Страница 11 из 100
— Даже будучи по их сторону Барьера, я не пресмыкался и не гнул спины. Почему я должен преступать свои принципы сейчас?
— Такова воля большинства Патриархов.
— Пусть они скажут мне это в лицо. Когда-то они дали мне почувствовать сладость Перерождения. Пусть же и горечь отлучения будет дана только ими.
— Дерзость! Сплошная дерзость!
Отец-Настоятель отвернулся от Шерхана и обратился к другим присутствующим:
— Вы видите сами, насколько противоречит поведение Шерхана нашим нормам и порядкам! Неужели же вы будете глухи к предупреждениям Патриархов?
В своих молитвах каиниты по привычке употребляли слово «бог». Но это был другой идол, нежели тот, кто диктовал иудеям слова их главной книги. Они молились на ином языке, иконы содержали иные портреты. И образы эти были ликами чудовищ Геенны.
Со своего места поднялся один из импровизированных судей.
— Я хочу сказать только одно. Сейчас мы все стоим на пороге больших перемен. Давно уже наша воля не так крепка, а сил хватает едва ли на поддержание собственных жизней. У нас давно нет Детей. Истинных, а не клонированного суррогата. Наши прямые потомки становятся все более человечными, я имею в виду — они рождаются, мало отличаясь от настоящих людей. Приобретенные родственники мутируют медленно, зачастую гибнут в процессе этого. И, как говорят наши ученые, это вполне естественно. Суду хотелось бы услышать более существенные обвинения в адрес Шерхана, нежели инакомыслие и дерзость. Мы ждем настоящих грехов, настоящей вины. А все сказанное до этого — только лишь протокол. Эти слова верны в отношении любого из нас, даже Вашего Святейшества.
Отец-Настоятель скривился, словно на язык ему вылили не один литр лимонной кислоты.
— Вы хотите обвинений? Что ж, Патриархам есть что сказать.
— Вам не кажется, что Патриархи давно уже не говорят ничего, что стоило бы внимания. Их слова больше напоминают лепет ребенка. Мы не те, что были в прошлом? Пусть так. Но это не первый случай застоя в истории каинитов. Мы справлялись и с большими трудностями. Чего хотят Патриархи на этот раз?
— Я скажу вам всю правду, какой бы она вам ни показалась. Каиниты должны нанести удар. Последний, решающий. Время вялотекущей охоты прошло. Мы должны стать единственными разумными на этой земле. Начиная от Диких Детей и заканчивая членами церкви и ордена! Мы должны объявить войну. Но для начала решим дело Шерхана. Итак, его вина в том, что, связав свою судьбу с женщиной из простых людей, более того, верующей в людского Христа, он обратил ее и своего ребенка. Но не дал им Жажды! Достаточно ли это серьезное обвинение?
Кому-то это покажется проклятием. Кому-то даром. Естество гораздо глубже. В книге иудеев есть глава, в которой братоубийца становится изгоем, и никому не дано избавить его от мучений. Он вечно скитается от страны к стране, от народа к народу, от эпохи к эпохе. Проклятый, гонимый, забытый. Его наследие своим детям — Жажда. Голод. Только это дает им смысл к жизни. Только это есть плата за относительное бессмертие.
То, что началось в Соборе после последних слов Настоятеля, было вполне предсказуемо. Гнев окружающих затопил Шерхана, захлестнул с головой. Его холодный и бурный поток повлек Ватека к неизбежному водопаду ненависти, презрения, жажды расправы.
— Смерть!
— Изменник! — неслось с трибун. — Казнить его! Лишить сущности! Вечный ад предателю!
Шерхан только криво усмехнулся. Рука, до этого прятавшаяся в утробе кармана, нажала кнопку сигнализатора.
Внутри «ситроена», прятавшегося во мраке ночи, пискнул зуммер вызова. Водитель выплыл из охватившей его полудремы и бросил через плечо:
— Хозяин зовет.
В грузовом отсеке зашевелилась большая темная масса. Открылись автоматические двери, зашумев сервоприводами. Существо выползло наружу и растворилось в ночи. В прямом смысле слова. За какие-то секунды из создания из плоти и крови (весьма условных, к тому же) оно стало облаком тумана, потекшего по направлению к Собору.
Камеры слежения недоумевали. То, что предстало их взорам, трудно было классифицировать как одно из занесенных в электронную память средств атаки. Системы безопасности грелись от перегрузки, пытаясь проанализировать приближающееся нечто газообразной консистенции. Без толку вращались в разные стороны пулеметные турели.
Шерхан улыбнулся, обнажив два стройных ряда керамических зубов — только истинные клыки остались у него прежними, не имплантированными. Скоро этому балаганному суду настанет конец.
Существо проникло в систему вентиляции вместе с ночной прохладой. Оно, идущее на ментальный зов хозяина, беззвучно скользило по шахтам, торопясь выполнить то, для чего было создано. Сеять смерть и разрушение.
Похоронить Бруно у него не хватило сил. Вместо этого он спрятал разрубленное тело боевого товарища в ледниках до тех пор, пока ему не стали подвластны секреты некромантии.
Дагот пробил перекрытия потолка, разрушил витраж и часовой механизм, небесной дланью обрушившись в конференц-зал. Отец-Настоятель закричал от ужаса и недоумения. До сих пор система безопасности Собора казалась ему безупречной. А тут — без сигнала, без предупреждения — смерть явилась в самое сердце святилища.
Дагот ловко приземлился. Его тело обвивал огромный плащ из ярко-алой живой плоти. Со стороны она казалась огромным крылом, лишенным верхнего эпителиального слоя. Глаза убийцы полыхали изумрудным огнем, дымились им яростно и дико.
— Убей их всех, Бруно, — одними губами сказал Шерхан, — а после принеси их головы.
Дагот кивнул. Без единого звука он принялся убивать. Его руки вытянулись в стороны. Из наростов на предплечьях выскочили мерцающие серебром лезвия. Плащ втянулся в плечи, из утолщений вокруг пояса в воздух взметнулись живые змеиные головы с тем лишь отклонением от биологических оригиналов, что были сделаны они из биополимерной стали с добавлением нитрата серебра — аллергена, чье воздействие на кровь каинита фатально.
Дагот — сочетание некромеханики, бионики и генетики — был идеальным убийцей. Дрессированным вампиром-киллером, способным противостоять всем боевым способностям каинита. Его оружие сделано из серебра, его инстинкты по скорости реакции превосходят мыслимый барьер даже для Псов церкви. Он практически неуязвим, подчиняется только командам мастера. Он прекрасен в своей смертоносности.
Шерхан не раз видел своего солдата в действии. И каждый раз не уставал удивляться тому, с какой легкостью Дагот управлялся со своей жертвой. Без жалости. Без сомнения.
Виртуозно.
Быстро.
Неотвратимо.
Как в прошлом.
Так и сейчас.
Кто-то пытался стрелять. Пули слепыми сперматозоидами пронзили воздух. Они бессильно отскакивали от коллоидной брони Дагота. А тот молча шел вперед, сея смерть вокруг себя.
Дагот был несокрушим. Его руки без устали наносили удары, результатом которых неизменно были перерубленные шеи с гейзерами бурой крови. Он эклектично мешал стили и приемы, не задумываясь о чистоте и внешней красоте техники. Каиниты пытались сопротивляться. Они стреляли в него, но пули вязли в активной белковой броне. Автоматические «гатлинги» извергали горы разогнанного до трети звукового барьера свинца. Для Дагота они были не опаснее, чем носорогу комариные укусы.
Телохранители судей ловили монстра на острия лцу. Он уклонялся, динамично менял цвет брони, сливаясь с поверхностью. То он становился невидимым, обходил жертву со спины и ловким ударом сносил голову или пробивал грудь огромными ручными лезвиями. То его змеи пронзали воздух и плоть, встреченную по пути, выбивая наружу кости и внутренние органы. На доли секунды он превращался в туман, попадая в легкие жертвы с очередным ее вдохом, и тут же вновь материализовывался, разрывая тело изнутри. Его глаза горели ярко-изумрудным огнем, из псевдозрачков струился такого же цвета туман.