Чужой

Эемурат, хоть и был самым младшим из присутствующих в доме, стоял на своем. Когда он спорил с гостем, в голосе его звучала угроза:

— Надо в первую очередь снять голову кобелю, который не уважает суку!

— Так кто же этот кобель?

Раз Мамедовез пальван спрашивает об этом, значит, сообщение Гулам бека французу было ошибочным.

— А вы у нее самой не спрашивали?

— И не пытались, — ответил гостю Эемурат. — Когда ты по уши в дерьме, какой смысл что-то еще выяснять. Коли ты уже здесь, Яйлым хан, надо не тянуть с этим делом. Если вы жалеете ее, не можете поднять руку, то позвольте мне это сделать!

— А что, если нам увезти ее из Гонура, пока все не разрешится? — Мамедовез пальван пытался найти компромисс.

Нетерпеливый Эемурат опередил даже гостя:

— О чем ты говоришь, Мамед кака? Даже если ты ее вывезешь из Гонура, а позор-то куда денешь?

— Позор в мешке не увезешь, пальван ага…

“Гость поддерживает Эемурата. И это ведь пожилой человек…”

— У меня есть кое-какие подозрения. — Подозревал Эемурат. — Если я неправ, пусть Аллах простит меня… На прошлой неделе, когда француза не было на месте, я вошел в его сарай. Среди сена была спрятана пустая миска из-под еды. Кто ему ее принес? Мы же знаем, что днем она даже головы в ту сторону не поворачивает. Значит, она его ночью тайком навещала… Если ему нечего скрывать, зачем тогда прятать миску? Боюсь, что виновником является наш заложник…

Вместо узды шило вонзилось в указательный палец левой руки Блоквила. Он даже боли не почувствовал. Когда он выдернул шило, кровь хлынула из пальца на ладонь.

— А если мы ошибаемся, что тогда? Нам мало одного позора? Дайте мне неделю-полнедели срока. Я поговорю с ним по-человечески. Если он согрешил, пусть отвечает по-мужски. А то ведь потом не пришлось бы еще и за невинно пролитую кровь отвечать. Это вам не шутки.

Получив недельную отсрочку жизни, которая должна была бы кончиться сегодня, Блоквил после слов Мамедовеза пальвана почувствовал боль в пальце. Он сунул пораненый палец в рот.

— Не стоит тянуть с этим делом, пальван. Будем оттягивать на неделю, на месяц, потом сами повитухами станете. Потом ведь и людям на глаза надо показываться. Мы даем тебе не неделю, а один день сроку. Завтра к вечеру я вернусь к вам. Если к тому времени вы не придете к какому-то решению, то все решится под покровом ночи. И тебе нужен авторитет, пальван ага, и Яйлым хан не собирается до конца дней ходить с опущенными глазами. Пусть я буду жестоким. Но я должен быть отмщен!.. Если ты переживаешь за своего раба, то я и твою вину могу взять на себя. Один день сроку тебе…

Все остальное уже было неинтересно Блоквилу, которому оставили один день жизни. Ничего не соображая, он повесил узду себе на шею и побрел в свой сарай. Кожаная подпруга душила его, не давала вздохнуть.

Шокированный услышанным, Блоквил уже ни о чем другом не мог думать. Голова гудела, уши были заложены. От затяжной головной боли по корням волос прошел холодок. Ему не нравилось, что в жарком сарае у него мерзла голова, наверно, давление изменилось, он притронулся к волосам, и ему показалось, что половина его головы поседела. Чего только не пришлось ему пережить со вчерашнего дня!

Но даже в этом состоянии Блоквил не отрывал взгляда от улицы. Он ждал, что Мамедоевз пальван придет к нему в сарай или же позовет его к себе. Однако старый пальван до полудня несколько раз появлялся во дворе, но не предпринял ни одной попытки увидеться с французом. “Почему старик откладывает свой разговор на самый последний момент? Что он выигрывает от этого? Может, мне самому к нему пойти?” Нет, этого делать не стоит, решил он затем. Пока они сами не заведут разговор, надо делать вид, что тебе ничего не известно.

Француз тысячу раз благодарен судьбе за то, что в этих краях живет такой мудрый аксакал Мамедовез пальван, умеющий хладнокровно отражать неожиданные удары судьбы. “Это и есть милость Божья ко мне. А иначе вспыльчивые туркмены расправились бы со мной только так, никто и слушать бы меня не стал”. Он вспомнил анекдот, который на всех вечеринках любил рассказывать один его остроумный друг в Париже. По лесу во весь опор мчится заяц, ему навстречу бежит другой заяц и спрашивает, куда он так несется. “За мной гонится лев. Он убивает всех, у кого пять ног”, - отвечает зайчишка. “Тогда чего ты так испугался и убегаешь? У тебя-то не пять ног?”- удивляется второй заяц. Первый заяц качает головой: “Ах, брат, он сначала отрывает ноги, а уж потом пересчитывает их”.

Блоквил сравнивает вспыльчивых туркмен с тем львом, который считает ноги жертвы. Они тоже сначала снимут тебе голову, а уж потом начнут выяснять, виновен ты или нет.

Солнце стояло в зените, летний день раскалился до предела. И только после этого головная боль француза немного отпустила. Давление немного упало. Он взял в руки бумагу и карандаши. На первой же странице его альбома красовался большой портрет улыбающейся Акмарал. Француз специально нарисовал ее улыбающейся. Ровные белые зубы, словно жемчужины, придавали ее лицу неизъяснимое очарование. Разглядывая портрет девушки, Блоквил думал: “Я ничего не понимаю, Ахмарал! Почему ты так мучаешь себя? Почему ты меня мучаешь? Почему бы нам вместе не искать выход из этого странного положения?” Портрет молчал. И оттого лицо Акмарал казалось еще красивее. Хоть и жаль было это делать, француз изорвал портрет на мелкие кусочки и выбросил. “Если Агабек нашел в сарае спрятанную миску, принесенную Ахмарал, он и рисунок в альбоме отыщет!”

Хотя он ничего особенного и не ел, француз испытал жажду. Тихонько выйдя из сарая, осторожно направился к колодцу. Словно сговорившись, в эту же минуту на пороге своего дома появился Мамедовез пальван. Он как раз намеревался поговорить с пленным. Но сделав в сторону колодца два-три шага, старик вынужден был остановиться.

Со стороны появились светлолицый яшули с редкой бородкой и высокий длиннолицый мужчина лет сорока на вид. Они сразу же подошли к Мамедовезу пальвану. Два старика поздоровались, обменялись приветствиями, погладили свои бороды.

Было видно, что гости и хозяин дома не знакомы друг с другом. Тем не менее стоявший возле колодца Блоквил знал, что они обязательно спросят о доме, детях, скоте, соседях и тому подобное. Он уже напился воды, а обмен любезностями все еще продолжался.

По обычаю туркмен Мамедовез пальван пригласил людей в дом, хотя они и не были знакомы. Однако старик с редкой бородкой не принял приглашения.

— Думаю, что мы пока еще не заслужили чести переступать порог вашего добропорядочного дома, — неожиданно ответил он.

— Почему же? — удивился Мамедовез пальван и привел пословицу. — Повинную голову меч не сечет, ровесник.

— В этом нам надо еще разобраться. Сказать по правде, мы виноваты перед вами с ног до головы. И поэтому, если вы позволите поговорить с вами по-человечески во дворе, то мы это почтем за честь.

— Что вы за странные гости такие?! — улыбнулся пальван ага. — Разве люди грешные, в чем-то провинившиеся, отправились бы в гости в такую жару?

Старик-гость согласно кивнул головой.

— Мы потому и пришли, что виноваты, ровесник.

Хозяину дома не терпелось узнать, чем же так провинились странные гости.

— Ну раз так, можете говорить здесь! Я согласен!

Из конюшни подошел Эемурат, поздоровался с гостями.

— А это мой младший брат! — старик показал на Эемурата. — Его зовут Эемурат.

— Мы уже знаем, кто из вас Мамедовез пальван, а кто Эемурат! — старик дал понять, что он все заранее разузнал.

Они посмотрели в его сторону, и Блоквил кивком головы поздоровался с незнакомцами. Но не подошел к ним, поскольку его никто не пригласил. Но и от колодца не ушел.

— Сообщайте свою весть, гости. Я от своего брата ничего не скрываю…

— Это хорошо, что он пришел, потому что наше сообщение касается и вашего младшего брата… А это мой младший брат! — гость показал на мужчину, который все это время стоял молча, опустив голову. — Мы его зовем Джоракули. Так вот, братья, прошлой весной Джоракули опозорил нас. Но что самое страшное, опорочил вас. А теперь уже об этом все знают. Мы пришли к вам с низко опущенной головой. Больше у меня язык не поворачивается что-то говорить. И нам, и вам все и так понятно.