Ветер богов

Занятый своими мыслями, Эдано не заметил, как они дошли до лагеря. У входа стояла охрана. Савада толкнул локтем друга:

— Вот тебе и куриные яйца. Видал, какие птенчики стоят?

В длинном дощатом бараке механик, забросив вещи на нары рядом с Эдано, подошел к Нагано, расположившемуся неподалеку:

— Ты молодец, парень!

Нагано мрачно посмотрел на него и сухо ответил:

— Отстань! Вы хотели убить меня, а русские спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду. Чего же тот тип врал про них?.. Все должны знать правду…

— Но ведь и ты хотел убить Эдано и ему русские тоже спасли жизнь.

— Ещё раз говорю — отстань! Вы не сказали про меня русским, и я это тоже помню, но нам лучше не встречаться на одной дороге! — ещё более сухо ответил Нагано и отвернулся.

Потоптавшись около Нагано и видя, что от него больше ничего не добьешься, Савада вернулся к своим нарам. Однако общительный характер снова сорвал его с места.

Эдано, растянувшись на жестком ложе, вспоминал встречу в порту, трескучую речь вице-министра, неожиданное выступление Нагано, скорбную толпу женщин. Ведь среди них могла оказаться и Намико…

Мысль о жене вернула его к думам о доме. Дед, конечно, мало изменился, в его возрасте люди уже не меняются, они словно стоят на последней ступеньке лестницы, ведущей в неизвестность. Одни сразу же сходят с неё, другие держатся долго. Пусть и дед стоит на этой ступеньке как можно дольше… Намико тоже вряд ли изменилась. Может быть, располнела? Хотя вряд ли при такой жизни.

Но вот сын, какой он?

Сын… Ему уже три года, он уже говорит, и неугомонный дед, конечно, учит его приемам борьбы, как делал это с ним, с Ичиро… А Намико… Какой короткой была у них любовь, но какой замечательный подарок — сына — она сделала ему. Подумаешь — родилась в год тигра. Ха! Он теперь не станет считаться с этим. Он видел мир, видел огонь и кровь, прошел через тысячу смертей.

Вернулся Савада. Он уселся на нарах, поджав ноги, и начал тихо раскачиваться, обдумывая что-то.

— Ты чего помрачнел? — взглянул на него Эдано. — Наверное, искал тех красоток, которые встречали нас у трапа, и не нашел? Потерпи немного. Скоро будешь дома.

— Дома? — скучным голосом переспросил механик и, нагнувшись к Эдано, прошептал: — Нет, брат. Отсюда домой мы попадем не скоро.

— Как так?

— Да вот так. Сейчас разговаривал с одним санитаром. В этом лагере такая санитария, что я будто снова в Маньчжурию попал.

— Да с чего это ты? — насторожился Эдано.

— Понимаешь, — продолжал Савада, — тут распределяют всех по префектурам, чтобы формировать эшелоны. Но до этого так прощупывают, так опрашивают — всю душу выворачивают. Бить, правда, не бьют, а так — не лучше, чем в кэмпейтай.

— А ты не преувеличиваешь?

— Нет. Вот подержат тебя здесь, тогда поймешь!

— Не может быть.

— Какой смысл этому санитару врать?

— Вот мерзость! — сжал кулаки Эдано. — Кто же это решает?

— Все проходят через комиссию. И я прошу тебя: если хочешь поскорее отсюда вырваться — не горячись. Думай над каждым ответом. Стену лбом не прошибешь. Да… Припомнят мне здесь «Томонокай».

— Откуда они узнают?

— Не будь наивным. Среди наших тоже найдутся желающие свести счеты. В комиссии есть нисеи[30], они работают на американцев. Больше всего про активистов да про русских выспрашивают.

— Вот как… — помрачнел Эдано.

— Ещё раз говорю — будь осторожнее. Надо поскорее вырваться отсюда, а там… Там мы посмотрим!

— Ладно! — согласился Эдано. — Будем снова сердце держать в руках, а язык на привязи. Вытерпим. Не такое нам с тобой пришлось испытать.

На комиссию Эдано попал через два дня. По рассказам других он уже представлял себе всю процедуру, которая его ожидала.

Комиссия расположилась в одной из комнат канцелярии лагеря и работала не торопясь. Репатриантам заранее объявили о необходимости пройти карантинный срок, чтобы не завезти на родину какие-либо болезни от коварных русских.

Когда после долгого ожидания служащий выкликнул наконец его фамилию, Эдано Ичиро одернул китель и решительно направился к двери, за которой заседала комиссия. Его утомило не столько само ожидание, сколько молчание соседей по очереди, подозрительность, с которой они относились друг к другу, хотя никто не проронил ни слова. Возможно, потому что были незнакомы, поскольку находились в разных лагерях. Комиссия по проверке знала, что делала, и учла подобную психологическую подготовку перед опросом.

Войдя в длинную, узкую комнату, Эдано увидел несколько чиновников. Полнолицый, хорошо одетый человек — председатель комиссии — переспросил у него фамилию и звание. Если бы Тарада — Хомма был жив, он сразу бы узнал в нем бывшего подполковника из второго управления штаба уже несуществующей Квантунской армии. Это он в августе сорок пятого года на окраине Мукдена инструктировал замаскировавшихся на случай плена разведчиков. Бывший подполковник, ныне чиновник министерства благосостояния, взял анкету Эдано, заполненную накануне, и бегло зачитав её, спросил, чем он думает заняться на родине, куда хочет выехать из лагеря.

— Только домой, господин начальник, — подчеркнуто браво вытянулся Эдано. — У меня там дед, жена, сын. Сына я ещё и не видел. Буду работать. В плену я стал строителем.

— Похвальное намерение! — кивнул головой председатель комиссии. — А разве вы отца не навестите? — остро посмотрел он сквозь стекла очков на Эдано. — Он, кажется, в Токио?

— Мне об этом писал дед, господин председатель! — напрягся Эдано, понимая, что допрос стал подходить к главному. — Но я почти не помню отца. Он покинул нас, когда я был ещё маленьким. Потом нам сообщили, что он погиб при крушении поезда. Я не знаю, как он ко мне отнесется, и поэтому поеду прямо домой.

— Разве вы с ним не переписывались?

— Получил от него только одно письмо. Я поеду прямо домой, — вновь повторил Эдано.

— Скажите, Эдано-сан, — вмешался в разговор щеголеватый член комиссии, перед которым лежала пачка сигарет «Кэмэл», — вы, кажется, служили в отряде «Белая хризантема».

— Так точно! На Лусоне!

— По нашим данным, весь отряд «Белая хризантема» геройски погиб, выполняя приказ. А вы?..

Раньше такой вопрос поверг бы Эдано в смятение, но теперь он уже не тот. Теперь Эдано только благодарен судьбе и верному другу Саваде за то, что остался жив — не погиб бессмысленно.

— Меня срочно отозвали перед самым вылетом и назначили, командиром самолета генерала Томинаги Кёдзи — командующего воздушной армией.

— Вот как? Чем же вы заслужили такую честь?

— Не могу знать. Был приказ, и я его выполнил.

— А как вы попали в плен?

— После указа императора. Нам зачитал его начальник штаба отряда капитан Уэда. Он может подтвердить.

Вопросы нисея прервал председатель комиссии:

— Это не допрос, Эдано-сан. Никто вас не упрекнет. Просто мы хотим поближе познакомиться с вами, чтобы посоветовать, как лучше применить свои силы на пользу нашему отечеству, перенесшему такие тяготы. Вот вы сказали, что в плену стали строителем. Что же вы строили?

— Школу, жилые дома, господин председатель.

— Ваши товарищи утверждают, что вы хорошо работали и русские вас поощряли?

Эдано понял, куда гнет председатель комиссии.

— Нам за это платили, господин председатель, — простодушно ответил он, — да и питание улучшали. А потом я хотел чему-нибудь научиться. В армию я пошел добровольно, прямо из школы.

— Так… Что же вы видели у русских интересного? У авиаторов глаз наметанный.

Эдано виновато поклонился:

— Простите, но я, кроме лагеря и стройки, нигде не был, а строили мы школу по соседству…

Вопрос сменялся вопросом, и Эдало почувствовал, что потеет: рубаха прилипла к телу. Его опрашивали явно дольше, чем других, и он старался не выдавать волнения. Он понимал: его пытаются на чем-то поймать, готовят западню. И наконец последовал ещё один вопрос, которого Эдано ожидал и который окончательно убедил его, что он имеет дело не с простыми чиновниками из министерства благосостояния.