Плотина

— Отдам!

— Но у меня, видишь ли, билет на самолет куплен. — Улыбка на лице Ухватова превратилась в торжествующую, и не поймешь — отчего!

— Билеты можно сдать… Ребята, бегите в кассу, сдавайте билеты! Вы этому мужику больше ничего не должны, мы с ним рассчитались. У него к вам нет никаких претензий…

Юру несло, как на волне, как на крыльях, и Ухватов в какой-то момент словно бы загляделся на него, расслабился — и вмиг ослабли те незримые нити, которыми он удерживал при себе Щекотухина и Гошева. Гошев спросил у Юры:

— А насчет Ливенкова — правда?

— Правда. Переведу… И быстрей, быстрей давайте, вон уже самолет показался.

Ребята переглянулись и взялись за свои чемоданчики.

— Смотрите, голуби, я еще вернусь! — пригрозил им спохватившийся Ухватов.

— А может, не надо? — всерьез предложил ему Юра.

— У тебя не спрошусь! — огрызнулся Ухватов. — И с тобой мы еще тоже встретимся! — откровенно погрозил он. И снова заулыбался: — Я ведь в законный отпуск еду, инженер.

Это Юру поразило больше всего.

— В отпуск на БАМ?

— Так что мотоцикл твой я тебе дарю, — не ответив, продолжал Ухватов. — И помни мою доброту.

— Постараюсь…

У Юры и ночью продолжался этот быстрый, иногда отрывистый и вместе с тем какой-то тягучий разговор, и там, во сне, было еще не ясно, чем все закончится. Щекотухин с Гошевьм то уходили, то возвращались, передвигаясь замедленно и неуверенно, будто хмельные; дверца рейсового автобуса несколько раз открывалась и закрывалась перед ними, потом, когда уже двинулись в путь, домой, начались чудеса с самим автобусом и Юриным мотоциклом: колеса у них крутились с положенной скоростью, а никакого движения не получалось. Одна только лента дороги бежала навстречу, наподобие тренировочной дорожки космонавтов, а все, что на обочинах, — оставалось на месте. Юра прибавил газу — никакого эффекта. Тогда он оглянулся. И увидел хохочущего Ухватова. Он стоял за какой-то широкой машиной, и она наматывала на свои мощные валы серую ленту дороги. Можно было сколько угодно прибавлять газу — и ни на шаг не сдвинуться с места.

Проснувшись, Юра вспомнил все вчерашнее и сонно улыбнулся. Как-никак, дело закончилось благополучно: ребята вернулись, Ухватов улетел… И все же какое-то продолжение, какая-то незавершенность действительно оставались, если Ухватов и впрямь вернется из своего отпуска.

Проснувшись, Юра вспомнил и то, что сегодня не обязательно спешить, — была суббота. Валяться в постели он не привык, но в выходные дни позволял себе вставать и разминаться неторопливо, не ощущая над собой власти коротких утренних минут. Включил негромко магнитофон — и зазвучал любимый Сибелиус.

Потом, был семейный завтрак, тоже неторопливый, за которым Юре пришлось еще раз кое-что повторить из вчерашней своей эпопеи.

Особенно переживала за него Надя, которая немного знала Ухватова. Она то и дело перебивала и переспрашивала Юру: «А ты? А он?» Николай Васильевич грозился всерьез поговорить с этими двумя «дуроломами». Но Юра попросил пока что не трогать их, яснее говоря — не вмешиваться. Николай Васильевич сердито насупился. «Я им слово дал, шеф! — объяснил Юра. — Мы договорились, что никто никуда не дергался и вообще ничего не было». — «Дипломаты-самоучки!» — обругал всех заодно Николай Васильевич.

В конце завтрака мать позвала Юру на Огороды — надо было там прополоть и полить грядки и посадить еще немного картофеля. У Юры уже складывались какие-то свои планы, ему не хотелось ехать на Огороды и заниматься там, в сущности, женской работой, и он просительно посмотрел на Надю.

— Юрочка, я бы с удовольствием! — поняла его сестра. — Но у нас снова запарка с рабочими чертежами и у нас ввели, по примеру Ленинграда, рабочую субботу.

— Никакая суббота вам, сачкам, не поможет, — сказал Юра.

— Да ты что! — обиделась Надя. — Ты не представляешь, сколько всяких переделок, новых решений…

Юра представлял, но не стал дальше слушать; как всякий производственник, он относился к проектировщикам несколько свысока, считая их проблемы не столь серьезными. И потом — зачем спорить, если все равно ехать. Надо было соответственно одеться и не особенно мешкать.

День выдался солнечный, дорога была недальняя, и автобус бежал легко, без задержек — не так, как во сне. Через полчаса были на месте.

К нынешнему времени Огороды представляли собой уже довольно большую деревню, состоящую из маленьких домиков, времянок, сараюшек и небольших освоенных участков. От дороги ее отделяла каменная гряда, густо заросшая кустарником и лесом, и тут стояла первобытная тишина. Где-то пропел петух, и его голос прозвучал словно бы из глубины веков.

Деревня продолжала разрастаться и строиться. В разных местах можно было увидеть свежий сруб с белыми ребрами голых стропил, а то еще только начатый, обозначенный лишь первыми венцами. Густовы вообще до сих пор не решили, строить им здесь дачку или не строить и если строить, то с каким прицелом — на всю семью или на одних стариков: молодые ведь, построив ГЭС, все равно уедут отсюда! Их сосед по участку Варламов тоже обходился пока что жалкой времянкой. Сам он, в общем-то, и не появлялся здесь — ему вполне хватало той стройки, которую он вел, напряженно и нервно, в котловане, под залпы взрывников.

Но здесь, на участочке, оказалась младшая сестра Варламова — Наташа, та самая девушка, с которой Юра впервые встретился в памятный снегопад на День Победы. Они тогда обменялись не самыми деликатными словами, и Юре до сих пор помнилось: «Свои нахалы не лучше чужих». Он и не спорил. Он даже зауважал ее за эти слова. Но когда видел после этого Наташу в автобусе или в котловане, заговаривать с нею не пытался или даже не решался: что-то его останавливало. Только и узнал пока, что она — сестра Варламова.

Здесь он тоже не собирался напоминать девушке о той встрече и своем полузнакомстве с нею. Сначала он, что называется, в охотку таскал воду для поливки грядок, потому что всегда любил мышечные нагрузки, потом стал помогать матери полоть те же грядки, но был позорно отстранен от работы: вместе с сорняками вырывал и рассаду. Тогда он решил позагорать и стал приглядывать удобное местечко. Проходя мимо символического забора между участками — телефонного провода на колышках, — не мог не заметить молодую соседку.

— Привет частному сектору! — помахал он рукой.

Девушка не ответила.

— Я говорю — здравствуйте! — уже понастойчивей поприветствовал ее слегка задетый Юра.

— Здравствуйте, — ответила без особого воодушевления соседка и даже не подняла головы от грядки.

— Может, скооперируемся? — предложил Юра.

Девушка опять не ответила.

— Напрасно пренебрегаете, — продолжал Юра, стараясь не замечать ее невнимания. — Кооперация — это современно и выгодно: сперва делаем мою часть работы, потом каждый свою.

Юра уже перешагнул через провод, чтобы удобнее было разговаривать, но Наташа встретила его слишком уж серьезным и почти что возмущенным взглядом:

— Послушайте!

Юра дальше не пошел, но и назад не вернулся.

— Я свою работу привыкла делать сама, — сказала тогда Наташа, уже чуть помягче.

— Ты что — единоличница?

— В известной мере — да! И не люблю слишком быстрых. Сразу и «ты», и вообще.

— Я тоже такой… был когда-то, — продолжал Юра. — Но в большом трудовом коллективе…

— О господи! — обратилась девушка к высшей небесной инстанции. — До чего же вы все тут привыкли изрекать… и покорять!

Юра немного опешил.

— Я просто по-соседски, — проговорил он. — Почему это вы решили?

— А вы почему?

— А что я? Я — ничего.

— Честь труду! — Наташа чуть улыбнулась и добавила: — Вас ждет ваша часть работы, Юрий Николаевич.

Кажется, его поставили на место, да еще на глазах у матери. Нельзя сказать, что это ему понравилось, но почему-то и не рассердило. И он продолжал стоять и смотреть, как Наташа, продавив кулачком лунку, высаживала в землю какую-то не известную ему, скорей всего — цветочную, рассаду. Посадив, поливала стебелек из детской зеленой леечки.