Страница 57 из 71
— Вот, возьмите, — говорю я и достаю из комода мужнину рубашку, белую в синюю полоску, тридцать восьмой размер.
Она поблагодарила. Ее гость переоделся в форму железнодорожника и около двенадцати ушел. Больше в его не видела и только потом узнала, что это был Кубиш, который бросил бомбу в Гейдриха. Но, прежде чем он ушел, была еще история с велосипедом.
Пани Новакова говорит:
— Представьте себе, что велосипед остался там…
— Где? — спрашиваю я ее.
— Неподалеку от шлагбаума, где ехала эта телега с углем.
Тут слышим: по лестнице поднимается Индржишка, шумно кричит что-то, как часто ведут себя дети. Она была долговязая, длинные руки, длинные ноги.
— Мамочка, я хочу есть! — кричит она еще снизу.
Никогда не ходила по ступенькам нормально, всегда прыгала так, что лестница сотрясалась.
— Хорошо, что ты пришла, — встретила ее пани Новакова. — Придется тебе еще кое-куда сбегать, а потом я дам тебе поесть!
— А куда?
— Один наш знакомый забыл у магазина «Батя» велосипед. Беги и прикати его к нам во двор. Если тебя спросят, чей это, ничего не говори. С ним произошел несчастный случай, и у него могут быть из-за этого неприятности…
Индржишка собралась и ушла. Пани Новакова еще крикнула ей вдогонку:
— И не вздумай ехать на нем, ты не умеешь. Иди лучше дворами, не то еще попадешь под машину!
Девочка кивнула и выбежала за ворота. Минут через двадцать она вернулась с велосипедом. Пани Новакова велела оставить его внизу у дровяного сарая.
— Тебя кто-нибудь видел?
— Какая-то пани приставала ко мне с расспросами, но я молчала, — ответила Индра.
В тот же вечер по всему району начались обыски. Эсэсовцы ходили из дома в дом. Искали преступников. Потом приехали машины, и всех либеньских девочек забрали в гестапо. Мы сразу поняли, в чем дело. Пани Новакова заставила Индру остричься — у девочки были длинные волосы, — и рядом в парикмахерской ей сделали перманент. Я почему об этом знаю: пани Новакова обещала заплатить после того, как пан Новак получит жалованье и принесет деньги, Индра в школу не пошла будто бы по болезни…
В гестапо пришлось явиться и ей, и еще четырем девочкам из нашего дома. Когда Новак утром уходил на работу, он привел свою жену к нам. На нее страшно было смотреть: растрепанная, глаза вытаращенные, вид дикий, — и все время повторяла одно и то же:
— Ах, Индра! Ах, Индра!
Пан Новак посадил ее у нас к столу и сказал:
— Вот здесь сиди и смотри в окно, она обязательно придет…
И попросил меня присмотреть за женой: с ней, мол, что-то неладное.
— Главное, — говорит, — никуда ее не выпускайте, пожалуйста.
Я ему обещала. Не прошло и часа, пани Новакова стала причитать, рвала на себе волосы. Я уложила ее в постель и сделала холодный компресс.
К вечеру девочки из нашего дома вернулись. А Индры все не было. Было уже темно, когда она появилась в дверях.
— Ты что делала там так долго?
— Ну, нас построили. Потом прикатили второй велосипед, который остался на месте покушения. Каждая из нас должна была взять его и, держась за руль, пройтись в зале по кругу. Там были какие-то женщины, которые должны были узнать, кто из либеньских девочек взял этот первый велосипед от магазина «Батя».
— Ну и?
— Мне стало плохо, поэтому я шла последней. Они меня не узнали…
Она начала смеяться и прыгать. Когда пришел с работы пан Новак, они вместе с сыном Вашеком унесли пани Новакову. Она не держалась на ногах и была страшно взволнованна.
Каждый день мы ждали продолжения событий. Казалось, все кончится благополучно. Но вот наступил тот вечер.
Я была дома и слышу, что рядом громкий разговор. Новак очень злился, и я поняла, что жена его ходила куда-то, носила еду, вроде бы для парашютистов, а в это время в той квартире гестапо производило арест. Пани Новакова извинилась, сказала, что искала туалет и что туда попала случайно. Гестаповцы ничего ей не сказали, но забрали ее удостоверение личности.
На другой день была ясная, солнечная погода, школьникам выдавали свидетельства. Я отправилась с нашей малышкой к Влтаве погулять на набережной. Индржишка попросилась пойти с нами, повезла коляску.
Свидетельство она спрятала в комод со вздохом: боялась, что вечером отец будет ругать за плохие отметки.
Мы вернулись после четырех. Я взяла малышку на руки и попросила Индру отвезти коляску во дворик к сараю, а сама потихоньку пошла по лестнице. Вижу — навстречу мне идет Вашек в одних трусах, без рубашки, а за ним пани Новакова и Славка. Тут же какие-то люди в гражданском. Вашек в наручниках.
«Гестапо», — с ужасом подумала я и прямо оцепенела. Они прошли рядом, мы поздоровались с пани Новаковой, а я продолжала стоять столбом, не могла сделать ни шагу. Их вывели на улицу, и тут пришла со двора Индра, которая ничего не видела и понятия не имела о случившемся.
— Что с вами? — спросила она.
У меня язык не поворачивался сказать ей обо всем. Я молчала.
— Вам нехорошо? Наверное, солнце напекло… — Она взяла меня под руку и повела. Я не знала, что и делать, но на галерею выбежала соседка и закричала на весь дом:
— Индра, беги, к вам приходило гестапо!
Индржишка вытаращила глаза, замерла, а потом бегом понеслась наверх, вбежала в квартиру:
— Мамочка…
Я — за ней, через две ступеньки вбегаю в кухню кругом страшный беспорядок, все в квартире перевернуто вверх дном.
Из их комнаты вышел гестаповец и заорал на на нас.
Было плохо…
Три с половиной часа просидела я у них на кухне с ребенком на руках, а Индра — напротив. Он бил ее по лицу. Еще когда мы шли от реки, Индра хныкала: «Хочу есть!»
Когда мы сидели на кухне, я сказала:
— Теперь можешь поесть.
Это когда мы сидели друг против друга и смотрели в пространство, а за нами наблюдал один из гестаповцев.
— Мне уже и не хочется, — грустно сказала она, но все же подошла к буфету (пани Новакова в то день варила лапшу), но к ней тут же подскочил гестаповец и ударил несколько раз. За то, что не попросила разрешения…
Стемнело. Внизу в трактир шли мальчишки с кружками за пивом для отцов, и, представьте себе, их никого не выпускали обратно. В наш дом впускали, а из дома — никого. Если мальчишка с пивом долго не возвращался, за ним приходила мать, и ее тоже загоняли во двор, потом приходил отец, и его заталкивали туда же. Вскоре внизу собралась целая толпа. Гестаповцы дожидались, когда придет с работы Новак, и опасались, как бы его кто-нибудь не предупредил…
Последней арестовали Аничку. Она возвращалась со свидания, веселая, в новой широкополой белой шляпе из соломки с лентой.
Квартиру опечатали и уехали. Больше мы семью Новаковых не видели. Неделю спустя я ходила в «Печкарню»[34] спросить, не нужно ли Новаковым чего-нибудь. Там, как только услыхали, чего я хочу, заорали на меня; им там, дескать, прекрасно, и с какой это стати я о них беспокоюсь, может, мне самой туда же захотелось?
Я посмотрела дежурному в глаза и говорю, что у них на кухне осталась лапша, она заплесневела и теперь воняет на весь дом…
Он опешил, не зная, что сказать, а потом просто выгнал меня.
Вся семья Новаковых погибла в газовой камере. И Индржишка тоже. А пани Новакова еще до казни сошла в тюрьме с ума…
Избежала этой участи только их старшая дочь. Но можно ли завидовать ее жизни? Что это за жизнь?
ДОНОС
В то время я служил в жандармском участке в Бенишове. После покушения все жандармские посты протектората получили размноженные фотоснимки плаща, портфеля и, кажется, велосипеда — не помню уже. Это были вещи, оставшиеся на месте преступления и потерянные покушавшимися на Гейдриха. Эти снимки мы обязаны были предъявить всем лицам, проживаем на территории участка. Каждый взрослый должен был расписаться, что снимки видел, а также сообщить, знакомы ли они ему, эти вещи, кому они принадлежат. Предполагалось, что это поможет поймать преступников.
34
То есть «Дворец Печека», где находилось Гестапо.