Москва-матушка

Только было хотели они сделать привал, вдруг услышали шум. на дороге. Навстречу им кто-то ехал. Аргузии приготовили копья,, отвели лошадей с пленниками в кусты. Но страхи их рассеялись, когда всадники подъехали ближе. Одна из них — женщина, в дру­гом аргузии узнали сына Гуаско. Это человек свой, его бояться не­чего. Деметрио тоже знал аргузиев и решил вместе с ними от­дохнуть. Ведь с этой стороны дорога на перевал была еще труднее. Фляга с вином развязала стражникам языки, и они признались, что везут братьев хана.

—     Так в чем же дело? Давай их сюда. Пусть они выпьют, ва­ши фляги не пусты, я надеюсь?

—     Они в цепях, Деметрио. Они не могут.

—     Почему в цепях?

—     Нам это не дано знать. Консул приказал отвезти в Сурож и все тут.

—     Можно я посмотрю на них?

—     Смотри,— стражник качнул головой в сторону кустов.

Деметрио подошел к пленникам. Нурдавлета он узнал сразу.

С ним он встречался не раз по торговым делам. Татарин мотал го­ловой давая понять, чтобы Деметрио вынул изо рта кляп. Демет­рио выдернул кусок свернутой тряпки и Нурдавлет тихо шепнул:

—     Я тебя знаю. Ты — Гуаско.

—     Я тоже тебя знаю. Ты — Гирей. За что же тебя в цепи, а?

—     Это брат наш, презренный Менгли,— Нурдавлет сплюнул и зашептал горячо.— Дай мне нож! Мы вырвемся, убьем Менгли и я стану ханом. Придешь ко мне — осыплю золотом с ног до головы. Всю землю тебе для торговли отдам. Ну?!—Деметрио вгляделся, вынул из-за пояса нож и, разрезав веревки, сунул его в руки та­тарина...

—     Ну и как? — спросил стражник, когда он вернулся на дорогу.

—     Татары как татары. Да и темно. Не видно ничего.

Выпив еще по паре глотков, Деметрио, сославшись на спешное дело, вскочил на коня и распрощался с аргузиями.

Те посидели еще немного и, ничего не подозревая, пошли выво­дить коней с пленниками из кустов. Не успели взяться за поводья, как страшные удары цепями свалили их с ног...

Через час Хайдар и Нурдавлет были у своих людей. Друзья их расковали и после короткого совета стали готовить братьев к побегу из Крыма. Оставаться здесь, когда сильные этой земли против них, было опасно. Но мысли о троне братья не оставили. Теперь к крым­скому престолу можно добраться только окружным путем. Или через Литву, или через Москву.

А Деметрио к утру приехал в Кафу. Ольга даже и не заметила, какую роль он сыграл в судьбе четырех человек.

Ее он привез в домик Кончеты и сразу хотел было явиться к Чу- риловым за выкупом, но хозяйка шепнула, что его очень хотел ви­деть консул ди Кабела. Попросив обойтись с девушкой поласковее, Демо сразу же пошел в палаццо консоляре.

Ди Кабела, видимо, давно ждал его. Не спрашивая, как прош­ла поездка в Солдайю, он тоном, не допускающим возражения, сказал:

—     Отныне ты военный начальник города. Я знаю, ты только что с дороги и устал, но время не терпит. Сейчас же сядешь в седло и объедешь все городские укрепления. Сам лично ощупай каждый камень, посмотри, где и сколько воинов надобно, чтобы отразить могущественного врага...

—      Это турки, ваша светлость?

—      Ты догадлив, Деметрио ди Гуаско. Не позднее чем завтра представишь план обороны города, который мы обсудим на Сове­те. Ты молод, и сил у тебя хоть отбавляй. Тебе еще раз придется ехать в Солдайю. Ты заедешь к консулу ди Негро и расскажешь ему о нашем положении. Затем побывай у своего отца и скажи ему, чтобы он собрал как можно больше людей, вооружил их и держал наготове. Нам будет нужен каждый, кто способен носить оружие. Ты понял меня?

—      Я боюсь, что у меня не хватит опыта...

—      Я верю в тебя, Деметрио. Ди Гуаско всегда были умны и от­важны. Иди, выполняй приказ.

СОВЕТ ДЕДА СЛАВКО

Солнце спокойно светит с небесной высоты, лучи его не жгут, а ласкают осеннюю землю. Кругом тихо. Лес дремлет. Только из­редка вздрагивают деревья, роняя пожелтевшие листья. В чистом воздухе под косыми лучами солнца блестят серебристые нити пау­тинок, пахнет увядающей листвой.

Сокол и Ивашка лежат на траве. Василько сорвал сухую бы­линку, откусывает от нее по малой дольке, выбрасывает изо рта. Ивашка уперся локтями в землю, положил рыжую лохматую голо­ву на кулаки.

Время клонится к полудню. Звуки говорливого ручья то проры­ваются, то замирают в траве.

—      Вот и дожила ватага до осени,— говорит Иваша.— Зима скоро.

—      Скоро,— соглашается Василько.— Из шалашей придется в пещеру перебираться, землянки обладить. Дровишек сухих загото­вить бы надо. Пойдут дожди да снега, тогда и обогреться будет нечем.

—      Не о том заботишься, атаман. В лесу от холода не пропа­дем. Нам о еде думать надо. Сейчас на подножном корму живем, а зимой такую ораву прокормить надо.

—      Эх, каждому бы соху в руки да поле ровное! — мечтательно говорит Сокол.— Истосковались по работе.

—      Скажи-ка, Василько, кто мы теперь есть? И не разбойники, вроде, да и не честной народ.

Долго молчал Сокол. И заговорил медленно, словно не Ивашке отвечая, а своим думам давним:

—      Не удержим мы их, Иваша. Летом и то чего нам стоило от лихих дел людей отводить, а как холод да голод прижмут —нач­нутся грабежи, убийства...

—      Эх, атаман, атаман. Да ведь человеку надо фту указать, чтобы он в нее целился. А ты и сам своей цели не знаешь.

—      Ты, верно, знаешь?! — зло бросил Василько.

—      И я не знаю. Все думаю. Вот порешили мы спервоначалу на Дон пробраться. Всем это по душе пришлось. Но что нас ждет на Дону, никто не знает и не думает. А мы должны знать. Приведешь ты полтыщи голов на Дон, а потом что?

—      Только бы привести. Скажу тогда: «Вот вам, соколики, Дон, а вот дороги. Идите с богом, кто куда. Я обещал вам волю — вот она, воля!»

В прищуренных глазах Ивашки хитринка. Почесывая в за­тылке, он скрашивает:

—      И куда же подадутся твои вольные соколики?

—      Мало ли куда. Свет велик. Иди всюду.

—      И всюду неволя. Притопают они под Москву, а там на тебе: мой князюшка, хромой дьявол. Придут в земли украинские, а там Данила князь, а то и почище его — пан Август. Куда еще прика­жешь вольному человеку податься? Ну, говори. Молчишь? Эх, Ва­силько, Василько, расскажу я тебе, какой сон я однажды видел. Давно, в первые дни, как пришли мы сюда. Приснилось мне, будто нашел я в безлюдной степи город. И живут в том городе люди без князей, без старост и без воевод. Вольные, как птицы. И построили они дворцы невиданной красоты. А люд там, Василько, разный: и русские, и армяне, и греки. Даже фряги есть, и живут все мирно. И не ссорятся, и не воюют...

—      Как понимают друг друга? Чай, языки разные.

—      На ватагу нашу посмотри. Тоже языки разные, а живем. Не в том соль. С тех пор этот сон из головы у меня не выходит. Все думаю, как они там живут? Главный у них кто есть или нет? И стал я, паря, кажинную ночь придумывать, как бы все правильнее в этом городе устроить. И многое уже раскумекал. Правят, я ду­маю, в том городе выборные люди, и все как есть работают. Ни­кому поблажки нет. И потому каждый живет счастливо... И даль­ше думы идут... Вот перетащим ватагу на Дон — начнем строить вольный город. Разнесется о нем по земле слава, сила к нам при­дет неисчислимая...

—      То в мечтах хорошо все, Иваша, а в жизни... В жизни оно все по-другому... А вот и дед с Андрейкой идут. — Василько вскочил, шагнул навстречу деду Славко: — Заждались мы вас.

—      В шалашах ватажники задержали меня. Изголодались люди по доброму слову.

—      Землянку мы тебе уладили сухую, а ты, говорят, в шалашах ночуешь. Сыро там, опять простудишься.

—      Верно ты сказал, атаманушка, в шалашах сыро. И от той прости на душах у людей плесень. А я вот хожу, где словом, где песней души людские обчищаю. Простите, что вас сюда позвал,— на людях к тебе, атаман, доступа нет.

—      Это ты нас прости,— сказал Василько,— давно бы надо за советом к тебе прийти.

—      Выслушай меня, старика, и не сердись. Среди ватажников ты бываешь дало, разговариваешь с ними только на кругу, много- за не знаешь. А с народом неладное творится. Ватажники меж со- бвй разговоры ведут нехорошие, есть такие — к разбою тянутся. К Ионаше присмотрись. Шуткой да прибаутками умы людские под­тачивает, алчность у людей разжигает, среди разных языков сеет рознь. Человек этот — не от добра... Чтобы с ватагой сладить, яс­ный путь ей указать надо и идти по нему неуклонно.