Страница 30 из 91
— Что, открытые конфликты были?
— Не то чтобы прямо конфликты, но… Виктор место в столовой поменял — от Константина за другой столик отсел. В разговорах стал в адрес Гурьева язвить. А тот знаете какой обидчивый! Был… Много таких мелочей, которые трудно вспомнить, а в целом — батальное полотно. Хотя вам, конечно, важно услышать именно детали. А делать выводы — ваш хлеб.
— Масло.
— Не понял?
— Хлеб — это как раз факты, которые приходится собирать. Выводы — это уже сливочное масло.
Роберт Иванович посмеялся — широко, добродушно, признавая за собеседником право на остроумие. Потом, подавшись вперед и всем видом показывая, что все сказанное будет сохранено в глубокой тайне, спросил:
— Я вот что не понимаю. Вы сейчас следователь, да? Будете хорошо служить, вас сделают… старший следователь бывает?
— Бывает.
— …Старшим следователем. Потом назначат начальником отдела, или кто там у вас. Потом еще повысят, будете командовать, скажем, не двадцатью подчиненными, а сотней. Или тысячей. А следователем уже не будете. Чем лучше будете делать любимое дело, тем скорее с ним расстанетесь. Нонсенс!
— Вы совсем не правы. Ведь у нас… — Герасим хотел сказать, что есть еще достаточное количество служебных ступенек, на которых нужно заниматься расследованием, но Карабанов перебил его:
— Знаю, знаю. У вас каждое дело интересно и нужно, тем более что каждый шаг — это звездочки и рубли. А я бы так не смог. У нас все проще: будешь хорошо играть — на тебя пойдет публика. И всё. До самой смерти ты — актер.
— Просто актер, заслуженный, народный республики, народный Союза. В провинции, в столице.
— Не сравнивайте. Мы ведь говорим не о почетных званиях.
— Но ведь вам за категорию тоже доплачивают.
— При чем здесь деньги? Вы всерьез думаете, что гоняясь за заработком, можно как следует играть? Вот театр выбрать — чтоб режиссер был хороший, труппа сильная — это да. Если добился возможности выбирать — надо выбирать, а не киснуть на болоте.
Разговор уходил в сторону, и Герасим решил промолчать. Перебивать артиста не стал — пусть выговорится. По таким отступлениям легче, чем по ответам для протокола, составить впечатление о личности.
— Вы не обиделись? — Роберт Иванович словно в парадном кресле раскинулся на неудобном жестком стуле и, прикуривая «Яву» с длинным фильтром, полувиновато-полупокровительственно развел руками. — Виноват, разболтался… Да, я все хочу спросить — вы всерьез ищете убийцу в нашей труппе? Вам ничего не объяснили перед тем, как послать сюда?
— Не понял, кто и что мне должен объяснять?
— То, что студия у нас только-только начинается. Еще ведь даже своего почти ничего нет: ни помещений, ни техники. Людей нет. Режиссера пригласили из златоглавой. Артисты, правда, свои. Наскребли по сусекам. И вдруг — такое. Если вы, молодой следователь, будете искать убийцу, сами подумайте, чем это может кончиться для… студии.
«Это я уже слышал» — подумал Герасим.
«Вы не торопитесь зря бумагу-то переводить, — нахально улыбался «джинсовый мальчик», первокурсник из политеха, взятый их оперотрядом на барахолке с чемоданом «фарца». — Вам сейчас позвонят. И протокольчик ваш придется в сортир повесить». И точно ведь — позвонили. Герасима вызвал тогда декан, спросил: «В протоколе ничего не напортачили? Ребята твои не откажутся, если на них даванут?» Герасим подумал тогда, что декан сам предлагает ему отказаться, чуть не крикнул: «Мы все равно добьемся, чтобы этого типа выгнали». Декан хмыкнул.
И потом не раз, уже инспектором райотдела и следователем прокуратуры, наталкивался Герасим на нахальное: «Вам еще не звонили?» Наверное, Герасиму везло на начальство, принимавшее на свою грудь телефонные удары, а может, звонков было меньше, чем намеков — до сих пор ни в одном деле на Герасима не «давили». Но слушать угрозы всегда противно, и сейчас настроение Герасима резко упало. Он вглядывался в лицо Карабанова. Нет, похоже, просто «предполагает». Не видно угрозы. Вообще ничего не видно. Так, сказал между прочим, и все. А настроение — вдребезги.
— Нет, — сказал Герасим спокойно, — никаких инструкций на этот счет я не получал. А вы на мой вопрос так и не ответили.
Пиетет перед людьми искусства, резко ощущавшийся им в первый день, заставлявший искать более мягкие формулировки, останавливавший там, где требовалось вслед за первым отбитым вопросом послать еще один, отошел. Была работа. Такая же, как всегда. Интересная и нудная, как всегда. Без злости и досады, просто выполняя технологическую операцию, Герасим еще раз спросил:
— Ряд свидетелей видели, что вы перед последней съемкой разговаривали с погибшим наедине. О чем у вас шел разговор?
— Что вы можете рассказать о погибшем?
— Не то, что вы от меня ждете.
— А чего я жду от вас, по вашему мнению?
— А что может рассказать женщина о… Кто вам посоветовал вызвать меня? Вам уже рассказали?
— Поговорить с вами я решил сам. Я обратил внимание на то, что вы снимались с Гурьевым в четырех фильмах. Должны же вы его знать. А Михаил Михайлович сказал, что вы еще в студии вместе учились.
— А больше Михаил Михайлович ничего не сказал?
— Видимо, не счел нужным.
— Зря, придется говорить самой. Иначе вы не поймете. Мы были… Вам повезло с источником информации… Мы были очень близкими людьми. Еще когда учились. И позже. До тех пор, пока… Хотя, это не важно.
— Хотите закурить?
— Вы считаете, все актрисы курят? От сигарет садится голос, портится кожа, и вообще, и столько раз это было: актриса с сигаретой. Я не курю. Так вот — и не сбивайте меня, пожалуйста, утешениями или еще чем-то. Вопросы лучше задайте потом. Ладно? Так вот, Константин был очень хорошим человеком. Это главное. Знаете, хороших свойств много, какое-то одно в нем выделить трудно. В нем все они были. В нем вообще всего было много. Поэтому у него и не было совершенно близких друзей — всегда ведь сходишься с человеком, в котором есть то, чего не хватает тебе, правда? И еще он весь застегнутый был. Никого к себе в душу не пускал, особенно когда ему плохо. И меня не пускал. Когда что-нибудь хорошее случалось, он рассказывал. Можно, — говорит, — я похвастаюсь? А с неприятностями воевал в одиночку. Я, наверное, плохо объяснила? Понимаете, про одних говорят: добрый человек, про других: умный, про третьих: честный. И часто подразумевают: добрый, но ленивый, честный, но глупый. А Константин был хороший человек безо всяких «но» — и добрый, и честный, и очень умный. Знаете, он с детьми не умел разговаривать. С ними же надо по-детски, а он говорит: мне неудобно прикидываться. Как со всеми людьми, так и с ними. Вот и все, пожалуй. Теперь спрашивайте. Говорить-то я про него долго могу, только у вас ведь свой интерес.
— Как вы думаете, за что его убили?
— Не знаю. Он всегда во все встревал. Выступал, возмущался. Может, он узнал что-то такое… Он мог.
— А какие отношения у него были с шестеркой, играющей разъезд?
— Понимаете, он как-то не очень ладил с людьми, я уже говорила. Некоторые не понимали его и поэтому недолюбливали.
— Поконкретнее можно?
— Это, наверное, нехорошо, да? Я вам скажу про кого-нибудь, а вы его сразу под подозрение. А он, может, и ни при чем?
— Алла Дмитриевна, мне, чтобы убийцу найти, надо знать как можно больше. Вы, когда к врачу ходите, все перечисляете: под левой лопаткой кольнуло, в правом плече отдало. И не боитесь, что он вам, вместо того, чтобы сердце лечить, плечо ампутирует, так?
— С Пашей и Виктором у Константина отношений, можно сказать, не было никаких. Он их всерьез не воспринимал. Звал: «Ребятишки». Конечно, они почти ровесники Косте, но он всегда тяготел к старшим, и выглядел старше своего возраста, и вообще был старше. Понимаете?
— А Дружнов и Никитин о таком к ним отношении знали?
— Догадывались, во всяком случае. Недавно… Дня за три до… того дня, в перерыве между съемками они игру затеяли. В шерифа и гангстера. Мы на заброшенном хуторе снимали. Они друг за другом по крышам дома бегали, по стропилам сарая, прыгали с забора на коня — и все это с винтовками. Они вообще-то молодцы, ребята тренированные очень, им, наверное, такая разминка необходима. А Константин сел на чурбан посередине двора и так на них смотрел… Витя как увидел, сразу бегать перестал, винтовку положил, стал приседать, от земли отжиматься — мол, спортом занимается. А сам все на Константина поглядывает.