Расплата

— А им и не нужны темные аллеи. — Билл коснулся пальцами своей головы.

— Верно, — мрачно улыбнулся Лантье. — В следующий раз они обойдутся и без железного прута. Сунут вам перо между ребер. Вы можете считать, что многим обязаны семье Бенгана, но я на вашем месте поспешил бы домой к своей собственной семье. Первым же самолетом.

— Еще раз спасибо. Семья отсутствует.

— Однажды вы захотите иметь ее, а наши приятели могут помешать вам.

— Я ценю вашу заботу обо мне, инспектор, и обещаю в скором времени отправиться восвояси. Я уеду. Мне самому очень хочется домой, — прибавил он, улыбаясь про себя. — Но не раньше, чем еще раз перемолвлюсь парой словечек с этим подонком Вадоном. Мне совсем не нравится, когда ко мне подсылают наемных головорезов.

— Вы смелый человек. Смотрите не оплошайте. — Полицейский полез в ящик стола, вытащил новую пачку «Житана», посмотрел на нее, повертел в руках, потом распечатал. — У меня спросят, что вы делали столько времени в моем кабинете. Ну а я отвечу, что уговаривал вас вернуться на родину. Что пытался убедить вас, будто Ахмед Бенгана добровольно ушел из жизни. — Он закурил и глубоко затянулся. — Для полиции это дохлое дело. — Лантье встал и направился к двери. — А теперь, я думаю, вам пора идти.

Билл тоже поднялся и последовал за ним.

— Хорошо. Спасибо, что уделили мне внимание. Если я что-нибудь узнаю, непременно дам вам знать.

— Почему вы так уверены, что мне это очень нужно? — Лантье остановился, держась за ручку двери.

— Ну что вы, инспектор Лантье! — усмехнулся Билл. — А о чем мы только что говорили, как не об этом? Вы надеетесь, что я взбаламучу болото и кто-то сделает какую-нибудь глупость.

Лантье приоткрыл дверь. Подумал, оглядел безлюдный коридор, снова захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и пристально посмотрел Биллу в лицо, словно что-то взвешивал. Наконец ткнул Билла пальцем в грудь.

— Послушайте, если вы уж так желаете продолжать свое расследование, несмотря на мое предупреждение, вам не безынтересно будет кое-что узнать.

Билл ждал, глядя полицейскому прямо в глаза. Немигающие глаза. Казалось, Лантье обдумывал нечто, касающееся собеседника.

— Весьма вероятно, что ваш друг появился в том здании, спасаясь от погони.

— Господи! — недоверчиво уставился на полицейского Билл. Помолчал, обдумывая неожиданную новость. — Но может ли этим заняться полиция?

— Может, — кивнул Лантье. — Если у меня появится хоть какая-нибудь зацепка.

— Откуда вам стало это известно?

— Расскажу в другой раз, — вполголоса сказал Лантье, задумчиво глядя на Билла. Потом распахнул дверь и, повысив голос, заявил: — Повторяю вам в последний раз. Ваш друг покончил жизнь самоубийством. Никто его не толкал на это и не провоцировал. Будьте добры, убедите в этом его отца. А потом первым же самолетом возвращайтесь в Америку. Вот вам мой совет. Я ясно выразился?

— Яснее ясного, — весело ответил Билл. — Благодарю вас за время, которое вы мне уделили. — Он протянул руку. Лантье сердечно пожал ее, но эта сердечность никак не отразилась на его лице. — И за совет, даже если я и не последую ему.

10

— Господи! Я вот-вот околею здесь от холода, а на воздухе, должно быть, все сорок. — Ари Левин, вице-директор Моссада, присел на край стола, стоявшего в комнате без окон, и принялся растирать покрытую пупырышками кожу мускулистых рук. Одет он был так, словно явился сюда прямо с пляжа, — цветастые шорты, обтягивающая жирный живот майка с рекламой американских сигарет, изношенные сандалии на босу ногу.

Глаза Даниила Брукнера, премьер-министра, насмешливо смотрели из-за толстых стекол очков.

— Это же вы, ребята, настояли на встрече именно здесь, а не я.

— Мы занимаемся разведкой, а не кондиционированием воздуха. Я коченею.

— И это говорит человек, одной рукой уничтоживший египетский военно-воздушный флот во время Шестидневной войны! — ухмыльнулся Брукнер. — Кровожадный ипохондрик. Если б египтяне увидели вас сейчас, они потребовали бы реванша. Так что у вас там, Ари?

Вице-директор взял досье, вынул из него пачку документов и бросил их на стол.

— Вот. Просмотрите. Это подборка французской прессы.

Сидевшие за столом мужчины взяли по комплекту ксерокопий. Левин подождал, пока они молча прочитали документы и мрачно уставились на него.

— Великолепно. Правда? — Холодно улыбаясь, он оглядел сумрачные лица. — Разумеется, большинство этой писанины принадлежит полоумной экстремистской прессе, но многие статьи вырезаны из солидных ежедневных газет. — Он улыбнулся премьер-министру. — Простите, Дан, но, как вы сами видите, достаточно много французов не в восторге от вашего визита.

Брукнер фыркнул и брезгливо отодвинул от себя газетные вырезки…

— Да будет вам, Ари! Подобные мерзости и намеки ведь собирались годами… Нет ли чего поновее?

— А новое такое, Дан, что теперь ни на что не намекают, — улыбка исчезла с лица Левина, — а высказывают вам прямо в лицо все, что о вас думают.

— Ну и что? — пожал плечами Брукнер.

— А то, что от нас могут отвернуться. После Газы они осмелели. Этот инцидент стоил нам многих друзей, Дан. Атмосфера изменилась, и агенты предупреждают вас об этом.

— Незачем копаться в прошлом, Ари.

— Не для всех прошедшие одиннадцать месяцев сгинули во мгле времен, как вам хотелось бы, Дан. Мы не только потеряли друзей, но и приобрели новых врагов, что нам совсем уж не нужно, — глубоко вздохнул Левин. — Даже вы должны с этим согласиться.

— А какое отношение ко всему этому имеет визит Дана во Францию? — спросил один из сидевших за столом людей.

— Сейчас объясню, — повернулся к нему Ари. — Среди французских чиновников всегда хватало противников сотрудничества с нами. Неприязнь к иностранцам.

— Скажите лучше, неприязнь к евреям, Ари, — криво усмехнувшись, пробормотал Брукнер. — Будем называть вещи своими именами.

— Как хотите. Но как бы там ни было, из анализа происходящего возникает впечатление, что кое-какие данные до нас больше не доходят. Французские чиновники, которых мы считаем своими друзьями, просто парализованы, они теряют доступ к интересующей нас информации.

— И вы думаете, то, что они не выведали, касается моего визита?

— Понятия не имею, и это значит, мне следует всерьез отнестись к любой вероятности. И к этому Бухиле я отношусь серьезно. Он генератор всевозможных неприятностей, а мы никак не можем ввести своего агента в его окружение.

— Итак, что же вы посоветуете? Я не собираюсь отменять визит, несмотря на все ваши доводы. И никакой выскочка, бывший официант, дворник, или кем он там был, не заставит нас пойти на попятную.

— Меня волнует, кем он стал сейчас, а не его прошлое. И я не предлагаю вам отказываться от своего решения. Я только прошу позволить нам взять все в свои руки, от начала до конца. И пусть Министерство иностранных дел не вмешивается в наши дела. Никаких приемов, забудьте вашу старую роль украинского героя-партизана. Все время вы будете под нашей защитой. Мы привезем вас на их трибуну, вы поприветствуете парад, а потом мы доставим вас прямо домой. Так что вам не придется понаслаждаться веселой парижской жизнью.

— Вы сговорились с моей женой, — понимающе кивнул Брукнер.

— Нет, со своей. Ей уже осточертело организовывать наши выборы. Она заставила меня поклясться, что я сохраню вас живым — на некоторое время.

— А как насчет устройства самой трибуны? — рассмеялся Брукнер. — Хотя бы ею вы довольны?

Ари вытянул пятерню и помахал ею.

— Более или менее. В конце концов, президент сядет рядом с вами, а наши ребята будут находиться рядом со своими французскими коллегами и наблюдать из-за их плеч. В таких условиях никому не удастся даже пронести туда оружие. — Он помолчал. — Но вот бомбу швырнуть в вас смогут, и, по правде говоря, я сейчас разрабатываю варианты устранения этой угрозы.

— Какая преданность, — притворно нахмурился Брукнер. — Кстати, вы знаете, что ваш план не понравился президенту? Он считает, что мы идем на поводу у экстремистов.