Итальянец

Эллена, внимательно слушавшая рассказ старой служанки, собиралась было задать ей несколько вопросов, но тут вошла Оливия; увидев посетительницу, она заторопилась к выходу, но Эллена, не считая дальнейшие подробности слишком существенными, уговорила монахиню присесть возле пялец, где сама она не так давно занималась вышиванием.

Поговорив немного с Оливией, Эллена вернулась к собственным делам и размышлениям. Отсутствие Скедо-ни по-прежнему казалось ей неслучайным — и, хотя Эл-лена не могла выпытывать у Беатриче дополнительные сведения относительно монаха из обители Спирито-Сан-то, она отважилась спросить, не доводилось ли Беатриче встречать в последнее время того незнакомца, который привез ее обратно на виллу Альтьери; Беатриче он был известен только как освободитель ее госпожи.

— Нет, синьора, — ответила Беатриче довольно резко. — С тех пор как он сопроводил вас на виллу, я его не видала; по правде сказать, я и тогда-то не то чтобы очень успела разглядеть его лицо; а как это он ухитрился незаметно уйти из дома — ума не приложу, хотя и не раз об этом думала. Ей-богу, не стоило ему стыдиться показываться мне на глаза, потому как я только возблагодарила бы его за то, что он доставил вас домой в целости и сохранности!

Эллена немного удивилась, что старухе запомнилось обстоятельство, казалось бы, столь незначительное; она пояснила, что сама отперла дверь для своего покровителя.

Пока Беатриче говорила, Оливия оторвала взгляд от вышивки и внимательно всмотрелась в старую служанку, которая почтительно отвела глаза, но, как только монахиня вернулась к прерванной работе, возобновила свое наблюдение. Столь пристальное взаимное изучение показалось Эллене не совсем обычным, однако она приписала это любопытству, возникающему при первой встрече незнакомых людей.

Эллена дала Беатриче несколько указаний насчет рисунков, которые она желала передать в монастырь, и не успела Беатриче ответить, как Оливия вновь подняла глаза и с жадностью вгляделась в лицо служанки.

— Мне знаком ваш голос, — взволнованно заговорила Оливия, — хотя утверждать это, судя по наружности, я бы не рискнула. Вы — возможно ли? — вы Беатриче Олька, не правда ли? Столько лет прошло с тех пор!..

— Да, синьора, — произнесла Беатриче с неменьшим удивлением. — Вы не ошиблись, меня зовут именно так. Но кто вы, госпожа, и откуда вы меня знаете?

Беатриче не сводила глаз с Оливии, и во взгляде ее появился испуг, что еще усилило недоумение Эллены. Лицо монахини то бледнело, то вновь вспыхивало, и язык не слушался ее, когда она попыталась заговорить. Беатриче меж тем воскликнула:

— Мои глаза, должно быть, меня обманывают! Сходство, однако же, удивительное. Пресвятая Дева! Я прямо-таки сама не своя, сердце вот-вот из груди выпрыгнет — вы так на нее похожи, госпожа, и, однако же, совсем другая!

Оливия, вперив неотрывный взор в Эллену, проговорила еле слышно, почти невнятным голосом, тогда как сама она вся, казалось, изнемогала под действием неодолимого чувства: «Скажи мне, Беатриче, заклинаю тебя, скажи скорей: кто это?» Она указала на Эллену, и слова замерли у нее на устах.

Беатриче, всецело поглощенная собственными переживаниями, вместо ответа воскликнула:

— Да ведь это же госпожа Оливия! Она самая! Во имя всего святого, как вы сюда попали? До чего же вы, наверное, рады, что нашли друг друга!

Она все еще, широко открыв глаза, взирала в изумлении на Оливию, в то время как Эллена настойчиво, но тщетно молила разъяснить ей суть происходившего, однако в следующее мгновение монахиня уже прижимала девушку к своей груди; она, казалось, тотчас проникла в смысл сказанного Беатриче; плача, дрожа с головы до ног, почти в полуобмороке, Оливия не выпускала Эллену из своих объятий.

Эллена спустя некоторое время попросила истолковать ей смысл всего происшедшего, и Беатриче, также изумленная столь бурным проявлением чувств, в недоумении вскричала:

— Да как же это могло случиться, что вы друг друга не знали?

— Что за новое открытие мне предстоит? — в страхе обратилась Эллена к монахине. — Только совсем недавно я обрела отца! О, скажи мне, каким нежным именем должна я тебя теперь называть?

— Ты обрела отца? — воскликнула Оливия.

— Госпожа обрела отца? — словно эхо отозвалась Беатриче.

Эллена, от волнения необдуманно обмолвившаяся о Скедони, смутилась и замолчала.

— Нет, дитя мое, — возразила Оливия; голос ее смягчился, вместо изумления в нем зазвучала невыразимая грусть, и она вновь прижала Эллену к сердцу. — Нет! Твой отец давно уже в могиле.

Эллена более не отвечала на ее ласки; нежность уступила место сомнениям и удивлению; она устремила на Оливию полубезумный взгляд и наконец медленно произнесла:

— Итак, передо мной моя мать! Но когда же будет положен конец всем этим открытиям?

— Да, перед тобой твоя мать! — торжественно ответила Оливия. — И да почиет на тебе материнское благословение!

Монахиня попыталась успокоить сметенную Эллену, хотя сама была обуреваема вихрем противоречивых чувствований и переживаний, вызванных нежданным открытием. Обе какое-то время могли обмениваться только короткими восклицаниями, выражавшими взаимную привязанность, но было очевидно, что родительница испытывала гораздо большую радость, нежели ее дочь. Когда наконец Эллена сумела дать волю слезам, она начала успокаиваться и мало-помалу осознавать, что ей выпало такое счастье, какого она, верно, никогда еще в жизни не знала.

Однако Беатриче, казалось, была повергнута в изумление, смешанное со страхом. Она не выражала никакого удовольствия при виде радостной сцены и продолжала наблюдать ее сосредоточенно и настороженно.

Овладев собой, Оливия спросила о своей сестре Бьян-ки. Молчание и внезапно омрачившееся лицо Эллены открыли ей истину. При упоминании имени покойной госпожи к Беатриче вернулся дар речи:

— Увы, госпожа Оливия! Она теперь там, где, как я думала, пребываете и вы! Право, я могла бы ожидать увидеться здесь с дорогой госпожой точно так же, как и с вами!

Оливия, хотя и была поражена услышанной новостью, все же восприняла ее менее остро, чем могла бы в любую другую пору. Дав волю слезам, Оливия призналась, что непривычное молчание Бьянки заставило ее заподозрить истину — и в особенности с тех пор, как она не получила ответа на письмо, отправленное на виллу Альтьери сразу по прибытии в монастырь Санта делла Пьета.

— Увы! — вздохнула Беатриче. — Странно, почему госпожа настоятельница не сообщила вам этой печальной вести, а уж она-то была хорошо о ней осведомлена! Ведь моя дорогая госпожа похоронена в здешней церкви… А что до письма, то я принесла его с собой, чтобы его вскрыла синьора Эллена.

— Госпоже настоятельнице ничего не известно о нашем родстве, — ответила Оливия, — и у меня есть особые причины желать, чтобы она об этом не узнала. Даже ты, моя милая Эллена, должна считаться всего лишь моей подругой — до тех пор, пока не выяснятся некоторые подробности, крайне важные для моего спокойствия.

Далее Оливия попросила Эллену растолковать, на чем основано ее удивительное утверждение, будто она отыскала своего отца, но в эту просьбу Оливия вложила чувства, весьма далекие от чувств, вдохновленных радостью или надеждой. Эллена, полагая, что те же обстоятельства, которые не один год держали ее в заблуждении относительно смерти отца, сбили с толку и Оливию, не была удивлена выказанным ею недоверием, но ей было очень трудно решить, как отвечать на расспросы об отце. Слишком поздно было уже соблюдать обещание хранить тайну, которое вынудил у нее Скедони; Эллена выдала себя в минуту потрясения, но теперь, все еще страшась преступать повеление монаха, она понимала, что ей не избежать полного и исчерпывающего объяснения. Рассудив, что Скедони никак не мог предвидеть ее нынешнего положения и что его наказ не распространяется на ее мать, Эллена отбросила последние колебания. Когда Беатриче ушла, она вновь заявила Оливии, что ее отец жив; изумление монахини еще более возросло, но не победило ее недоверия. Возражая Эллене, она с горькими слезами назвала год смерти графа ди Бруно и упомянула некоторые сопряженные с ней обстоятельства; однако Эллена этому известию не поверила, так как из слов Оливии явствовало, что сама она при кончине графа не присутствовала. В подтверждение Эллена коротко пересказала свой последний разговор со Скедони и предложила принести портрет, который тот считал своим изображением. Взволнованная Оливия попросила Эллену поскорее показать медальон, и Эллена покинула комнату, чтобы отыскать его.