На грани веков

После пережитой страшной зимы в лесу, как только Мартынь оказался в усадьбе отца, его охватил такой подъем, что все, что тут надобно было сделать и преодолеть, казалось пустяком, детской игрой, забавой. В еще плохо гнущихся членах и ослабевших мускулах он чувствовал брожение неисчерпаемой силы, зовущей с головой окунуться в работу хоть бы и сегодня же вечером, начать и уже не отступаться, пока все не станет таким, как он видел в воображении. Отец был прав, старый дом принадлежал ему одному, он и взял его с собой — кто знает, может, именно потому, чтобы сын смог доказать, способен ли он на то, на что в свое время был способен кузнец Марцис. Ну что ж, гляди сверху, упрямый старик, — сын тебя не посрамит!

Воодушевленный Мартынь кинул взгляд на клеть, где возилась Инта, ворча на Пострела, который то и дело путался под ногами со своим котом. Да разве же ради них не стоит поработать, пока кожа с ладоней не слезет! Он ничего не сказал, только многозначительно улыбнулся, перекинул через руку сложенные вожжи и направился вверх по взгорью.

Роща отросла удивительно быстро, коричневые березки стройны, как камышинки; те, что потолще, уже наряжаются, как взрослые, в белую одежку. Дуб ни чуточки не изменился, точно таким же Мартынь, помнится, видел его и в детстве. Все такой же и камень старого Марциса, рядом с которым он сам сейчас покоится. За отколотым боком различим кусок поляны с рыхлой землей, еще прошлым летом зазеленевшей. Вот именно так старый кузнец и желал покоиться: без могильного холмика, под зеленым дерном, там, где дуб и березы пускают корни, так что и тот, кто лежит в земле, и то, что шумит в листве, — неразрывное целое… Чудак, большой чудак был старый Марцис, не всегда и поймешь, что у него на уме.

Отсюда Мартынь направился в бор присмотреть, нельзя ли там поблизости подыскать подходящие деревья для сруба. На самом краю их не было, но шагах в двадцати подальше — островок сосен, прямо как на подбор, одна к одной. Да, нелегко будет сырые тяжелые стволы вытаскивать на опушку, ну да вместе с Мегисом и это одолеют. Потом кузнец повернул направо и двинулся прямо в Голый бор к зарослям полевицы.

Час спустя он принес домой тяжелую вязанку и бросил ее у ступеней клети — что ж это и дома под настоящей крышей спать на голых досках либо на подстилке из можжевельника? Тут и Мегис подошел с остатками скарба из лесу. Покамест Инта выкладывала его, они кое-как поправили пол под навесом — Пострел, торопясь обследовать все, уже дважды падал на нем, набил на лбу шишку и ушиб большой палец на ноге. Когда в котле над костром, разведенным посреди двора, начала вариться похлебка на ужин, а Инта пошла доить корову, мужчины уселись под навесом, чтобы обсудить, как браться за работу с завтрашнего дня. Разговор этот был длинный и серьезный — ведь не так-то легко решить, за что браться сначала и что оставлять на потом.

В самый разгар их разговора заявились гости — Марч и Мильда. Они медленно поднялись на пригорок, у Мильды на руке увесистый узел. Лоб Мартыня покрылся глубокими складками.

— А их кто звал сюда!

Мегис хотя и редко спорил с вожаком, но на этот раз осуждающе покачал головой.

— Не забывай о прошлом рождестве.

— Не забыл, да только и прошлую осень не забуду.

Но все же сдержался, — хотя и скрепя сердце, подал обоим руку. Гости чувствовали себя очень неуверенно, в особенности Марч, смущенный и побагровевший, потому что Мартынь не мог скрыть досады и не желал затевать разговор. Мильда же помнила о том, как вчера, когда из Бриедисов забежала к ним, только она и говорила, а кузнец лишь неохотно буркал что-то в ответ. Да ведь нельзя же так, надо же кому-то начать, вот она и завела:

— Вот и хорошо, что вы, наконец, вернулись.

Начало было положено, да только, кажется, без успеха. Похоже, что кузнец еще больше надулся.

— Для кого хорошо: для вас или для нас?

Мильда всегда была скорая и резкая на ответ, тем более что большой вины за собой не чувствовала. Она сбросила узел под навес и выпрямилась, как человек, уверенный в своей правоте.

— По-моему, и для вас, и для нас. У вас теперь хоть крыша над головой, а мы малость попытаемся загладить обиду, что вам причинили. Ежели люди хотят исправить свои грехи, так этому и сам господь бог не препятствует. Ты что, Мартынь, строже его хочешь быть?

Мартынь приподнялся, но, сдержавшись, снова сел. По лицу кузнеца было видно, что он ведет тяжелую борьбу. Наконец его железная воля взяла верх, складки на лбу разгладились — голос хотя и остался глухим, но гнева и злобы в нем не было.

— Люди, говоришь? А ты про себя с Марчем думаешь или про остальных тоже?

— Сперва про себя, а потом и про остальных. Я тебе еще вчера сказала, что вся волость сознает свою вину и потому готова помочь вам чем только можно. Это идет от чистого сердца, и отвергать не следует. Сделанного не воротишь, да и какой толк гневаться и отделяться от людей, — все равно вам среди них жить. Легкой жизни вам ждать не приходится, вот и увидишь, как хорошо будет, когда соседская рука поможет.

Мартынь еще раз должен был сделать усилие, чтобы сдержаться. Прошло довольно много времени, прежде чем он смог спокойно продолжать.

— Если говорить начистоту, то выходит так: ты с Марчем — это одно, а остальные — это другое. Ежели бы я на тебя обиделся, так последней свиньей был бы. Разве же я забыл, что ты и мне и покойной Майе была лучшим другом? Ты ходила вместе с нами, когда мы захватили и чуть не порешили нашего покойного барина. Ты единственная из всех не оставила старого Марциса, когда остальные хотели сделать его волостным нищим. Такое не забывается, и я об этом никогда не забуду.

Мильда смущенно отмахнулась.

— Да что ты обо мне! Ничего я такого и не сделала — что мне, трудно было пробежать сотню шагов!..

С подойником в руке из хлева вышла Инта с Пострелом, за ними, задрав хвост, трусил кот. Мартынь приветливо взглянул на Марча.

— И ты всегда был мне другом, а больше всего минувшей зимой. Не помог бы ты нам — мы бы все… Э, да что там про нас говорить! А вот Пострел бы помер, А если бы у нас не стало этого мальца… Ты даже и не представляешь, чем порой может стать для троих взрослых этакий сорванец. Скажи, сколько мы тебе должны за то, что ты тогда дал Мегису? Ты не думай, мы не бедняки, хотя без тебя в лесу и с деньгами пропали бы.

Марч замахал руками.

— Да что ты, ничего я не возьму просто потому, что это господское добро и продавать я его не могу. У меня все записано как положено, а плата причитается барину. Я ему говорил, да и он только отмахивается.

Инта слушала этот разговор, стоя чуть поодаль. Пострел подошел, широко расставив ноги, встал перед ними и, важно прижав палец к носу, оглядел гостей с ног до головы.

— Ну, ладно, тогда я поговорю с Холодкевичем; мы все трое можем работать и свои долги вернем, — правда, Мегис? Ну вот, это про вас, а теперь скажу и про остальных. Соседская рука помочь может, говоришь? У меня вот тут соседи, ближе некуда, давеча они втроем стояли на своем дворе и глядели сюда, — сдается мне, если бы у них заместо глаз были угли, так наша клеть с хлевом теперь дымилась бы почище сгоревшего овина. Да только не о них речь, это дело старое. И о волостных бабах говорить нечего, и о тех, кто еще трусливее и глупее этих баб. А вот где были наши соратники, когда вся волчья стая хотела растерзать Инту и камнями закидать Пострела, которого мы все пронесли через леса и топи на эстонском порубежье? Я спрашиваю, где они были, когда нам с Мегисом приходилось прорываться с мушкетами в руках сквозь разъяренную свору, чтобы только живыми укрыться в лесу, — а у тех уже пук соломы на жерди был привязан, чтобы двор Вайваров подпалить?

Он встал, глаза его метали молнии, руки сжались в кулаки. Но вот он снова овладел собой и сел.

— Вы не должны обижаться, что я так переживаю, — это все страшная зима и прочее… Знаю, что не они истинные виновники, а проклятая глупость, трусость и смутное время. Я и сам не святой… Да только после всего принимать от них помощь — нет, это не для нас, жалости нам не надобно! Нет уж! Мильда права, все равно нам жить вместе, без этого нельзя. Со временем все пройдет, — все со временем проходит. А только не сейчас, не сегодня и не завтра… И если вы хотите что-нибудь сделать для нас, то передайте всем, что завтра кузню откроем; мы с Мегисом начнем работать; кому что надо, пусть приходят. Поначалу плату будем брать кто чем может, этак и им сподручнее будет. А теперь забирай свой узел и не сердись!