Азиаты

— Много у нас на русской земле туркменцев живёт: на Куме и на Маныче, в Астраханской степи, и близ Дона, в селе Красный Яр. А будут туркмены ещё переселяться— и их с большим удовольствием примем. Но самую туркменскую землю с её народом брать в подданство российское пока рановато… За сим благодарствуем, что посетили государство нагие и тем самым закрепили дружбу двух народов…

На другой день туркменское посольство выехало из Санкт-Петербурга, сопровождаемое почётным эскортом, составленным из гвардейцев двора её императорского количества.

Вновь потянулась бесконечная дорога с частыми грозовыми дождями и громовыми раскатами. Теперь ехали много быстрее, меняя лошадей на каждой станции. Спешили домой и мыслями обгоняли самих себя на тысячу вёрст. Ханы то молчали, задумчиво глядя на русские равнины и леса, то говорили о своих мангышлакских степях, о Каспийском море, о Тюбкарагане. Хоть и не добились они того, о чём мечтали, но получили полное право держать в своих руках торговлю с астраханскими купцами. Отныне астраханские купцы, которые будут приезжать на Мангышлак, должны адресоваться только к ним, четырём старшинам, побывавшим в гостях у русской Императрицы Елизаветы.

Арслан по-прежнему ехал в одной коляске с Камбар-беком, сдружился с ним и слушался его, словно старшего брата. Уже после двухдневного отдыха в Москве, когда выехали на Рязань, видя, как нервничает Арслан, хотя и не показывает виду, Камбар-бек сказал:

— Не раздумывай, парень, бери её вместе с сыном. Не страшись гнева отца и матери. Если и поворчат родители на твою русскую жену, то от их ворчания она хуже не станет. Мы живём далеко от России, да и то русских жён от себя не гоним. Сколько пленниц у нас голубоглазых, и у всех по три-четыре ребёнка. А вам, арзгирцам, живущим рядом с русскими, сам Аллах велел брать их в жёны.

— Так я и надумал, — отвечал Арслан. — Поставлю ещё одну кибитку рядом со своей. Буду заходить то к одной, то к другой, а сам с сыновьями в третьей кибитке. Скажу, чтобы Берек учил Руслана туркменскому языку, а Руслан Берека — русскому…

— Вот это правильно, джигит! Я обязательно к тебе в гости приеду. А если не откажешь, то поселю в твоём Арзгире хотя бы одного своего сына: у меня их четверо.

— Рад буду, Камбар-ага, клянусь Аллахом! Будем ездить друг к другу, а от этого связи наши с Туркменией только окрепнут…

В Рязани вновь остановились на постоялом дворе. Ханы пошли вверх по лестнице в гостиницу, а Арслан сразу в корчму, чтобы поскорее увидеть Юлию. Вошёл, а там тихо, только мухи жужжат. Прошёл по коридору, толкнул дверь в комнату Юлии — закрыта. Постучал — никто не отзывается. Стал Арслан стучать сильнее. Тишина в её комнате напугала его. Кинулся он во двор, к конюшне. Там горничную увидел, она набивала соломой мешок и, увидев его, разогнулась:

— Кого тебе, господин хороший?

— К Юлии я заехал… Разве не помнишь меня, старая? — У Арслана от волнения пересохло в горле и предчувствие нехорошее появилось. Мысль подлая, словно чёрная молния, ударила в голову, и голова заболела.

— Поздно приехал, милок… — Горничная покачала головой. — Опоздал малость… Месяца ещё не прошло, как схоронили её…

— Да брось ты, бабушка! Шутишь, наверно?! — Сердце у Арслана защемило больно, дышать стало нечем.

— Нет, не шучу, — скорбно выговорила старуха. — Схоронили Юленьку, отмаялась. Муж её, пьяница беспробудный, ножом зарезал. В спину, гад, вонзил, когда она сидела в корчме с купцом Евдохимым…

— Но почему с купцом… почему с Евдохиным?! — возмутился Арслан.

— Так, продала Юлия свою корчму этому купцу. Сели, чтобы обмыть куплю-продажу. А мужа перед этим согнала она со двора. Согнала, а ему идти некуда, опять явился пьяный. Узнал, что продала она корчму и к другому ехать собирается, ну и порешил. Подошёл тихонько сзади с ножом, ну и… прямо под лопатку, в самое сердце…

Арслан сел на мешок с соломой, уткнулся лицом в ладони и просидел так с час, а то и больше, пока горничная не потревожила его.

— А сын её где? — спросил Арслан.

— Кто знает, — отозвалась она недоуменно. — Здесь сначала крутился, а потом, сказывают, вроде бы отца разыскивать поехал. А кто у него отец, где живёт — этого я знать не могу…

Арслан только заглянул в комнату к Камбар-беку, вещи свои взял и отправился па пристань. Лёд недавно тронулся, корабли уже на Астрахань пошли. На первом же шкоуте, причалившем здесь, отплыл он в Казань и через несколько дней был в низком домишке Юлии, где жила её мать. Сморщенная старушонка, убитая горем, встретила его, не зная, кто он и откуда появился. Арслан решил не выкладывать ей всю подноготную о связи своей с Юлией. Войдя в комнату, разглядывая икону в углу, спросил:

— Сын её, Руслан, где?

— Да ведь, дурачок, отца поехал разыскивать. — Бабка всхлипнула и заплакала в голос. — А какой у него отец, где его искать — один Бог ведает.

— Я дал ему адрес, — чётко выговорил Арслан. — Я и есть его отец. Тот самый джигит-сейис, который приезжал к Волынскому объезжать его кабардинских скакунов…

— А объездил его возлюбленную. — Бабка перестала плакать, с интересом посмотрела на Арслана. — Вот, стало быть, ты какой… Сколько же разговоров о тебе у нас было, сколько слёз пролила Юлия… Уж как она любила тебя, нехристь ты наш…

— Сына надо искать — пропадёт он, если в Астрахань направился, — обеспокоился Арслан. — Я ему, уезжая в Санкт-Петербург, рассказал, где живу. Он запомнил… Да и подсказал, как искать аул Арзгир… Но найдёт ли?

Два дня пожил Арслан у Юлиной матери. Уходя, оставил немного деньжат. Обещал о Руслане обязательно сообщить, если он найдётся. И снова был долгий путь на шхуне, пока приплыла она в Астрахань. Арслан не стал терять времени, отправился на базар, где всегда можно было отыскать арзгирских туркмен. И на этот раз он нашёл земляков в ряду, где продавались овчины, кошмы и козья шерсть. Дорогой тесть Нияз-бек первым увидел Арслана и заорал на весь базар:

— Баи-бой, кого я вижу! Ты ли это, зятёк. Вот не ожидал тебя здесь встретить! Я думал, ты с самой императрицей чай пьёшь, а ты шляешься по вшивому базару!

— Тише, тише, Нияз-ага, императрица может услышать твой ишачий голос, и тогда слетит твоя голова с плеч! — встретил тестя шуткой Арслан. — Я недавно и в самом деле сидел, с ней за одним столом и пил из золотом чашки индийский чай.

— Врёшь, зятёк, клянусь Аллахом!

— Не клянись Аллахом, когда всего не знаешь, иначе язык отсохнет. — предупредил тестя Арслан. — Я тебе могу доказать, что с самой императрицей рядом был. Вот посмотри, это её подарок, из её рук принятый. — Арслан достал золотые часы и показал Нияз-беку. Тот удивлённо взял их в руки, поднёс к уху, осмотрел со всех сторон и вернул.

— Да, зятёк, с тобой шутки плохи. Ты чего не скажешь — всё у тебя правда. Случаем, с бывшей любовницей губернатора Волынского не встретился в Москве или Санкт-Петербурге?

— Встретился, — тише, с упавшим сердцем отозвался Арслан. — Туда ехал — встретился с живой, а оттуда — с мёртвой.

— Ну вот, опять ты! Я же не шучу, — обиделся Нияз-бек.

— Я тоже не шучу, дорогой тесть. Потом обо всём расскажу… Ты лучше скажи мне, не появлялся ли здесь джигит в армяке и заячьей шапке, очень на меня похожий?

— Нет не встречал, много тут всяких, разве упомнишь. А зачем ты его ищешь?

— Сын это мой… Поехал в Астрахань искать меня, да не знаю, доберётся ли сам до Арзгира…

— Слушай, брось ты меня дурачить… Говоришь, сам не знаешь что! Откуда у тебя взялся сын?! Есть же один в Арзгире!

— Второй тоже есть… от Юлии, и не смотри на меня, как на помешанного, я не вру тебе. Скажи лучше, Нияз-ага, когда в Арзгир собираешься?

— Скажу тебе так, Арслан, если ты вправду сына разыскиваешь, то я готов ехать с тобой хоть сейчас. Если же дурака валяешь — я останусь в Астрахани до самого лета.

— Поехали, дорогой Нияз-ага, время не ждёт.

— Вот это да? Значит, всё правда! — удивился Нияз-бек.

На другое утро выехали из Астрахани, подались старой дорогой на Калаус. Степь калмыцкая, украшенная, словно большими осколками зеркал, озёрцами и лужами, после прошедших недавно дождей была голой и одинокой. Только птицы кое-где стайками взвивались над ней и исчезали в синеве неба. Большинство калмыков ушли за Волгу, другие, крещённые, селились рядом с туркменами. Заговорили о них: