Страница 12 из 103
Обыск ничего не дал. Даже галош и окурков, которые служили неопровержимой косвенной уликой, найти не удалось. Продолжать обыск не имело смысла, все выглядели совершенно усталыми и удрученными. Надо было возвращаться в отдел.
Оставив в доме Мигалевой милиционера, мы сели в машины. Захлопнулись дверцы, и водители нажали на стартеры.
Медленно, переваливаясь с боку на бок, с трудом преодолевая сугробы, машины прошли метров триста по темной, кое-где освещаемой редкими фонарями улице.
Неожиданно идущая впереди машина остановилась. Из нее выскочил Ханов и бегом направился в нашу сторону.
Я приоткрыл дверку. Ханов, переводя от быстрого бега дыхание, выдохнул:
— Давай… назад… Мы не все осмотрели…
— Как не все?
— Будка!.. Собачья будка!..
— Включите свет! — приказал я и сразу же посмотрел на Епифанова. На этот раз лицо его было бледным, а руки, лежавшие на коленях, судорожно скребли штанины брюк.
— Сдавай обратно, — Пискунов хлопнул шофера по плечу.
Машина, не разворачиваясь, стала сдавать задом. Ханов побежал к своей, а она последовала за нами. Мы вошли во двор. Собака ворчала в будке.
— Мигалева, уберите пса, — попросил Ивашов.
Осветив внутренности будки фонариком, мы убрали подстилку и разгребли солому. Под ними находились свежеструганные доски.
— Двойное дно, — констатировал Патрушев.
— Понятых просим подойти, — Ивашов махнул рукой. — Вскрывайте…
Доски со скрипом отлетели в сторону. На дне собачьей будки лежало несколько свертков.
Пискунов достал один из них и осторожно развернул. При свете карманных фонарей желтым цветом блеснуло золото.
— Откуда у вас эти вещи, Епифанов? — спросил Пискунов. — Если можете, объясните…
— Я после… Не здесь…
Тем временем из конуры извлекли остальные свертки. В некоторых из них находились плотные пачки денег. Всего около шести тысяч рублей.
В самом углу конуры, завернутая в цветастую тряпку, лежала финка с черно-белой пластмассовой ручкой и бронзовым кольцом.
Ханов осторожно упаковал ее.
— Авдотья Поликарповна, — подошел к Мигалевой Пискунов, — может, вы нам скажете, где остальные вещи? Ведь все равно найдем…
— Не трогайте ее. Я все велел сжечь, — произнес Епифанов.
Мигалева, не слушая его, оттолкнулась спиной от стены и молча пошла к воротам, ведущим в огород.
Пройдя метров пятнадцать по тропке в сторону бани, она остановилась и стала разгребать ногой снег.
— Здесь… — Мигалева отошла в сторону.
Разбросав снег, Патрушев достал из сугроба сверток. Осветили его фонариком и развернули. В свертке находились две почти новые рубахи и… галоши!
Епифанов с укоризной, но без злобы посмотрел на Мигалеву.
— Эх, дура ты, дура… — только и сказал он.
В отдел приехали, когда уже брезжил рассвет.
Еще в машине я мысленно прикинул возможные варианты допроса Епифанова и его «боевой подруги», но ни один из них, на мой взгляд, не подходил.
Доказать убийство Красноперова мы еще, с некоторой натяжкой, могли. А вот Кругловой… Здесь было все довольно шатко. Во всяком случае, требовалось провести экспертизу по отпечаткам пальцев и окуркам, найденным в Горноуральске, но на это требовалось определенное время. Его-то у нас как раз и не было. Епифанов волк стреляный, и его за просто так не возьмешь. Безусловно, он мог признаться, что двадцать шестого декабря ездил в Горноуральск, но о причине своей поездки мог нагородить что угодно. Попробуй проверь… Красноперов мертв… В общем, этим Епифанова в угол не загнать. Не хватает фактов. Лучше начинать с убийства Красноперова. Легонько потянуть за ниточку. Осторожненько потянуть. Но уж потом не выпускать ее из рук, держать крепко, разматывая весь клубок.
Хотели допрашивать сразу по приезде, но непредвиденные обстоятельства заставили на некоторое время отложить допросы Епифанова и Мигалевой.
Войдя в кабинет Пискунова, мы увидели огромную кучу вещей, сваленных прямо на полу.
— Что это? — не скрывая удивления, спросил Пискунов у дежурного по отделу.
— Так вы же сам, товарищ майор… приказали…
— Да ведь это же с пионерского лагеря! — воскликнул Ханов. — Заначка Сидорова!
— Так точно, — подтвердил дежурный. — Нашли в колодце. Вот и ярлык…
На ярлыке было написано: «Шуба женская. Размер 48-2. Артикул 2007(1) ГОСТ—79». Сбоку синей пастой, по всей видимости шариковой ручкой, выведено: «Цена 2359 руб.».
Я протянул ярлык Пискунову.
— Да это же… — глянул на ярлык Пискунов. — Это же… из универмага! Где Сидоров?
— Отдыхает, — ответил дежурный. — Привести?
— И немедленно! — поторопил Пискунов.
Привели Сидорова.
— Подумал? — спросил Пискунов.
— Да… — кивнул Сидоров.
— В обморок падать не будешь?
— Постараюсь, — Сидоров вымученно улыбнулся.
— Эти вещи тебе знакомы? — Пискунов махнул рукой в угол.
— Н-нет… — Сидоров замотал головой.
— В колодце… возле сторожки… — исподлобья глянул на Сидорова Пискунов.
— Да, — неожиданно признался Сидоров, и лицо его пошло пятнами.
— А теперь давай по порядку, — Пискунов сел за стол и достал из ящика протокол допроса.
— Вам известна кличка Сивый? — спросил я.
Сидоров молчал. Молчание длилось несколько мгновений. Наконец он не выдержал.
— Когда это случилось?
— Что вы имеете в виду? — не понял я.
— Убийство Кри… Красноперова…
— В ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря.
— Я так и знал. — Сидоров тяжело вздохнул. — Предупреждал Витьку — с монашкой шутки плохи.
— Какая такая монашка? — спросил Ханов.
— Ну… эта… Авдотья. Мне ее Витька в церкви показывал. Она мне сразу не понравилась.
— Так, интересно. Выходит, вы видели Авдотью в церкви. А кличка Сивый вам известна? — напомнил я.
— Нет.
— Зачем Красноперов ходил в церковь?
— У него там была назначена встреча…
— Какая? С кем?
— Я не знаю.
— А что объединяло Красноперова с «Монашкой»?
— Один раз по пьянке Витька сказал мне, что Авдотья приехала сюда за песком…
— Каким песком? — встрепенулся Пискунов. — Золотым? Поконкретнее можете?
— Нет. Все…
— Вам приходилось видеть «Монашку» с кем-либо еще, кроме Красноперова?
— Да. Двадцать девятого. Вечером. Возле базара…
— Во сколько?
— Часов в семь… Я в лагерь поехал. Дежурить… А она с мужиком.
— Вы можете описать приметы мужчины? — спросил Ханов.
— Высокого роста. Лет пятьдесят… Белый полушубок… Унты… Все…
— Раньше этого мужчину вам не приходилось видеть? — спросил я.
— Нет.
— А с Красноперовым когда в последний раз встречались?
— Ну… это, — Сидоров кивнул на гору вещей. — В этот самый день.
— Двадцать первого? — уточнил Пискунов. — В день кражи?
— Выходит, так, — согласился Сидоров.
— Он звонил вам в лагерь?
— Да. Каждый день.
— И двадцать девятого?
— И двадцать девятого, — подтвердил Сидоров. — Я тогда Витьке сказал, что к нему приехали из Горноуральска.
— Ну, а кража, — напомнил Пискунов. — К кем вы были в магазине?
— Вдвоем с Витькой, — не подымая головы, ответил Сидоров. — Я знал, что сигнализация испортилась. Тогда мы и решили… В ночь с двадцатого на двадцать первое… Но двадцатого «Монашка» отправила Витьку в Горноуральск к какой-то бабе. Все дело срывалось. А был верняк! Тогда мы стали прикидывать, что делать. И тут Витька вспомнил, что на станции Гора у него живет кореш, с которым он когда-то вместе сидел. Навели справки… И пошли в гараж. Витька договорился с ним и попросил съездить в Горноуральск на денек. Дали ему мой телефон, чтобы, как приедет, позвонил и отдал Витьке билеты до Горноуральска и обратно.
— Билеты? — спросил Ханов и удивленно обвел всех взглядом.
— Да, — закивал Сидоров. — Для отчета, наверное…
— А как фамилия того парня? — спросил я.
— Терехин… Терещенко…
— Терентьев, — подсказал Ханов.