Сумерки

Туман был настолько густ, что в нескольких шагах уже ничего не было видно. Андрийко кинулся к воеводе узнать, что он задумал предпринять. Но воеводы не было дома. Полный сомнений и неуверенности, юноша повернул обратно. Подходя к сводчатым дверям, он разглядел в тумане четыре тёмных силуэта. В двух он узнал женщин. Андрийко мигом кинулся под тёмный свод и, минуя часовых, помчался по лестнице к галерее и остановился как вкопанный. На подоконнике ярким огнём горела масленая лампа. Перед нею в золотистом вооружении с булавой в руке и тяжёлым мечом на боку стоял Юрша. Однако не успел он сказать и слова, как внизу послышался лязг оружия и хриплый крик:

— Прочь с дороги, не то вышибу дух, прежде чем успеете позвать своего паршивого пророка! Вон отсюда!

В ответ на приказ прозвучал высокий гортанный голос молодого из ратников:

— Твоя княжеская милость может пройти, если угодно, но его вельможность воевода просит перед отъездом зайти к нему на минуту. Воевода наверху. А ваши товарищи могут остаться здесь.

Наступило молчание, видимо, князь раздумывал. Наконец на лестнице послышались шаги, и вот перед воеводой и Андрийкой остановилась высокая, статная фигура, закутанная в дорожную шубу с капюшоном. Капюшон был надвинут на глаза так, что узнать человека было невозможно.

— Приветствую тебя, князь, в Луцке! — сказал воевода. — Почему так украдкой уезжаешь, ни с братом не поздороваешься, ни со мной, своим единомышленником? Неужто затеял под покровом ночи недоброе дело, которое стыдится бела дня?

Князь поначалу молчал, потом откинул капюшон и открыл своё красное, искажённое досадой лицо.

— Не к тебе приехал я, и не к Танасу. А по своему делу, каково оно, знаешь сам благодаря доносчику, влезшему в доверие к беспомощной женщине и предавшему её. Зачем же спрашивать о том, что знаешь?

Точно удар молнии, бешеный гнев охватил Андрия. И одновременно, точно удар кнута, обрушилась на него обида, и не успел никто опомниться, как он выхватил из ножен меч покойного боярина Василя. В тот же миг блеснул булат Носа, и звонко, так что посыпались искры, сшиблись оба стальных острия.

— Эту ложь ты, князь, выплюнешь с кровью! — заревел опьяневший от гнева Андрийко, неистово наступая на князя.

Взбеленился и князь, и его гнев прорвался, точно пламя сквозь стреху. Удары градом посыпались на противника, и поединок, наверно, закончился бы чьей-нибудь смертью, если бы не Юрша.

— Стой! — загремел он. Андрийко сразу же послушался, а булат князя Олександра со всего размаху падал на голову юноши. Юрша молниеносно подставил тяжёлую булаву, и булат со скрежетом разлетелся вдребезги, а булава грозно поднялась над головой неистового бойца.

— Стой, князь, не убивай юношу, опустившего меч не перед тобой, а по моему приказу…

— Ох, я не хотел… — извиняющимся голосом промолвил князь.

— Не винись, перед кем бы оправдался, если бы убил? Предателем стал бы не он, как полагаешь, а ты… Тебе же моя порука, моё боярское слово, что выдал тайну не он, а ваш слуга. И кабы не ты, князь, был тем обманщиком и предателем, — да, не перебивай, — обманывающим и предающим моё доверие и благосклонность великого князя, то и мой племянник, и ты закончили бы эту прогулку в подземном замке вместе с вашей… вашей подругой. Итак, ты, князь, воровски уводишь из-под моей опеки жену боярина Кердеевича, ты, и никто другой! И я диву даюсь, что ты не пришёл открыто и не взял её с моего ведома и согласия. Не всё ли равно, будет ли её беречь для Кердеевича Нос или Юрша?

Точно школяр перед дьяком, стоял молодой князь перед воеводой, но минутами в глазах его вспыхивали молнии, губы и кулаки судорожно сжимались, а лоб хмурился, наконец он заговорил, понизив голос:

— Я не мог взять пани Офку силой, зная, что ты. воевода, этого не допустишь! Она и я хотели тайно достигнуть цели, не навлекая на твою милость гнев Свидригайла…

— Ценою рыцарской чести моего племянника! — прервал его Юрша.

Князь Олександр нахмурился.

— За измену и ложь я всегда требую расплаты кровью! — сказал он. — А за несправедливое подозрение готов идти с повинной даже к такому отроку…

Он склонил перед Андрийкой голову и протянул ему руку.

Юноша покраснел.

— Прости, князь, и за мои удары! — ответил он. — Ты князь и стоишь высоко, у меня же только честь, и, чтобы её сберечь, я готов выцарапать глаза и самому чёрту, а не то что твоей милости…

И он пожал руку князю Олександру, который тем временем уже обратился к воеводе.

— Не думай, воевода, что я отрёкся от тебя и всех наших. Избави бог и святая дева! Не брошу я начатого дела, но сердцу не прикажешь, оно порой сильнее нас…

Но Юрша остановил его.

— Довольно! — сказал он. — Иди с миром и поступай как знаешь. Не мне тебе давать отпущение грехов. Сташке, может, я и отпустил бы их…

— Ух, подлец! — рявкнул князь.

— Конечно, подлец, — согласился воевода, — потому что его довела до греха та самая причина, что и благородного князя Олександра. Разница только в пожаловании… Потому я ему и отпустил бы грехи, но тебе, Олександр, никогда! Не прощаю, но и не осуждаю на вечный плач и скрежет зубовный, а только жду дел. Может, хоть ими ты искупишь то, к чему толкнула тебя похоть.

Олександр молчал.

— Ступай! — закончил воевода. — Мои татары, Андрийко и Сташко будут свидетелями, что я передаю тебе заложницу. С богом!

И, повернувшись, зашагал по галерее прочь, за ним последовал Андрийко, и князь остался один. Долго-долго простоял он с обломанным мечом в руках, наконец как-то чудно засмеялся, вложил его в ножны и сошёл со ступенек. Там, у открытых ворот, его ждали Офка, Марина и Сташко. Оба татарина, увидав князя, поклонились ему в пояс, а когда все четверо вышли, то заметили на снегу что-то тёмное. За ними со скрежетом затворились ворота. Князь наклонился и поднял с земли тёмный предмет и передал его Офке.

— Шарф! — сказал он. — Тот самый, который уведомил меня о том, что вы готовы.

Пани Офка ещё плотнее надвинула на голову бобровую шапку и прикусила от досады губы. Подарок Андрийке. С ним он избавлялся и от её чар. Впервые её красота не свела с ума намеченную жертву. Впервые нашёлся человек, сумевший противостоять её обольщениям, значит, есть ещё на свете люди, которые не смотрят лишь на красивую внешность, а ищут подлинное сокровище, то чистое золото, которое она уже давно растратила.

XII

Никто не знал, почему именно великий князь Свидригайло в мартовское ненастье покинул Литву и поехал в направлении Луцка. Ещё удивительней было то, что. вопреки обычаю, он выехал лишь в сопровождении патера Анзельма и двух парубков с верховыми лошадьми и вооружением великого князя. Быстрые кони мчали великокняжеские сани через Кобрин и Ратно, и хотя путешествие совершалось в полной тайне, оно не осталось не замеченным мужиками, бравшимися как раз в это время за оружие. Молнией пронёсся слух: Свидригайло едет возглавить народное восстание. Со всех сторон к городам и местечкам потянулись бесконечные ватаги селян, чтобы встречать своего государя. Одновременно, на быструю руку, создавались новые. Заворошились даже на польских заимках до того времени спокойные сёла. То тут, то там поднималось мелкое и среднее боярство. В три дня собралась многочисленная рать, которая смогла бы залить половодьем весь край от Днепра до Одера. Одно слово великого князя — и несметные полчища взбунтовавшихся подданных превратились бы в непобедимые полки свободных граждан самостоятельного государства. Однако слово это не было произнесено высокими устами, а сам князь, проехав Ратно, бесследно исчез, как в воду канул. Ещё какое-то время мужицкие ватага запруживали дорогу на Ратно, и, точно рой, волновались Подляшье и западная Волынь; бояре и мужики ждали, расспрашивали, высматривали и в конце концов потеряли всякую надежду. Среди собравшихся зазвучали предостерегающие голоса о мести шляхты и панов-перевертней, и, прячась друг от друга, бояре украдкой стали возвращаться по домам, а за ними последовали их слуги. Мужики долго ещё не верили, что великий князь уже проехал, и с упорством сельских жителей ждали его появления. Наконец изверились и махнули рукой. Народная буря стала утихать, боярство образумилось совсем, а мужицкая рать превратилась в ватаги бунтовщиков…