Промысел Господень: Летописи крови

Евгений Таранцев

Промысел господень: Летописи крови

Моим родителям за постоянный приток адреналина.

Анне за любовь и поддержку, без которых эта книга не появилась бы на свет.

Ирине и Леониду Тучинским за бесценный опыт общения.

Ивану Афонину за рассказанную на ночь страшную историю.

Татьяне, которая так хотела узнать, чем все это закончится.

Леониду Алехину за то, что написал мой роман.

Все персонажи книги вымышленные, равно как и происходящие с ними события. Сходство героев с реальными людьми считается случайным.

— Зачем нужен черт? — Государственный канцлер удостоился изумленных взглядов. — Господь решил, что в жизни должны быть происшествия, а без черта не будет никаких происшествий. Время — это и есть черт. Без времени здесь наступит тот свет. Тот свет для всех — без победителей и побежденных. Конечно, Всевышний вскоре исправит наш произвол, но вся земля получит краткое отдохновение. Итак, одно из трех.

Тут над столом поднялся император. Он, как и остальные, не избежал дыхания смерти — на губах его виднелись следы зубов, а мозг был стянут обжигающим ледяным обручем, — но взгляд государя оставался горделивым и сияющим.

— Я выслушал вас, господа, — медленно произнес Некитаев. — Вы преданы отечеству и отважны, вы ясно высказались, и тем не менее вы заблуждаетесь. Победа никогда не ускользнет из наших рук. — Иван Чума вытянул из-под воротничка гимнастерки шнурок с крестиком и раскаленной золотой подвеской. — Мы не отведем войска со своих позиций и не уступим ни пяди взятой земли. И мы еще не заслужили покоя. Властью, данной мне Богом, завтра в полночь я впущу Псов Гекаты в мир.

Глава 1

Две летучие мыши висели под сводом пещеры. Вокруг было сыро и темно. Вода сочилась сквозь камень и с мерзким шлепаньем разбивалась об пол.

— Почему у тебя такие странные мысли? — поинтересовалась первая мышь.

— У кого? У меня? — переспросила вторая.

— Именно.

— Наверное, потому что я неправильная мышь. Я чем-то отличаюсь от других.

— И чем же?

— Я умею летать.

Первая мышь — она была старой и опытной, видавшей многое в своей жизни, сорвалась с потолка, расправила кожистые крылья и сделала полный круг по пещере.

— Все летучие мыши умеют летать, — менторским тоном изрекла она, вернувшись на место.

— Нет, — ответила молодая, — мыши не летают. А я — да. Наверное, я белая мышь.

Альберт был психоаналитиком. Дипломированным, с опытом практической работы и множеством монографий и статей. На последней фразе пациента он щелкнул пальцами и произнес:

— Когда я досчитаю до трех, ты проснешься. Раз, два, три.

Переход через границу бытия напоминал яркую вспышку. Александра почувствовала себя частицей в бесконечном потоке электронов. Она стала одним из них, носителем отрицательного заряда.

Выйдя из гипнотического транса, она некоторое время молча сидела, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом встала и подошла к барной стойке.

— Налить чего-нибудь? — вкрадчиво произнесла она.

От этой хрипловатой интонации у Альберта всегда пересыхало горло.

— Да, пожалуй, — произнес он после некоторой паузы.

— Я буду мартини. А ты?

— На твой вкус.

Александра нашла высокий фужер со спиральной ножкой и кинула в него кубик с винным концентратом. Потом бокал был поставлен под иглу лазерного катализатора. Когда расплавился концентрат, став янтарным вином, она отнесла бокал Альберту.

— Что-то не так? — спросил он.

— Нет, все в порядке. Слегка устала.

— Ты пьешь лекарства, которые я тебе прописал?

— Меня от них тошнит. Я вообще терпеть не могу все эти таблетки. Они сделают меня бесплодной.

— У меня другое мнение на этот счет.

Александра криво ухмыльнулась. Не уловить нотки похоти в голосе психоаналитика было просто невозможно.

— Я хочу уехать. — Голос женщины слегка дрожал. — Куда угодно. В другой город. В другую страну. На орбиту, в конце концов. А здесь столько пыли и пахнет плесенью!

— Ты опять за свое? Дорогая, если ты будешь относиться к своему лечению с таким безразличием, то проведешь остаток своих дней в изоляции. Твои показатели только вошли в норму.

— Засунь эти показатели себе в жопу.

— Грубо, миледи, очень грубо.

— А без хуя меня оставить не грубо. Когда мы трахались в последний раз?

— Мне нравится такая постановка вопроса. «Когда мы трахались…» Велик и могуч человеческий язык. Ты знаешь изначальное значение глагола «трахать»?

— С меня хватит твоих ублюдочных инсинуаций! Я задала тебе прямой вопрос.

— Я слышал. Итак… — Альберт сделал вид, будто бы что-то усиленно вспоминает, — последние наше соитие состоялось ровно двенадцать дней назад.

— Ты знаешь, я — нимфоманка. Такой родилась и нисколько этого не стыжусь. Ты — мой лечащий доктор и одновременно постоянный любовник. Если я хочу, ты лечишь меня от всей этой неврологической дури, если хочу — вставляешь в меня свой хрен и мы ловим кайф.

— Дорогая, избавь меня от подобной лексики. Я человек тонкой душевной организации.

За стеклопластиковым окном розовым маревом расползался закат. Его прочерчивали яркими полосами инверсии атмосферные планеры — излюбленный транспорт в черте города. Многие апартаменты сейчас имели персональные аэродромы для одноместных соларных геликоптеров и авиеток. Небо подернулось зелеными испарениями промышленных комплексов, возвышавшихся вдали. Луксор был громаден, по крайней мере по устоявшимся в метрополии Земли меркам. Это был третий по величине город на Марсе.

Процесс колонизации Красной планеты занял у человека не одну сотню лет. Когда была впервые смонтирована стабильно действующая установка по терраформингу, потенциально способная изменить облик целой планеты, календарь показывал середину 235_ года. Первыми были возведены стовратные Фивы, окружившие Олимп, высочайшую марсианскую гору. Потом дело пошло по накатанной.

Некогда свободная планета, Марс сейчас был закован в прочные сети климат-куполов, окружавшие многокилометровые мегаполисы. Каменистая ярко-красная земля планеты-воина была изуродована шрамами монорельсовых дорог и проплешинами внеатмосферных космопортов. Рудники впились в марсианские недра с жаждой вампиров, надолго лишенных свежей крови. А сам человек вновь погряз в разгуле и пороке (то есть в своих любимых времяпрепровождениях). С упорством мазохиста человек стремился к ограничениям плоти, отдавая дань пиршеству разума. Пытаясь подавить свои страхи и комплексы, он работал над созданием искусственного интеллекта, способного не только сравниться с человеческим, но и превзойти его. И с равным успехом он кастрировал своего кремниевого двойника, удаляя из программного кода необходимые для превосходства нолики и единицы.

Луксор за толстым окном готовился к бурной ночной жизни. Помигивали первыми тест-включениями голографические рекламные щиты и вывески. Выходили на привычные места промысла жрицы платной любви, торговцы синтетическими и электронными удовольствиями. Люди серыми тенями скользили по улицам, освещенные холодными огнями неона и лазеров. Они тонули в мягком шорохе вездесущих сплит-систем, источающих полный озонового конденсата воздух, и одновременно с этим вдыхали тяжелые испарения собственных тел. Для большинства это было нормой жизни, когда ни одна высокая технология, ни одна игрушка инженеров и ученых, стоящая миллиарды, не могла перечеркнуть вовсе или перекроить под себя законы выживания, законы хищного леса. Ученые, скрывающиеся за плексобетонными стенами огромных небоскребов центрального Луксора, давно уже определили языком сухих цифр и графиков, от чего зависит эффективность любого института, насаженного государством. И поняли, что все, происходящее за рафинированно стерильными стенами «веретена» и других подобных ему мест осталось неизменным со времен первых компьютеров, когда на вершине экономической пирамиды стояли ресурсы природы, а не человеческий разум. Планетарные колонии давно стали средоточием реакции и интеллектуального декаданса. Живущие за счет своей затянувшейся необходимости для орбит (в силу обладания ресурсами), они закостенели, чему способствовал сидячий образ мысли. Когда-то преодоленные, в сознании людей вновь главенствующую роль приобрели феодальные тенденции, теперь основанные на достижениях генетиков, программистов, конструкторов.