Страница 49 из 99
— Скажите, Эдано, — как бы между прочим спросил председатель комиссии, — в вашем рабочем батальоне был поручик Тарада, он возвращался вместе с вами на «Сидзу-мару». Что вы о нем знаете?
— Простите, вы сказали поручик Тарада? — переспросил Эдано, словно стараясь кого-то вспомнить. Потом решительно сказал. — Нет. Насколько я помню, у нас такого офицера не было. Может, ошибаюсь, но я такого не знал. Ещё раз простите!
Бывший подполковник, сняв очки, пояснил.
— Господин Тарада по некоторым обстоятельствам был там под фамилией Хомма Кэйго.
— Такого знал! — с готовностью, словно обрадовавшись возможности сказать приятное господину председателю, ответил Эдано. — Он был командиром четвертого взвода в нашей роте и даже вызвал наш взвод на трудовое соревнование
— Вот как! — удивился нисей — Что вам о нём известно?
— Хорошо служил. Правда, я немного недолюбливал его — он бил солдат, чтобы те лучше работали.
— Вот как? — снова удивился нисей. — На пароходе вы его видели?
— Никак нет. Я находился в трюме, а Хомма-сан, простите — Тарада, был в кубрике с офицерами. Говорят, они здорово пили.
Нисей бросил насмешливый взгляд на бывшего подполковника и, играя карандашом, снова вкрадчиво обратился к Эдано.
— А почему вы непременно хотите стать строителем? Сейчас трудно с работой, да и получают строители маловато. В стране нет лишних денег.
— Это единственное, что я умею делать. Земли у нашей семьи нет, а идти в батраки… У меня же семья…
— Но вы, Эдано-сан, были летчиком, и, надо полагать, неплохим, если вас назначили командиром самолета генерала Томинаги. Не так ли?
— Спасибо, — поклонился Эдано, — но это было так давно, и Японии, как я слышал, запретили иметь армию…
— А если бы разрешили?
— Мне трудно ответить на это, — будто колеблясь, сказал Эдано. — Сейчас мне нужна работа, чтобы содержать семью… А потом, признаться, я многое забыл.
— Вам могут дать возможность подучиться, — многозначительно заметил нисей.
— Простите, — ещё более почтительно поклонился Эдано. — Сейчас мне хочется домой, я не видел своих четыре года.
— Конечно, конечно, — согласился нисей. — Подумайте. Мы вас потом разыщем, напомним… Можете идти!
3
Когда Эдано вышел, нисей обратился к председателю комиссии:
— Этот парень меня заинтересовал. Надо поговорить с ним ещё.
— Мне он показался безнадежным, — ответил разведчик. — Он, по-моему, стал красным!
— Не думаю, — поморщился нисей. — Он же был камикадзе, а нам нужны отчаянные парни. И, кроме того, — добавил он ехидно, — интуиция вас часто обманывает. Вот с тем же Тарадой. Где он? Запил, скотина, и, наверное, утонул. И у него меньше было оснований выслуживаться перед русскими и бить своих соотечественников, чем у этого парня. Эдано не первый говорит, что Тарада выслуживался!
— Это была мимикрия, — попытался оправдаться председатель. Бывший подполковник в душе презирал и ненавидел высокомерного нисея, но вынужден был подчиняться.
Выйдя из канцелярии, Эдано остановился. На душе было пакостно. Бараки выглядели ещё более унылыми, какими-то тускло-серыми. Даже сам воздух родины, которым он так жадно дышал в день приезда, теперь был излишне влажным, наполненным запахом дезинфекции, которая систематически проводилась на территории лагеря. Пять дней он здесь, а когда поедет домой — ещё не известно. Прав, как всегда, оказался Савада. Если бы не его советы, он, Эдано, мог бы сорваться. Ах, мерзавцы, как они старались его поймать! Неужели в Японии ничего не изменилось?
Он ещё раз обвел взглядом лагерь и зашагал к своему бараку. Саваду на комиссию ещё не вызывали, и теперь Эдано тревожился за него.
Механик сидел на нарах, оживленно беседуя с каким-то соотечественником в гражданской одежде явно русского происхождения. Увидев друга, Савада умолк и с тревогой взглянул на него:
— Ну как? Что тебе сказали? Когда отправят домой?
— Спасибо. Всё нормально. Срок отправки ещё не известен, — поспешил успокоить его Эдано, не желая говорить обо всем при незнакомом человеке.
Савада понял его и, улыбнувшись, представил собеседника:
— Знакомься. Это Курода-сан. Он прибыл с Карафуто.
Эдано вежливо поклонился и уселся на нары, удивляясь, что собеседник Савады — гражданский человек — так поздно вернулся на родину. Он читал в газете, что почти всё японское население Сахалина уже репатриировано.
— Вы болели, что так задержались? — вежливо поинтересовался он.
— Нет, Эдано-сан, — ответил Курода. — Я был мастером бумажной машины, и русские охотно приняли мою помощь. Многие из японцев там работали вместе с русскими.
— Вас тоже держали в лагере?
— Ну что вы, Эдано-сан. Жили мы в своих квартирах, с семьями. А работали столько же, сколько и русские, за одинаковую плату. И знаете, — Курода оглянулся по сторонам и понизил голос, — я бы с удовольствием там остался. Нам здесь некуда податься, с работой, говорят, плохо.
«Остаться» — подумал Эдано. А как бы поступил он, если бы ему предложили остаться в России? Не остался бы! Ведь даже птицы и те возвращаются в родные места. У него есть своя семья. Дед, Намико, сын!.. Он обязан думать о них, они в его сердце.
…Через два дня Эдано включили в группу, отправлявшуюся в Кобэ и Осаку. Наконец-то! Хорошо бы, конечно, завернуть в Токио, но нельзя. Даже намекнуть о таком желании опасно. Это потом.
Эдано томился в ожидании отправки, считая часы и минуты. Притихший Савада понимал его состояние и не приставал к нему с разговорами.
Расставались они тяжело. Эдано долго сжимал плечи Савады, всматриваясь в его добрые глаза, в его, морщинки. Вот снова шрам на лице бывшего механика побелел — так было всегда, когда тот сильно волновался. Только сейчас Ичиро обратил внимание на то, что за годы, проведенные вместе, его друг заметно постарел. Да и что удивительного? И только перед разлукой Эдано с особой остротой понял, как много для него сделал этот человек.
— Ничего, друг, — силился улыбнуться Савада, хотя глаза и у него предательски блестели. — Ничего, мы ещё встретимся. Не в казарме теперь будем жить. Эх, если бы ты не был женат: у меня ведь дочери растут.
— Ну, ну, — хриплым от волнения голосом ответил Эдано, не выпуская плечи Савады, — они не только выросли, но и давно уже замуж вышли.
— Дочери у меня хорошие, написали бы…
— Наверное, не хотели огорчать тебя, старика.
— Старика? — запротестовал механик. — Потом спросишь у моей жены, какой я старик. Горелый пень легко загорается.
— Голова-то совсем белая стала, а когда встретил тебя, только виски седые были.
— А… пустое. Подумаешь, голова белеет. Важно, что она осталась на плечах.
— Верно, друг. У меня вместо головы тыква на плечах была. И эта тыква давно бы сгнила, если бы не ты.
— Ладно, ладно, — Савада снял руки Эдано со своих плеч. — Это я уже слыхал. Столько раз благодарить — всё одно что душить шелковой ватой. Адрес не потеряешь? Ну, храни тебя боги. Вон вам уже подали команду на построение…
4
Колонна двинулась к выходу из лагеря. Теперь прямо на вокзал, а после погрузки в вагоны все они станут свободными людьми: каждый отвечает за себя.
Выйдя за ограду, репатрианты жадно глазели по сторонам, словно находились в чужой незнакомой стране. Когда миновали два квартала, Эдано понял, что улицы действительно выглядят необычно. Всюду вывески на английском языке — раньше их не было. Даже хозяин самой захудалой харчевни рядом с японской вывесил английскую надпись: «Бар Чикаго».
Навстречу им попался американский солдат. Он был явно навеселе. Пилотка, лихо сдвинутая набок, чудом держалась на рыжих волосах, сигарета прилипла к нижней губе. Янки никому не уступал дороги, да и уступать её было некому: все встречные торопливо сворачивали с его пути. На руке солдата повисла маленькая, сильно накрашенная японка. Она тоже была пьяна.