Страница 27 из 95
Стряхнув с себя воспоминания, Бабалы обратился к гостю:
— Присаживайся, Аннам. Чувствуй себя как дома. Ты давно из аула?
— Да я прямо оттуда.
— Что там нового?.. Как мой старик живет-может?
— Да все идет своим чередом. А Артык-ага держится, как молодой джигит, право слово!
— Ты приехал поглядеть на нашу стройку?
— Да нет, Бабалы-ага, — работать. Это отец ваш меня сагитировал и добился от Тархана, чтобы тот отпустил меня из колхоза. — Аннам достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенный лист бумаги, протянул его Бабалы. — Вот бумага от правления. Тут рекомендация, характеристика…
Бабалы внимательно прочитал бумагу, вскинул голову, в глазах его искрилась радость:
— Аннам, так ты, значит, шофер?
— В колхозе грузовик водил.
Нуры живо повернулся к Бабалы:
— Вот и бери его на свой «газик»! Земляк все-таки.
Мухаммед не дал Бабалы ответить, торопливо проговорил:
— Нет, нет, Нуры, ты уж не соблазняй ни Бабалы, ни Аннама… Аннам пойдет в мою бригаду экскаваторщиком, на место Ивана Филипповича. Как, Аннам, согласен? Зачем тебе легкое дело, когда есть потрудней и попочетней?
Аннам вопросительно смотрел на Бабалы. Тот погладил ладонью щеку:
— Соблазнительно, конечно, поездить с земляком… Но Мухаммеду действительно нужен экскаваторщик. Так что ты, Аннам, вовремя приехал. Ступай к Мухаммеду.
— А справлюсь? — усомнился Аннам. — Я ведь только машину водить горазд.
— Мухаммед тебя подучит. И поможет на первых порах.
Аннам замялся:
— Бабалы-ага… Я не один приехал…
— Ещё лучше! Твой товарищ тоже шофер?
— Я мать привез, Бабалы-ага!
Мухаммед хлопнул его по плечу:
— Ай, молодец!.. Бостан-эдже — находка для бригады. Примем ее, как родную… Как она готовить умеет — пальчики оближешь! — И он даже причмокнул от предвкушаемого удовольствия.
Бабалы глянул на него с осуждением:
— Ты только о своей бригаде думаешь. А каково-то Бостан-эдже придется в пустыне? Она ведь не может похвастаться ни молодостью, ни здоровьем. В отличие от твоих богатырей, которым все нипочем!
— Ты полагаешь, у меня все — богатыри? Ошибаешься. А Марина Чернова? Она к нам из Гомеля прибыла. Хрупкая, как рюмка. Уж, во всяком случае, не мастер спорта. А не хнычет, не жалуется. Пустыня ей, конечно, в диковинку. И подруг нет. Вот Бостан-эдже и возьмет ее под свою опеку. Вдвоем-то им веселей будет.
— Может, ты и прав…
Аннам робко вставил:
— Да уж пускай мама со мной будет. В бригаде Мухаммеда. Она мне так и сказала: я на вашей стройке буду там же, где ты. Мать ведь, и я у нее единственный… — Он словно оправдывал Бостан-эдже. — Сперва она и слышать не хотела ни о какой стройке. Куда, говорит, тебя несёт, или в колхозе мало работы, не пущу — и все. А как увидела, что я стою на своем, так тоже стала собираться…
Нуры вздохнул с завистью:
— Счастливый ты, Аннам!.. Придешь с работы домой — ужин уже готов. Из казана жирной лукмой пахнет… — Он мечтательно закатил глаза и вздохнул: — А Нуры в это время, прислонившись к колесу своего скрепера, будет грызть сухари напополам с пылью и запивать их мутной водичкой.
Бабалы не дал ему развить любимую тему — чуть нахмурясь, спросил у Аннама:
— А где же Бостан-эдже?
— На станции меня дожидается. Я же не знал, когда и где вас найду.
— Мухаммед! Позаботься об обоих. Что ж, Аннам, удачи тебе на новом месте!
Глава двенадцатая
ПИСЬМО ПРОЧЕСТЬ НЕКОГДА…
абалы, хоть ему и помогал Иван Петрович, был занят с утра до вечера: дел и забот на участке хватало.
Участок, не так уж давно возникшим, походил на старый дырявый бурдюк. Не успевал Бабалы заштонать на скорую руку одну дыру, как появлялась другая.
Например, было четко определено: какая машина и какой груз должна перевозить. Стройка, казалось, кишела грузовиками и самосвалами. Но машины десятками выходили из строя или застревали в пути. Уж очень тяжелые были дороги. А многие шоферы — неопытны и не могли быстро устранить повреждения. И на тех участках, куда вовремя не подвозились запасные части к механизмам, горючее, тросы, работа останавливалась.
Подводили и энергопоезда. Часть экскаваторов работала на электричестве, и когда сильный ветер обрывал провода, а бывало, и столбы выворачивал, или по какой другой причине энергопоезд переставал давать ток экскаваторам — они разом замирали.
А любая потеря времени оборачивалась, в сознании Бабалы, «простоем» тех земель, которые должен был оживить Большой канал. Пословицу «время — деньги» он переиначил на свой лад: время — вода. Будущая вода для бескрайних плодородных просторов, будущие урожаи…
Поэтому Бабалы не щадил себя, порой ему некогда было даже пообедать.
Однажды, когда он сидел у себя в кабинете и просматривал бумаги, на глаза ему попалось письмо. Адрес на конверте был выведен знакомым почерком…
У Бабалы взволнованно забилось сердце. Но он никак не мог улучить минутки, чтобы вскрыть конверт: в кабинете все время толклись люди, ему приходилось внимательно выслушивать каждого, разрешать возникшие споры и конфликты, подбадривать, уговаривать, подписывать всяческие бумаги… В конце концов, отчаявшись прочитать письмо в спокойной обстановке, он сунул его в карман.
В этот момент на него наседал парень, нетвердо державшийся на ногах, он вопрошал плачущим голосом:
— Товарищ начальник, почему бухгалтер не выдает мне подъемные?
Это был тот «работяга», которого Бабалы в первый день своего приезда увидел с бутылкой в кармане. У него и сейчас из кармана грязных, рваных штанов торчало горлышко четвертинки. На стройке он был притчей во языцех, и Бабалы уже знал, что зовут его Володя Гончаров.
Если бы на месте Бабалы был Артык, то, наверно, он вытолкал бы этого пьянчугу в шею: вот, мол, тебе подъемные, тебе ведь деньги не на жизнь нужны — на водку! А Бабалы жалел этого парня, видел в нем не только опустившегося, пропившего и деньги, и одежду, и ум «алкаша», но и человека, работника. Только — больного, несчастного человека. Потому он мягко проговорил:
— Вот что, Володя, ты сейчас не в себе, ступай отдохни, проспись. После потолкуем обо всем.
— И мне дадут подъемные? Жрать же нечего, товарищ начальник!
— Дадут, дадут, я поговорю с бухгалтером. Он, наверное, просто не хочет, чтобы ты их пропил. Ведь пьешь ты безбожно, дорогой. Так и до ручки можно дойти. А ты ведь, как я слышал, парень неплохой, а? И руки у тебя золотые. Дорогую цену платишь ты за это пойло, — Бабалы поглядел на его оттопыренный карман.
Володя, расчувствовавшись, даже всхлипнул:
— Верно, товарищ начальник! Вся жизнь — под откос… — Глаза его загорелись пьяной решимостью: — А хочешь, я… Вот тебе честное большевистское!.. А, я ведь беспартийный… Ну, честное комсомольское!.. А, из комсомола-то меня исключили… Ну, простое честное слово! — Он все шарил рукой в кармане, пытаясь извлечь бутылку, и, наконец, достав, помахал ею перед Бабалы: — Больше я в рот не возьму эту отраву!
— Вот это похвально!
— Глаза б мои на нее не глядели!
Он тупо посмотрел на бутылку, перекривился весь и хотел было хлопнуть ее об пол, но Бабалы удержал его руку:
— Погоди, не дело это — бить бутылки у меня в кабинете. Отдай ее лучше мне. Я припрячу до поры до времени. Вот встанешь твердо на ноги, мы ее вместе разопьем.
Володя как-то обмяк; протягивая бутылку Бабалы, спросил дрогнувшим голосом:
— А я… еще не конченый человек?
— Это, дорогой, целиком от тебя зависит. Я лично еще надеюсь видеть тебя в числе лучших строителей!
— Спасибо, товарищ начальник… Вот честное слово… А, я это уже говорил.
— Потом, потом потолкуем. Иди отдохни.
Володя ушел, пошатываясь, а в кабинете появился Зотов. Он ухмылялся и иронически, и добродушно:
— Ну, как, задал он тут концерт?
— Различного рода концерты, дорогой Иван Петрович, на участке устраиваются частенько.