была поражена моим равнодушием. Она не знала про эту записную книжку. И вот столько лет спустя, положенная на обе лопатки той же или почти малярией, я смотрела в бревенчатый потолок и вспоминала всё на свете. Возвращается ветер на круги своя. А мама всё равно со мной.
И Вы, Асенька родная. «Только живите»9 —это из её стихов. И — только пишите — это уже моя просьба. Думаю о Вас постоянно. Кофта Ваша связана и положена в чемодан - до встречи.
Целую и люблю.
Ваша Аля
' Речь идет о фотографии С.Я. Эфрона и К.Б. Родзевича.
2 В 1937 г. - год ареста А.И. Цветаевой - А.С. Эфрон приезжала к отцу в кис-ловодский санаторий.
3 Ирина Эфрон (13.IV. 1917—1920) - младшая дочь М.И. Цветаевой, умерла в кунцевском приюте для сирот, как называет Е.Я. Эфрон в недатированном письме к С.Я. Эфрону это учреждение. Отвезла детей в этот приют М.И. Цветаева 14 ноября 1919 г.
4 В Беловой тетради-2 М.И. Цветаева делает запись: «...Алина болезнь (с 27-го ноября 1919 г. по конец февраля 1920 г.)» (Цветаева М. Неизданное. Записные книжки. М., 2001. Т. II. С. 459).
5 В записи М.И. Цветаевой от 6 декабря 1919 г. она, упоминая о своем приезде к больной Але в госпиталь, пишет: «Ночью просыпаюсь - рядом говор красноармейцев - “Бедные бессонные солдаты!"» (Там же. Т. II. С. 51).
6 Сказки немецкого писателя-романтика Вильгельма Гауфа (1802-1827). Тогда же М.И. привезла дочери исторический роман Гауфа «Лихтенштейн».
7 М.И. Цветаева отвезла больную дочь не в предельно выстуженный дом № 6 в Борисоглебском пер., а к подруге В.Я. Эфрон, Василисе Александровне Жуковской (Мерзляковский пер., д. 16, кв. 29).
3 Е.Б. Коркина приводит запись из Беловой тетради-2: «2-го февраля 1920 г. la mort d'lrina- j’^cris en franqais pourque I’enfant ne puisse pas comprendre» (смерть Ирины - пишу по-французски, чтобы ребенок не смог понять») (Там же. Т. II. С. 459).
9 «Только живите! - Я уронила руки...» - начальная строка первого стихотворения из цикла «Иоанн» (июнь 1917-го) (I, 357).
А. И. Цветаевой 42
Костя сперва был товарищем мужа, потом другом жены, потом опять товарищем мужа. Марина после «Поэмы» с ним почти не встречалась или очень редко - у неё было другое увлечение, меньше, конечно, чем Константином («так - никогда, тысячу раз иначе!»42), - это был Марк43 44, немного журналист, немного литератор, довольно обаятельный, остроумный и чуткий собеседник. С обеих сторон это было только увлечение, перешедшее со временем в прочную дружбу.
Увлечение Марком помогло Марине легче перенести разрыв с К<онстантином>, которому посвящено много её стихов. После «Поэмы» идет переезд Марины, Серёжи и их дочки из города в деревню, беременность Марины, рождение сына и через 9 месяцев переезд в гостиницу «Франс»45. Вот после этого промежутка Марина вновь встречается с Костей, приехавшим туда же. К тому времени, по-моему, всё уже переболело и перегорело — оба очень изменились, и обстановка была не та, всё было не то. Казалось, что Костя чувствовал себя немного неловко, Марина была спокойна и далека, - а потом всё вошло в свою колею, Костя женился на очень скучной, очень скупой и немного заикавшейся Муне Булгаковой, у них родилась девочка. Со временем Костя с Муной разошелся, очень увлекся одной из Серёжиных сослуживиц, Верой4, - м. б., Вы её помните? Высокая шатенка с лицом мулатки, умная и грубоватая, пользовавшаяся неизменным успехом у мужчин, подчинявшихся её спокойной воле. С Серёжей у Кости отношения были вполне товарищеские. Марина и Вера -две Костиных любови - были абсолютно, и внешне, и внутренне, непохожи. Общего между ними было лишь то, что обе были женщины с сильной волей, но воля одной ничуть не походила на волю другой. Вера - эгоцентрик, умевшая подчинять себе других, человек ума исключительно практического. Любила общество — любое, успех — любой и умела добиваться любой цели - любой ценой. А Марина -Марину Вы хорошо знаете.
42
апреля 1946
Дорогая Асенька, наконец, после трехмесячного перерыва, получила от Вас открытку за № 6 с двумя стихотворениями из «Верст» (цикл «Бессонница»). Пока что ничего больше после «Поэмы Горы» от Вас не получала, но ещё надеюсь получить - нас разделяет такое огромное расстояние, письма, видимо, где-то застревают, но в конце концов иногда доходят. «Стихи к дочери» до меня ещё не дошли, посылаю Вам их сама, что и как помнила. Т. е. ошибаюсь - я и «Поэмы Горы» не получала, а только «Поэму Воздуха», как видите, стихи с трудом преодолевают пространство. Так до сих пор и не знаю, дошли ли до Вас мой карандашный портрет, фотография Кости и Серёжи? И вообще - получаете ли мои письма? Пишу Вам постоянно. И вероятно - очень в своих письмах повторяюсь. По этому случаю ещё раз повторю, что связала для Вас очень тёплую верблюжью куртку, только верблюд тот, видимо, был с характером, т. к. шерсть у него довольно-таки колючая, но я выстирала, и стала мягче (куртка и шерсть, конечно!).
Вы опять спрашиваете меня про Марину и Костю — я ведь очень много про них Вам писала, неужели Вы не получали? Вкратце так:
42
апреля 1946
Дорогая Асенька, наконец, после трехмесячного перерыва, получила от Вас открытку за № 6 с двумя стихотворениями из «Верст» (цикл «Бессонница»). Пока что ничего больше после «Поэмы Горы» от Вас не получала, но ещё надеюсь получить - нас разделяет такое огромное расстояние, письма, видимо, где-то застревают, но в конце концов иногда доходят. «Стихи к дочери» до меня ещё не дошли, посылаю Вам их сама, что и как помнила. Т. е. ошибаюсь - я и «Поэмы Горы» не получала, а только «Поэму Воздуха», как видите, стихи с трудом преодолевают пространство. Так до сих пор и не знаю, дошли ли до Вас мой карандашный портрет, фотография Кости и Серёжи? И вообще - получаете ли мои письма? Пишу Вам постоянно. И вероятно - очень в своих письмах повторяюсь. По этому случаю ещё раз повторю, что связала для Вас очень тёплую верблюжью куртку, только верблюд тот, видимо, был с характером, т. к. шерсть у него довольно-таки колючая, но я выстирала, и стала мягче (куртка и шерсть, конечно!).
Вы опять спрашиваете меня про Марину и Костю — я ведь очень много про них Вам писала, неужели Вы не получали? Вкратце так:
43
А.С. приводит реплику Анри из пьесы М.И. Цветаевой «Приключение» (1919) (III, 465).
44
Марк Львович Слоним (1894-1976) - критик и литературовед, заведовав
45
ший литературным отделом журнала «Воля России», издававшегося в Праге, по