Страница 21 из 101
Сергей знал еще одного человека, который мог, наверное, помочь и к которому не стыдно было за помощью обратиться. Когда-то давно они были соседями и друзьями. Они дружили, хотя Тимур был старше на семь лет. У них обоих были большие армии оловянных солдатиков и большая любовь к настольной стратегии. Родители удивлялись их дружбе, Сережа хвастал в классе, что у него есть взрослый друг, а что думал Тима, он не знал. Он просил лишь, чтобы Сережа не рассказывал никому об их играх. Сережа и не рассказывал. Кому какое дело до взаимоотношений их с Тимой стран? Вначале они всегда воевали дома у Сережи, здесь был большой, позволявший маневрировать частями и соединениями стол, а потом Тимур стал приглашать Сережу к себе, и Сергей долго не понимал, что просто Тимур уже вырос и стесняется выходить с игрушками из своей квартиры. Сергей чаще проигрывал, и хотя расстраивался от проигрышей, на Тимура не обижался и баталии эти любил по-прежнему. А еще он любил, когда, уложив уже на бархотку отвоевавшее войско и разобрав естественные преграды из книг, можно было выложить Тимуру все новости и тайны. Тимур выслушивал всегда серьезно, и всерьез советовал, и рассказывал тоже что-нибудь интересное.
Последний раз они «воевали» в день, когда Сережа кончил пятый класс. Они долго до того не виделись, даже на лестнице по утрам почему-то не сталкивались, и Сережа уже несколько месяцев не доставал солдатиков. Тогда он только-только записался в радиокружок, раз и навсегда решив, что он уже взрослый и на игрушки тратить времени не будет. А день, когда он кончил пятый класс, был ярким. Он пришел из школы распаренный в душном классе и довольный тем, что каникулы наступили. Он вынырнул из формы и решил уйти гулять, по-взрослому оставив родителям записку. А пятерочный табель на видном месте, как в прошлые годы, он оставлять не стал. Папа как-то мимоходом сказал ему, что не пристало мужчине хвастаться тем, что он сделал. Раз сделал, значит, мог это сделать, и хвалиться тут нечем. Вот если мог и не сделал — тогда стыдно. А Сережа очень хотел вести себя как настоящий мужчина.
Он вышел из квартиры и столкнулся с Тимуром.
— Привет, — сказал Тимур.
— Салют.
— Я к тебе.
Сережа увидел знакомый ящик, в отделениях которого лежали по родам войск бойцы Тимуровой армии, и удивился. Он думал, что их бои кончились.
Тимур прошел уже в Сережину комнату и сооружал «рельеф местности» из томов БСЭ. Сережа полез за солдатиками без особой охоты — он собрался идти гулять; а потом ему захотелось обязательно выиграть, как всегда, когда он во что-нибудь играл, и он сумел глубоко эшелонировать оборону и выдержал наступление противника, а потом начал контратаку и выиграл битву, потому что у него были танки — четыре штуки, собранные из «конструктора», а у Тимура танков не было, а вся его артиллерия погибла в контрбатарейной борьбе.
Тимур разложил солдатиков по мягкому ворсу ящика и, не закрывая крышкой, придвинул Сереже: «Твои». И Сережа понял все, и ему стало стыдно своих припасенных танков и постоянных споров по поводу нарушенных Тимуром правил. Это было очень грустно — брать у Тимура его солдатиков, и Сережа наверняка расплакался бы, но он очень хотел вести себя по-мужски.
— Ты себе хоть гвардию оставь, — сказал он, — на… — он хотел сказать: «На всякий случай», но никаких случаев больше быть не могло, и он сказал: — На память.
— Ты прав, старик, — согласился Тимур. — Гвардия под чужие знамена не переходит. Иначе это уже не гвардия. — Он выгреб из ящика две дюжины солдатиков в пестрых, им самим много лет назад придуманных и нарисованных мундирах. Он ссыпал их в карман пиджака, они стукали там глухо, без звона, и от этого Сереже вновь захотелось плакать.
Потом Тимур уехал в стройотряд, зарабатывать на свадьбу, а осенью переехал в квартиру жены в дальнем микрорайоне, и Сергей долго не видел его. Прошлой зимой они встретились случайно, говорить было не о чем, но и расходиться, обменявшись приветами, было неудобно. Они зашли к Сергею и продолжали бурно радоваться друг другу и обижаться, что кто-то кому-то не позвонил, а разговор крутился упорно вокруг детских «а помнишь…»
Они сидели за столом, столько раз превращавшимся в поле брани, только разбросаны на нем были не тома Большой Советской Энциклопедии, а Сергеевы конспекты, да лежала стопка старых журналов «Эко». Тимур взял один номер.
— «Менял» читаешь?
— Угадал.
— Нравится?
— Интересно.
— А мне все время кажется, что Хейли нарочно дурит читателя. Вот смотри: вроде бы механику бизнеса выворачивает наружу, так? А до кульминации доходит — все беды идут от нескольких мерзавцев, добравшихся до власти, но их обязательно нейтрализует хороший руководитель. Хотя честный миллионер — это все равно что совестливый убийца, так?
Как и в детстве, Тимур не мог говорить монологами. Ему не важно было, соглашается с ним собеседник или спорит, лишь бы на каждое «так?» была реакция. Сергей тогда не согласился с ним, ему были симпатичны главные герои и «Менял», и «Аэропорта», и других романов Хейли, независимо от их классовой принадлежности.
Тимур сбил его тогда резким аргументом:
— Он умный мужик, так? Значит, что к чему понимает. И читателя дурачит сознательно. А если сам не понимает — значит, просто дурак. Так?
Сергей еще поспорил немного, он не умел признаваться в проигрыше, но логику Тимура принял. Во всяком случае Алекс Вандервоорт стал ему гораздо менее симпатичен.
Потом они еще поговорили, и Сергею вновь стало хорошо с Тимуром и интересно, как в детстве. Потом Тимур записал ему свои телефоны — рабочий и домашний — и ушел.
С тех пор они встречались не то чтобы часто, но ощущение н е п р е р ы в а е м о с т и их дружбы возникло, и доверие, как в детстве, когда можно рассказать все и обо всем и честное слово вначале брать не надо, тоже пришло.
«Тимур умница. Он поймет, почему я ввязался в это дело. И почему мне так важно вытянуть Андрея. Я знаю, ему не будет жалко тратить на меня время. Он все поймет, во всем разберется. И научит меня. Не потому даже, что ему по должности положено во всем уметь разобраться. Он умница. А ведь я считаю его умницей не потому только, что он хорошо соображает. Таких много. Я и сам не дурак. Он как-то так все объясняет, будто до всего сам доходишь. Его все всегда будут считать умным, потому что рядом с ним не чувствуешь себя дураком».
Гудок — длинный, зовущий, потом другой, третий, и трубка снята, и Сергей услышал, как Тимур сказал — не ему, в сторону: «Минутку, отвечу по городскому».
— Слушаю, Костров.
Голос Тимура — неожиданно усталый, словно владелец его уже привык к любым неожиданностям и неприятностям и не вздрогнет от еще одной, и новая официальная манера называть свою фамилию удивили Сергея.
— Припадаю к вашим стопам, о великий Тамерлан Завоеватель, — придуманное загодя обращение было явно неуместным, но Сергей с утра обкатывал его, лелеял любовно, и не произнести его было бы жаль.
— Здравствуй, здравствуй, — обрадовался ли Тимур вправду? Или радость входила в набор официального общения? Сергей не понял.
— Ты не с автомата звонишь? Подожди минутку, я по другому аппарату договорю.
«Дорогой ты мой, — совсем не ласково выговаривал Тимур кому-то, — я ведь все твои беды знаю прекрасно. И что ты мне сейчас скажешь, знаю. И что подумаешь про меня — тоже знаю. А людей поднимать тебе все равно придется. И в глаза им смотреть, и растолковывать каждому что к чему… Потому что ты самый опытный и самый сознательный. Хоть и болтаешь много… Нет, е м у я этого передавать не буду, если хочешь — сам позвони… Что значит — сколько? Ты документы-то читаешь?.. Значит, двадцать пять и обеспечивай… А кто работать будет?.. Нету их… Двадцать пять, и не шаромыг каких-нибудь, а людей… Нет, такого благородства я от тебя не жду, передовиков не надо. Давай просто нормальных рабочих… Не торгуйся ты, не тот случай. Школу-то все равно надо к первому сентября пускать… Ты знаешь, что в сто тридцатой в три смены учатся? А в прошлом месяце еще две девятиэтажки сдали. По-твоему, теперь четвертую смену открывать?.. Думали и считали, только нет их, строителей. Не хватает… На тебя и рассчитывали… Двадцать пять… До завтра…»