Властители и судьбы

Аллегории Мировича нетрудно расшифровать, они просты и прозрачны. Поэтому поневоле напрашивается еще одна версия: почему — в Париж? в Прагу?

1968

ГДЕ, МЕДЕЯ, ТВОЙ ДОМ?

I. ГЛАВА ПРОЛОГА

Один раз в сто лет Зевс плакал.

Владыка имел миллион оснований плакать чаще, и чаще гораздо, но свод законов Олимпа не предусматривал слезы. Поэтому Зевс плакал один раз в сто лет. Три стражницы Олимпа, три Оры, не подозревали, что Зевс регулярно плачет. Когда приближался громовержец к воротам, три вечнодевственные Оры закрывали глаза, чтобы не обозревать ослепительный лик бога, и закрывали глаза на все.

Если бы наивные девочки, с прическами, выкованными поднебесными парикмахерами, выкованными скрупулезно, как выковывают кольчуги, девочки с безмятежными сиреневатыми глазами, блещущими и овальными, узнали, что Зевс плачет, плачет эгидодержавный владыка неба и грома, если бы узнали Оры…

Один раз в сто лет Зевс возлагал свои стопы на Землю, и ни одна душа мира не подозревала, что Зевс направляется плакать.

Мать Зевса, Рея, беременная, сбежала на Крит, чтобы сохранить ребенка.

Отец Зевса, Крон, пожирал собственных детей. Это позднейшие боги освоили изощренные методы пожирания. Крон пожирал — буквально.

Он проглатывал детей. Они проскальзывали в желудок, попискивая, как устрицы.

Над Землей царило солнце.

Под землей царил мрак.

На Земле царил голод.

Еще не были созданы человеческие расы, домашние животные и питательные растения.

Боги голодали.

Огромны были ящеры, но не аппетитны, костлявы, даже шкуры в костяных пластинках.

Вот почему Крон пожирал собственных детей.

Вот почему Крон проглотил Гестию, Деметру, Геру, Лида и Посейдона.

Девочки были приятнее на вкус.

Но мальчики сытнее.

Один раз в сто лет Зевс появлялся на Крите, на родине. Две тысячи лет прошло со дня рождения Зевса, но возле горы Дикты ничего не изменилось. Так же прохладно помахивал зелеными ладонями платан, так же позванивала ольха, вся в серьгах, как египетская царица, так же медленно капали листья с лип, продолговатые, покрасневшие, будто смущенные дарованной Зевсом вечной осенью (Зевс любил осень); так же у входа в пещеру, где Зевс вырос, так же возвышались юные куреты с хрустальными щитами в левой руке, с медными мечами — в правой. Их волосы — длинные черные сабли — достигали лопаток. Это куреты, когда младенец Зевс плакал, ударяли мечами по щитам, и щиты звенели, а угрюмый Крон хоть и не слышал плача младенца, воображал, что продолговатый камень, завернутый в пеленки, поданный угрюмой Реей для проглатывания, и есть — Зевс. Это в этой пещере обучала Зевса письменности и арифметике изможденная, седая нимфа Идея. Она была прилежна и тщательна, эта Идея. Она бубнила буквы и таблицу умножения. Она была сутула, нос — костляв. Ни одна женщина с таким носом не осмелилась бы показаться на глаза далее смертному, не говоря уже о боге.

Когда Зевсу исполнилось пятнадцать лет, он убил нимфу Идею. Убил раскаленным прутом из меди. Даже не погнулся прут, не задымился даже. Прут вошел в тело непринужденно, как солдат в казарму.

Далее, Зевс пожал с благодарностью все четыре копыта козы Амалфеи, молоком которой был вскормлен, и козу тем же прутом из меди — убил, а рог ее — рог Изобилия — подарил нимфе Адрастее. Эта нимфа тоже была назначена воспитательницей Зевса. Но проблемы воспитания не вызывали у нимфы энтузиазма. Ей нравились напитки. А соблазнительный аромат хмеля нравился ребенку.

Нимфа Идея гнусавила усеченным гекзаметром:

— Худо закончите вы, Адрастея, ваше существование!

Так Идея гнусавила, когда, приняв положенную дозу напитков, Адрастея, в одних сандалиях, позабыв запеленаться в тунику, обнимала Зевса.

Ребенку нравилось и это.

Адрастея улыбалась нагло и молча.

Зачем Зевс умертвил нимфу Идею? Не из озорства. Зевс был не озорной мальчик. Идея — первый, интуитивный опыт, проба руки.

Но начинающий громовержец понимал, что хоронить нимфу Идею — неразумно. Очень уж разнообразные и богатые знания хранила старуха. Поэтому он сжег Идею, сжег, а пепел заключил в небольшую ладонку, а ладонку прикрепил к поясному ремню.

Когда же возмущались народы и расы и поднималось оружие смерти, тогда Зевс ладонку раскрывал и щепоть пепла нимфы Идеи бросал в центры возмущений, напоминая о знаниях.

Возмущения останавливались.

Олимп говорил: это — положительная сторона деятельности эгидодержавного бога.

Когда коза была изжарена, когда румяная, как вакханка, изжарена была коза и с окороков изжаренной козы капали на уголья белые виноградины жира, Зевс поднял отроческие очи, ощущая немалое сердцебиение.

Адрастея раскупоривала глиняный кувшин, улыбаясь нагло.

Зевс промямлил что-то ломающимся, как молния, басом.

Разламывая козу пальцами, запивая козу вином, Зевс ощутил прилив отваги и мощи. На лбу его вздулись вены волненья.

Звезды полыхали! Луна увеличилась в миллион раз, угрожая разливом во всю вселенную. Ночь рокотала миллиардами кузнечиков!

Когда Зевс и Адрастея ввалились в пещеру, Зевс было качнулся в сторону своего отроческого ложа, застланного соломой.

Не ясно было богу, но догадывался бог, что произойти должно, ибо разгоряченные оголенные колени Адрастеи касались колен подростка и ощущения — всевозможные — вызывали.

Так Адрастея потеряла девственность.

Так Зевс приобрел мужество.

Так Адрастее было даровано бессмертие.

Один раз в сто лет Зевс являлся в пещеру. Плакать.

Куреты загадочно улыбались.

Их волосы касались плеч, а на лопатках загибались, как длинные черные сабли.

И куреты опять ударяли медными мечами по хрустальным щитам, когда Зевс плакал слишком громко, чтобы человечество, изумленное, не услыхало плача бога, чтобы остальные боги не услыхали плача, а услыхав, не отняли власти тучегонителя, ибо до смешного легко отнять власть у плачущего.

Получив бессмертие, Адрастея не слишком восхищалась своим существованием. Нимфа не имела права приблизиться ни к единому смертному, а к богам — подавно, учитывая их мужское происхождение. Только один раз в сто лет посещал нимфу Зевс, и то, лаская, плакал.

Одарив благосклонными взглядами куретов (каждому — по взгляду), Зевс появился в пещере.

Восторженно пылали поленья на медных треногах. Дно пещеры Адрастея устлала козьими шкурами. Еще не окончательно просушенные, шкуры исторгали зловоние — излюбленный запах Зевса. Узкогорлые кувшины с напитками, куски мяса величиной с корму приключенческого судна, огурцы, редис, квашеная капуста, не рубленая, а листами, соль в деревянных солонках, бычья печень, полукруглая и алая, — пища, любимая Зевсом.

Сто лет Адрастея потрошила рог Изобилия, убирала пещеру цветами — нарциссами, гиацинтами, фиалками, анемонами, ветвями земляничника и можжевельника.

Зевс появился в пещере и заплакал. Он возлег возле блюда с бычьей печенью. Он пожирал бычью печень, раздирая ее ногтями и зубами, плача.

Плакала и Адрастея, умоляя Зевса освободить ее от бессмертия.

Люди остерегаются ее, опасаясь гнева бога.

Даже дети не дразнят ее.

— Худо мне! — плакал Зевс. — Круглые сутки на Олимпе — пиры! Я теряю вселенский размах!

— Так пируй, Зевс. Где же тут — худо? — наивно удивилась нимфа, имеющая право пировать один раз в сто лет.

— Да, пируй! — Зевс трижды отчаянно сплюнул. — Нектар и амброзия, амброзия и нектар…

— Худо! — заревел Зевс так невоздержанно, что перепуганные куреты ударили в щиты, хотя Зевс и не плакал в этот момент. — Ты воображаешь, для чего я завоевал власть? Чтобы разумно властвовать, на пользу богам и народам? Не воображай так! Я завоевал власть, чтобы ее удерживать! Больше для Зевса деятельности — не существует! Удерживать власть!