Долгие ночи

Али, хотя и не верил ни единому слову Кундухова, услышав последнюю фразу, невольно проникся к нему жалостью. Сам сполна испытавший горечь изгнания и тоску по родине, он чутьем улавливал то, что действительно шло из глубины души. То, самое сокровенное, что как бы ты ни старался, никакими красивыми словами не прикроешь. И даже когда молчишь, это сокровенное все равно проглядывает сквозь непроницаемую маску, надеваемую тобой, чтобы не прослыть слабым и не умеющим скрыть свои чувства мужчиной. Это сокровенное не скроешь, когда твои глаза, лицо, голос, когда все твое существо тоскует и страдает, бьется, как птица в клетке, ищет и не находит выхода, мечтая постоянно о голубом прозрачном небе…

— Пойдем с нами! — вырвалось у Али, и он сам почувствовал, как краснеет.

— Рад бы, да не могу. Я не волен поступать согласно моим желаниям. Турки во мне еще нуждаются, а русские — нет. Да и не впустят они меня обратно. Так что дорога назад для меня отрезана. Если кто-то из вас и вернется на родину, то он сможет затеряться в горах. Мне же останется одно: жить, тоскуя по родине, и умереть на чужбине.

— Ты очень много и хорошо говорил сегодня, Муса, — сказал Арзу, — но я не поверил ни одному твоему слову.

Кундухов не стал противиться.

— Я и не осуждаю тебя за это, — миролюбиво согласился он.

— Ты научился продавать себя, и тебе неплохо живется здесь, — бросал Арзу жестокие слова, словно хлестал его ими по щекам.

Но Кундухов принимал удары безмолвно, только лицо его поминутно менялось, что свидетельствовало о внутренней борьбе, пламя которой сжигало его, о том невероятном напряжении рассудка, которым этот внешне спокойный человек охлаждал готовую закипеть кровь и сдерживал бушующие страсти.

— Довольно, — наконец прохрипел он, сраженный прямотой суждений собеседника. — Я тоже человек, а не железо. И пришел не для того, чтобы выслушивать от тебя оскорбления. Да, я богат. Да, у меня много денег. Но ты говоришь это так, словно завидуешь. Но что деньги и богатство? Они не могут заменить родины. Все, что имею, я бы отдал за возможность умереть в родных горах. Пусть даже нищим, это уже неважно… К несчастью, я осознал это слишком поздно…

— Что ж, Бог тебе судья! — Арзу встал. — Пойдем, Али.

— Подождите! — спохватился Кундухов. — Мне же приказано вернуть вас обратно…

Арзу остановился.

— Тогда ты напрасно теряешь время, Алхазов Муса. Решай, как тебе удобнее поступить. Что же касается нас, то ни один чеченец не вернется живым.

— Не следует горячиться, Арзу. Русский царь не пропустит вас через границу.

— Мы придем к границе и будем просить сардара, родного брата царя, чтобы он пропустил нас домой. И будем стоять, пока нам не откроют границу.

— Сардару вы тоже не нужны, как и царю.

— Прорвемся в таком случае с боем.

— Вас перебьют, а если прорветесь — сошлют в Сибирь…

— В Сибири будет не хуже, чем здесь.

— Там вы станете христианами, ваши женщины будут ходить без шаровар и спать с гяурами, а внуки забудут и родной язык, и обычаи, и веру!

— Один раз ты уже помог нам, Алхазов Муса. Теперь как-нибудь мы сами сумеем побеспокоиться о себе, постоять за себя и за свою веру. Решай скорее: или мы едем дальше, или ты везешь назад наши трупы…

Впервые в жизни Кундухов заколебался, не зная, что ему предпринять. Перебить их или отпустить восвояси? Какое решение будет правильным? Ясно было одно, что повернуть их не удастся.

Но и драться с ними не имело смысла. Все же он сделал еще одну попытку остановить их.

— Не наговаривай лишнего, Арзу, — сказал он. — Если бы я надумал применить силу, то не стал бы вести с тобой такой длинный разговор. Я отпускаю вас. Идите с Богом! Но что случится с вами там, — Кундухов махнул рукой в сторону границы, — могу предсказать заранее. С обеих сторон к границе стянуты войска.

Там вас просто перебьют. Я прошу: вернитесь обратно, пока не поздно. Нет, я не подниму оружия против измученных людей. Но там с вами не посчитаются. Сейчас вы просто не видите выхода.

А выход-то есть. Просто необходимо согласиться на предложение, поступившее от турецких властей.

Арзу презрительным взглядом окинул бывшего генерала и покачал головой.

— Наверное, твои хозяева, а вместе с ними и ты, думают, что чеченцы, подобно хищным зверям, только и жаждут крови? Нет, Алхазов Муса, в наемники мы никогда не пойдем. Так и передай своему султану, — и дав понять, что разговор на этом закончен, Арзу не оглядываясь зашагал к своему коню. Али неотступно следовал за ним. Чеченцы поднялись. По знаку Кундухова турецкие всадники расступились…

…Переселенцы продолжали медленно продвигаться на север. Они уже прошли довольно большое расстояние, когда их нагнали две подводы, сопровождаемые турецкими всадниками. Присмотревшись, в одном из них Али узнал Афако. Колонна остановилась.

— Мой брат Муса послал вам все эти продукты, — сказал Афако, подъехав к Арзу. — Он просит принять их. И еще он хочет, чтобы все вы простили его. Не думайте о нас плохо. Мы действительно хотели и хотим вам добра. Но вышло не так, как мы предполагали. Да услышит Аллах ваши молитвы! Да не лишит он вас своей милости!

Сказав все это, Афако хлестнул коня и галопом поскакал обратно, не дожидаясь разгрузки подвод…

ГЛАВА XII. МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

Правительства подчас бывают бандитами, народы же — никогда.

В. Гюго

Уже две недели прошло с тех пор, как первая партия переселенцев приблизилась к границе и замерла без движения в ожидании ответа Великого князя. И вот вчера делегация во главе с Арзу вернулась наконец из Тифлиса. Как и предсказывали, наместник Кавказа прошение чеченцев отклонил. Таким образом, исчезла последняя надежда на мирный исход дела.

Да, вот она, желанная граница. За тем вон полосатым столбом начинается родина, свидания с которой ждут ее заблудшие дети.

Она всегда стояла перед их глазами. И в первых лучах солнца, и в тусклом свете луны. Голос ее слышался им в нежном посвисте ветра, в журчанье ручья, в шуме леса, в радостном пении птиц, в шелесте трав. Во всем ловили они зов родных гор и с нетерпением ждали момента, когда вновь увидят дорогие сердцу места. Но невидимая стена отделила их от родины. Как теперь преодолеть эту стену?

Границу охраняли солдаты. Много солдат — и султанских, и царских. Неужели с ними придется воевать? Хватит ли на борьбу сил? Ведь люди до предела истощены, стали похожи на тени.

Семь дней чеченцы бросали шапки и платки перед русскими и турецкими генералами. Это было унизительно, но на это вынуждали обстоятельства. Никогда и никому не кланялись чеченцы, ни перед кем не становились на колени, обнажали головы только в том случае, если обращались к кому-то с величайшей просьбой. Турки возвращению не противились, ибо отлично знали, что русские не пропустят чеченцев на родную землю. Но как договориться с русскими? Они не соглашались ни на что. Переселенцы заверили русского генерала, что не станут нарушать законы, будут жить мирно и покорно, подчиняться всем указам, если он разрешит им вернуться домой. Горцы соглашались даже поселиться не в самой Чечне, а там, где будет угодно русскому правительству.