Кордон

Двое суток Изыльметьев командовал фрегатом, не поднимаясь с койки, — он надеялся на быстрое выздоровление. Но болезнь оказалась тяжелой и затяжной. У него не прекращались головные боли, отказывались повиноваться руки и ноги, слабел голос. Поняв, что скоро _не выздоровеет, Изыльметьев пригласил к себе Тироля.

— Михаил Петрович, — с хрипотой проговорил он Болезнь принуждает меня сдать командование корабл. ем вам. — Занесите в вахтенный журнал следующее..

Тироль, сидя за столиком, вынул из кармана блокнот и карандаш, с повышенным вниманием уставился на командира.

С сего дня, 12 июня 1854 года, — продиктовал Изыльметьев, — я до выздоровления снимаю с себя полномочия командира фрегата и временно возлагаю свои обязанности на капитан-лейтенанта Тироля Михаила Петровича!

Он замолчал. Помощник не мешал ему думать.

— До залива Де-Кастри осталось не менее двух недель пути, — наконец произнес Изыльметьев. — Ваше мнение — дойдем?

Тироль ждал этого вопроса.

— Положение на фрегате, как знаете, бедственное, проговорил он. — Число немощных увеличивается. Тяжелобольных свыше трех десятков человек, сотни полторы пораженных скорбутом… Я знаю мнение офицеров фрегата…

— Продолжайте, — тихо попросил Изыльметьев.

— До залива Де-Кастри более полумесяца пути..

Командир корабля согласно кивнул.

— А питьевой воды, — осторожно продолжил Тироль, — по самым скромным подсчетам, нам хватит на неделю.

Подчеркнув важность сказанного, помощник умолк.

Изыльметьев, прикрыв глаза, долго не отзывался. Он догадывался, к чему клонит Тироль. Положение на фрегате командир знал, конечно же, не хуже своего помощника. Известны ему были и разные мнения офицеров корабля о том, как быть, как жить дальше. Некоторые из них вместе с Тиролем, когда были еще в экваториальных водах, склоняли командира корабля сделать короткую стоянку у

Сандвичевых островов. Пополним, мол, в Гонолулу запасы воды, Добудем что-нибудь из питания и двинемся дальше. Изыльметьев, догадываясь, что у гостеприимных для всех моряков мира Сандвичевых островов «Авроре» может быть устроена вторая ловушка, на предложение сослуживцев ответил отказом: «Пройдем мимо. В пути запасемся дождевой водой, а с харчами как-нибудь перебьемся». Теперь же, когда островная земля осталась позади, а дождевой водой запастись вдосталь не удалось, кое-кто из офицеров все беды на фрегате увязывал с «неразумным упрямством Старика», не пожелавшего посчитаться с их мнением.

— Ближайшая к нам земля, — с трудом проговорил Изыльметьев, — Камчатка. У нас нет выбора. Приказываю незамедлительно сменить курс и следовать в порт Петропавловск.

— Есть! — с готовностью подхватил Тироль. — Разрешите сделать запись в вахтенном журнале?

Изыльметьев кивнул.

Решение направить фрегат к берегам Камчатки созрело у командира фрегата не вдруг. Неукоснительно выполняя приказ адмиралтейства следовать до залива Де-Каст-ри, он каких-то полмесяца назад и в мыслях не держал, что «Авроре» придется отклониться от заданного направления. Однако с каждым днем осложнявшаяся на фрегате обстановка заставила Изыльметьева в последнее время все чаще и чаще думать о выходе из бедственного положения экипажа. После бурно отшумевших тайфунов он попросил дать ему точные сведения о запасах пресной воды и продовольствия. С карандашом в руке командир корабля досконально высчитал, на какое время хватит их экипажу при минимальном потреблении и в каком примерно месте в океане запасы сведутся к нулю. По его подсчетам получалось, что, следуя без каких-либо препятствий к заливу Де-Кастри, при попутном ветре и «семи футах под килем», корабль без воды и провизии будет находиться в такой точке океана, от которой до места назначения останется не менее двух недель. Командир корабля убедился, что, если он будет слепо выполнять приказ адмиралтейства, погубит весь экипаж. Не надеясь на чудо (в чудеса он просто не верил), Изыльметьев вел корабль по прямой на запад до поры до времени. Но вот наступил момент, когда он счел необходимым направить фрегат к Камчатке. Расчеты командира были точными. До Петро

павловска неделя хода, только на такой период при экономном расходе хватит воды. В тот день больной Изыльметьев и пригласил к себе Тироля. Заранее выношенное командиром решение вылилось в приказ. А дальше помощник сделает все возможное, чтобы фрегат дошел до берегов Камчатки. В этом Изыльметьев не сомневался.

Тироль незамедлительно заполнил страничку вахтенного журнала и, дав ее подписать командиру корабля, быстро оставил каюту. Через несколько минут Изыльметьев почувствовал, что фрегат легко накренило вправо.

Корабль взял курс на Камчатку.

* * *

Расстанемся на время с моряками «Авроры» и англофранцузской эскадрой, адмиралы которой не теряют надежду встретиться и помериться силами с капитан-лейтенантом Изыльметьевым.

Не забегая вперед, обратимся к новым героям романа, действиям и фактам, оказавшим заметное влияние на события, о которых заговорит весь мир.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МУРАВЬЕВ

Осенью 1847 года Тульского губернатора графа Николая Николаевича Муравьева пригласил к себе сам государь всея Руси Великой Николай I. Нельзя сказать, что такое внимание высочайшего лица для Муравьева было полной неожиданностью. Полгода назад граф отправил из Тулы на перекладных с курьером на имя царя пространный рапорт, в котором с искренней убежденностью доказывал, что настало время упразднить в стране крепостное право. Вопрос, поднятый губернатором, не назовешь ординарным. Сочинив рапорт, Николай Николаевич приложил к нему прожект преобразования аграрного хозяйства державы, сделал необходимые выкладки, привел внушительные цифры, начертил диаграммы. Обосновывая свое предложение, Муравьев убеждал царя, что упразднение крепостного права экономически выгодно и двору, и народу, а в целом — Отечеству: будут, мол, овцы целы и волки сыты. Так как же в этом случае императору не обратить внимание на такие бумаги, не пригласить к себе их сочинителя?

Муравьев ровно в назначенный час в парадной казачьей форме генерал-майора не без волнения переступил порог царских апартаментов. Увидев перед собой каланчой стоящего императора, низенький и щуплый граф вскинул голову, заученно представился и застыл в вопросительном ожидании.

Двухметровый государь выглядел внушительно. У него были длинные руки, высокие ноги, прямая фигура. Неподвижное лицо великана с аккуратными русыми усами и бакенбардами, римским носом и глазами навыкат казалось надменно благородным. Взгляд строгий, пронизывающий. Внук Екатерины II и сын Павла I унаследовал от всевластных бабушки и отца манию величия, веру в непогрешимость императорского веления.

Монарх с минуту рассматривал невысокого человека с узкими плечами. Они встречались недавно, в сентябре того же, сорок седьмого года, когда царь проезжал через Тульскую губернию. Короткая встреча навела государя на длинные размышления. Ему было известно, что Муравьев имел боевые ордена и золотую шпагу с надписью «За отвагу», в тридцать два года стал генералом. Однако увечье руки на Кавказе и южная болезнь заставили его уйти в отставку. Позже Муравьев без нареканий нес службу губернатора. Но почему этот маленький человек вдруг взялся за дело большой государственной важности? Царский взор пристально ощупывал посетителя с желтым покровом головы и пшеничными усами. Безукоризненная опрятность генеральской формы, манера держаться, большие залысины на широком выпуклом лбу, упрямо сжатые губы, быстрый и острый взгляд прищуренных глаз произвели на монарха своеобразное впечатление: «Так вот ты каков, младший граф Муравьев, осмелившийся поучать самого государя! Поглядим, как поведешь себя дальше..»

Сев у окна, император величественным жестом показал графу на противоположное кресло. Муравьев, опустившись на мягкое сиденье, почувствовал на себе взоры еще двух пар царских глаз. Справа с чуть насмешливой, улыбкой величественно смотрела на него Екатерина II; слева, надменно вскинув курносое лицо, глядел Павел I. Обрамленные в золотые рамы, бабушка и отец своим присутствием подбадривали внука и сына и угнетающе давили на посетителя. Широкое полузашторенное окно блекло отражало большие напольные часы. Над головой Муравьева висела огромная хрустальная люстра с десятками стеариновых свечей.