Страница 1 из 91
Поиск-84: Приключения. Фантастика
Так случилось, что этот сборник выходит на пять лет позже своей очереди. Он готовился к выходу в Пермском книжном издательстве в 1984 году, в ряду других сборников уральских приключенцев и фантастов, издававшихся сейчас уже в 1980, 1983, 1986, 1989 годах в Свердловске, в 1981, 1987 годах в Перми, в 1982, 1985, 1988 — в Челябинске. Но время было сугубо «доперестроечное», более того, на 1984, словно реализуя пророчества Оруэлла, пришелся пик «застоя», и безымянные рецензенты Госкомиздата РСФСР последовательно «зарезали» два варианта «Поиска», составленные В. Букуром и B. Соколовским. Власть Госкомиздата была тогда так велика, что неугодная ему книга с легкостью удалялась из планов — даже если нарушался принцип серийности.
Однако пермские литераторы не смирились. За пять лет многое изменилось, и вот появилась возможность заполнить пробел в ряду «Поисков». Если бы с такой же легкостью можно было заполнить остальные пробелы в нашей культуре!
По сложившейся уже традиции в состав сборника входят произведения разных жанров: приключения и фантастика.
Повесть Е. Акулова посвящена далеким военным годам. Необычная судьба «робинзонов среди людей» ставит нелегкие вопросы нравственности, причин внутреннего краха зла. Автор ее — фронтовик, рабочий, журналист, поэт — впервые выходит к читателю с большим прозаическим произведением.
Детективная повесть А. Ефремова посвящена необычному расследованию — убийство произошло на киносъемках. Ни дерзость, ни ум не спасают преступника…
Первыми публикациями в сборнике стали рассказы Л. Докторова, Б. Рощина, повесть C. Щеглова. Их фантастика традиционно по темам, но нетрадиционна авторским видением, сюжетными поворотами, героями — художественно нетрадиционна в лучшем смысле этого слова.
Представлять Е. Филенко и М. Шаламова пермскому читателю нет нужды. Их произведения и книги хорошо знакомы читателям не только Прикамья, но и страны, переводились и за рубежом.
За исключением Л. Докторова, который живет в Чайковском, все авторы — пермяки.
Е. Акулов — пенсионер, А. Ефремов — партийный работник, Л. Докторов, М. Шаламов — журналисты, Б. Рощин — кооператор, Е. Филенко — инженер-программист, С. Щеглов — аспирант-философ, О. Иванов — инженер-электроник.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Е. Акулов
ВОЛКИ
Глава первая
Третий день пробирался он от железнодорожного разъезда в родные места, третий день тяжело билось сердце старого каина. Билось от перенапряжения.
Обширными и щепетильными были планы Дементия Максимовича Сволина. Человек он был из тех, о ком в народе говорят: «По бороде хоть в рай, а по делам — ай-ай!»
Стоял конец августа, а погода явно не баловала уральцев: вторую декаду не переставали идти надоедливые дожди. «Вот-те и август выдался, — давался диву Сволин. — В августе мужику три заботы: и косить, и пахать, и сеять. А тут сплошь болотина, как в канун Ноева потопа».
В лесах, где странник делал дневные привалы, было сыро, неуютно и зябко. Однако сердце его подмывало приятным холодком: хорошо подавали милостыню по деревням сердобольные да охочие на расспросы бабенки. Жалели человека за его обреченный вид. И подштанники, и рубаха дареные осели в дорожной суме его, и добрые кусманы драгоценного хлеба военного времени часто перепадали в его руки.
Многое передумал за свою дорогу Сволин, но от намеченной задумки отречься не находил в себе сил. И так и этак подступал он к своему вопросу, подъезжал к своему делу, но мысли его буксовали на одном месте, как колеса застрявшей в грязище машины. А планы его сводились вот к чему: с прибытием в родные места он прихватит припрятанное им в двадцатых годах золотишко, решит вопрос с паспортом и выедет в Англию, где, по его мнению, проживало немало русских эмигрантов. Дело это ему не представлялось сложным, но все-таки озадачивала неувязка с паспортом. Паспорт он носил возле самого сердца, но не ему принадлежал он. Рядом с первым лежал и второй, но и он принадлежал не Дементию Максимовичу Сволину, а, судя по фотографии, человеку совсем ещё молодому. И если носил Сволин эти документы при себе, то только потому, что не хватало духа расстаться с ними. «Авось из двух паспортов что-то и выкрою для себя?»
Многое, очень многое выкраивал в своей жизни Дементий Сволин «для себя»; но дело постоянно оборачивалось так, что нищим оставался. Но если бы ему удалось повернуть историю России вспять, то он не задумался бы, не заставил бы томить свое сердце бесплодными ожиданиями. И конь боевой снова нашелся бы для него, и сабля обоюдоострая нашлась бы. А силы да ума ему не занимать.
…Ещё десяток вёрст бездорожья, и за Холомскими лысыми косогорами покажутся темные избы Крутояр. Может, не одну сотню лет стоят Крутояры на берегу мирной речки Иволги, а нет им износу и старости нет. Как человек, по горло загруженный работой, стоит деревня эта и не помнит своего дня рождения.
Мелкой дробью дождь барабанит по набрякшей одежде, сапоги размокли и оттого стали мягкими, словно войлочные тюни; и чавкают, и скользят по осклизлой дороге, каждый выдергивает по пудовому грузу ржавой глины. Ни в полях, ни в лесах единой живой души не сыщешь.
Хозяйственному да сердобольному смотреть на хлеба, гибнущие под дождем, до рези в сердце больно: труд людей, их достаток, их уверенность в завтрашнем дне — всё падает прахом на глазах. Бессилен человек в такую пору в поле. Мягкие, разбухшие зёрна, отяжелев от избытка влаги, клонят к земле взорванные зелеными побегами колосья; низины и колеи на дорогах до отказа заполнены дождевой водой. Земля, упившись влагой, сковывает густой и вязкой глиной ноги, колеса машин, гусеницы тракторов. Тяжко, нудно, жутко брести одинокому человеку в такую пору по безлюдным полевым дорогам.
Когда холодные струи дождевой воды потекли по спине, Сволин в сердцах выругал всевышнего:
— Ежели мне сподобил такую кару, умерь свой пыл! Не отступник я твой, а раб, преклоняющий колени свои. Раб твой вечный и праведный. К тебе одному мои молитвы обращаю я и дённо, и нощно.
Про себя подумал: «Разверзлась хлябь небесная, за месяц не просохнет». Вслух проговорил (была у него привычка вслух беседовать с собой):
— Может, на моё счастьё погодка такая выдалась — во всей вселенной ни души. Благодать! Иду, как Иисус Христос, — повсюду сам себе хозяин.
Если уходит время полевых работ, люди, не считаясь с отдыхом, трудятся от зари до зари, до полного изнеможения истязают себя работой. Так и Сволин, не щадя своих разбитых ревматизмом ног, гнал себя в родные места. Нет, не Крутояры столь страстно влекли его в эти края, не новенький дом, выстроенный им до войны, а потайной клад, погребённый им возле единственного в округе дуба на Еленином кряже. Схоронил тот клад Сволин сразу, как вернулся домой после гражданской.
Чем ближе подходил он теперь к Крутоярам, тем сильнее им овладевало беспокойство — цел ли клад. Тут не дождь, камни пусть падают с неба, всё равно он будет идти, и их грохот будет лелеять слух его золотым звоном. А он помнит, он хорошо помнит этот мелодичный звон. Золотые «рыжики» в цветных снах не переставали сниться ему все эти годы.
Сумерки скрадывали леса, когда перед глазами путника во всём прежнем великолепии предстали Крутояры — ничем не примечательная в сто дворов деревня, беспощадно прибитая дождями к земле.
Можно бы идти пустырём, вскрай ржаного поля, с небольшим уклоном влево, чтобы обогнуть полуостров колосьев, но Сволин не удержался, зачесал прямиком по ржи. Холодные отяжелевшие колосья немилостливо ударяли его по лицу и рукам; по коленям текла вода и хлюпала в сапогах. Словно великий брод осиливал старик в конце своего похода, чтобы смыть грехи свои.