Страница 58 из 72
— Но у тебя такая жена! Образец женщин вселенной! — выразилась Адрастея, заискивая.
— Жена! Гера! — взревел Зевс. — Ты воображаешь, что такое жена? Нет! Девочка, вообрази: десять лет жена — замечательно, сто лет жена — ладно, но полторы тысячи лет! Полторы тысячи лет ежедневно — жена! Эта умница, которая ложится со мной пунктуально по распорядку: первые четыре дня каждого десятилетия, остальные дни — охраняет нерушимость брачных союзов! Святость брака! Эта ехидна, которая лежит в кровати, как вобла, а целует пылко, как жаба! Я счастлив, нимфа, что жена эгидодержавного Зевса в данный момент висит между небом и землей и привязаны к ее ногам две наковальни.
— Не трудно тебе так наказывать жену, не трудно было? — робко протараторила когда-то наглая Адрастея.
— Трудно, — вздохнул тучегонитель. Его гигантские усы раздувались, как два паруса. — Четыре года подвешивали Геру и год подвязывали наковальни. Всех богов изругала, да и побаивались боги подвешивать Геру — все же богиня выдающаяся. Ничего! Сто двадцать семь лет висит и не пищит. И ничего. Земля землей осталась, небо — небом.
— Она совершила злую ошибку?
— Да нет. Я — разгневался. Худо мне!
Худо Зевсу.
Нет на Олимпе зимы, нет весны и осени.
Повседневный август.
Наблюдая, как на январских склонах дети играют в снежки, Зевс раздражался и швырял в них молнию.
— Опять гром среди ясного неба! — ликовали дети.
И ночи нет на Олимпе. И дождей нет. И мяса.
Но цветочный мед и амброзия — в изобилии.
Скучно богам на Олимпе. Все они — завсегдатаи земли. Всем бы им войти в человеческие судьбы, да и женщины необходимы. Направят боги сотню судеб и говорят о решающей роли богов на земле.
А где свершения? Где международные события? Все на земле совершается помимо воли богов.
Ежеутренне съезжаются боги на совет. Странный совет: произносят глаголы всех наклонений, афоризмы — пламенеют, нововведения — утверждаются, Зевс дремлет. Надремлется и скажет:
— Земля вам не шар, она приплюснута на полюсах.
Так и записывают в резолюции решения совета:
— Земля не шар, она приплюснута на полюсах.
Был когда-то случай, полторы тысячи лет назад, когда кто-то, вроде бы и не совсем бог, был против. Но этот случай был настолько случаен, что никто и не помнит — куда направили этого юмориста — в Тартар или в Аид.
Очень доволен Зевс.
Очень важно, что Гера висит сейчас между небом и землей и к ногам ее привязаны две наковальни.
Ржавые уже.
Висит лилейнорукая Гера, не повизгивая, по крайней мере, как первые четырнадцать лет.
Облюбовал Зевс Метис — богиню разума.
И, естественно, родила Метис.
Она родила Афину Палладу.
Родила богиня разума, но Зевс божился, что родил — он, самостоятельно, без вмешательства Метис. Будто Гефест разрубил ему голову, а из мозгов Зевса вынырнула Паллада. Мало кто поверил этому, а кто поверил — поверил мало. Чтобы замять событие, Зевсу пришлось проглотить Метис.
Переждав некоторое время, Зевс проявил благосклонность к Майе, царице Аркадии. В гроте горы Килены отдалась близорукая, застенчивая Майя.
Она родила Гермеса.
В первую же ночь после рождения развернул Гермес пеленки и побежал в долину Пиэрии, в Македонию. Он прибежал в долину и похитил у Аполлона коров.
Закончив проделку, Гермес возвратился в грот, нырнул тихонечко в колыбель и запеленался.
Обиженный Аполлон ворвался в грог, обличая мошенника. Гермес внимательно выслушал притязания Аполлона, посасывая палец.
— Эй, младенец, — гневался Аполлон. — Я тебя свергну в катастрофический Тартар! Познаешь несчастье, приблудный сын!
Гермес невинно посасывал палец, рассматривая Аполлона лазоревыми очами, декламировал:
— Насчет приблудного сына… зря ты намекаешь, о сын Латоны. Подумай, если еще не исключена у тебя такая возможность, о сребролукий брат мой! Поразмышляй: твоими ли коровами я могу быть занят? Мне бы почаще прикладываться к соскам мамы да поудобнее расположиться в колыбели, — так разубеждал Аполлона хитренький Гермес, заботливо заворачиваясь в пеленки.
Коровы были возвращены.
Так сблизились два брата — покровитель искусства Аполлон и Гермес, покровитель воров.
Так возникла эта дружба на века.
Прекрасна Семела, дочь царя Фив, Кадма.
Бледна, а брови черны и треугольны, а волосы заплетены в пятнадцать тонких кос, унизанных жемчугом. Достойна Семела, да стеснительна. Начинается ночь — и клянется тучегонитель исполнить любую просьбу Семелы, только бы она не колебалась в желаниях. Клянется Зевс — отдается Семела.
Но внушает Гера царице коварную просьбу, и говорит Семела:
— О Зевс, явись через девять месяцев во всем величии эгидодержавного царя Олимпа.
Попросила Семела.
Зевс явился.
Не настолько неумен был бог, чтобы не подозревать последствий подобного явления.
Алая молния изгибалась в оголенной руке владыки. Другая рука щелкала пальцами, исторгая громы. Величавое зрелище представлял Зевс.
Запылал дворец Кадма.
Запылала и Семела. Начались роды.
Где она, Семела?
Так, более или менее феерически, заканчивались все любовные авантюры Зевса.
Где Даная? Где Европа? Где Леда? Где Антиопа? Где Латона? Алкмена? Деметра? Ио?
Поздно получил Зевс бессмертие.
По просторам вселенной еще гудят легенды о любовных интригах вседержителя, но Зевсу-то известно, что это легенды — и только.
Люди и боги льстят легендами владыке.
Худо Зевсу.
Повелевать — этот род деятельности не приносит плодов, если повелевать без определенной цели. А цели-то Зевс и не мог определить.
Выходя из пещеры, Зевс не одарил взглядами куретов, ибо приступил к окончанию плача.
Пьяного, Зевса притягивал Тартар.
Мрачен Тартар.
У медных герметических ворот поставлены сторукие гекатонхейры. Они открывают ворота Тартара, четверо сторуких гекатонхейров открывают четыреста замков, лязгая четырьмястами бронзовых ключей.
Крупно пьян Зевс.
Покинули владыку колебания мысли, свойственные плачущим, ибо Зевс прекратил плач.
Наклоняется Зевс над бездной, волосы бороды перепутаны, усы раздуваются; веки — как раковины моря, уши раскачиваются, как два десятивесельных корабля.
Хорошо Зевсу.
Всеми капиллярами он ощущает власть и прелесть бессмертия.
— Эй, отец Крон! — гудит вседержатель. — Заставил я тебя отрыгнуть моих братьев и сестер?
— Заставил! — быстренько отзывается Крон из ущелья.
Смрад в ущелье.
На длинных осклизлых стеблях качаются над ущельем гигантские головы змей. Их раздвоенные языки, как две руки, пошевеливают пальцами.
Пауки пританцовывают в ущелье; их туловища громоздки, как у гиппопотамов, сквозь слюдяную кожу просвечивают кровеносные сосуды.
Есть и жабы, но жабы на дне, их не видно, жабы оживленным копошащимся ковром заполнили дно и ворочают жабрами, не квакая.
На краях ущелья восседают весельчаки циклопы.
У них один глаз посередине лба, нежно-зеленый, разграфленный, как арбуз. Циклопы разрывают баранов, пожирают их с шерстью, кишки только швыряют вниз — пища поверженным титанам, соратникам Крона.
Прошла власть титанов.
Властвует Зевс. Помогли тучегонителю захватить власть циклопы.
— Так веселитесь! — гудит циклопам Зевс.
Циклопы веселятся, пожирая баранов. Другая форма веселья им неизвестна.
Черные крабы поднимают клешни над бездной, клешни позванивают, как поднятые пилы.
— Эй, отец Крон! — гудит Зевс.
Обрюзгший, заплесневелый Крон. На левой ноге обрывок ремешка перегнившей сандалии. Лязгая тремя обломками передних зубов, вылезает Крон и бреет эгидодержавного сына, бреет благоговейно, из уголков рта до земли тянутся слюни, прямые, как струны.
Хорошо Зевсу.
Он получил все подтверждения полноты своей власти и полезности этой власти для богов, народов и рас.