Страница 21 из 80
— Полный назад! — и тут же рулевому: — Право на борт!
«Черуэлл» дернулся, качнулся, скрежетнул днищем. Мял субмарину, взбивая винтами черно-зеленые буруны, в которых подскакивала корма. Капитан-лейтенант, как прежде лейтенант-коммандер, как сам он на «Заозерске», действовал рефлекторно, воплощая защитные импульсы в четкие, ясные команды.
Фрегат спятился нехотя, в каких-то судорогах, колыхнулся и подал корму к носу субмарины, и тут же, подчиняясь новой команде: «Прямо руль! Обе — полный вперед!», припадочно затрясся.
Рывок обеими машинами был силен: борт с визгом проволокся вдоль подлодки. Фрегат, кажется, шваркнул ее все-таки кормой, но теперь это не имело значения: корабль и без того дергало, аж цокали зубы. Так показалось, когда обернулся к главстаршине:
— Стоп, левая! Правая — средний вперед! — взметнув для ясности левую руку вверх, а правую выставив перед собой.
Море взблескивало злыми искрами под лучом оставшегося прожектора. Встревоженный голос акустика выкрикивал дистанцию — торпеды приближались. «Доплер выше! Доплер выше!..» — слова повторялись, взвинчивая напряжение. Хотелось, как, наверняка, рулевому и главстаршине, услышать, что проклятый «доплер» наконец понизился, но тон акустического эха повышался, и, значит, торпеды приближались, целили в борт фрегата, который, как ему казалось теперь, слишком задерживался в развороте. Слишком медлил! Рулевой крутил головой. В голосе неуверенность, почти мольба: «Сэр?..» У телеграфа молчание, но чувствовалось, «чиф петти» сверлит спину глазами: напрягся и ждет.
«Сейчас, сейчас, хлопцы, сейчас, леди и джентльмены...»
— Лево на борт! — Это рулевому, и сразу же — главстаршине — приказ работать машинами враздрай, чтобы ускорить маневр.
Кого молить? Небо, бога, черта, судьбу? Молить об одном, чтобы хватило секунд-мгновений на спасительный поворот, чтобы выдержали подшипники, чтобы продержались и дальше, когда придется бросить фрегат между торпедами. Они, только они, стали сейчас средоточием его мыслей, забывшего обо всем, кроме устремленных к «Черуэллу» торпед, и уж, конечно, совсем не думалось, почему он здесь, почему командует в чужой рубке, отчего ему подчиняются чужие матросы.
«Чужие? Шут с ем, что с дитем, лишь бы... поворачивались, лишь бы оказались расторопными. И еще чуточку, хоть самую малость, везения. Да-да-да! И его тоже!..» — закончил в духе О’Греди.
— Сигнальщики, как торпеды?
— Справа, курсовой десять!
— Расстояние визуально?
Секундное замешательство, но и — нервы на пределе:
— Примерное — жив-в-а! — гаркнул, не позволив себе однако пошевелиться.
— Полтора кабельтова! Возможно, меньше!
— На румбе?!
— Триста тридцать, сэр!
— Тринадцать — вправо! Чиф петти — «самый полный вперед» и... сто чертей Гитлеру в задницу! — рявкнул и сжал зубы, стараясь не думать о тряске, которая начала отдаваться где-то в макушке, сверлила череп и от которой, казалось, начали чесаться мозги. — Одерживай! Прямо руль! Старшина, — в двери на дубляж!
Скомандовав, выскочил на «веранду».
Пушкари вглядывались в море, подсвеченное с фрегата. Луч прожектора метался слева и справа по курсу; случайно коснулся бака — осветил расчет изготовленного к залпу «хеджехога», выхватил несколько тел, лежащих ничком в изломанных смертью позах, но взгляд подался следом за лучом — уткнулся в близкие бурунчики, пунктирно прореженные среди волн: вот они — торпеды! А луч — прыг-скок! Влево-вправо! Его мельтешенье не позволяло определить истинное расстояние между пунктирами, казавшееся совсем небольшим. «А, ч-черт, узенький коридорчик! Неужто не впишемся? Неужто зацепят?..»
Пошли самые тягостные секунды.
Молчали пушкари, молчал самозванный командир фрегата. Застыл в дверях и вытянул шею такой коренастый главстаршина, что вдруг показалось — там стоит сам О’Греди. Не двигался появившийся тихо и незаметно суб-лейтенант. Все мысленно, затаив дыхание, следили за форштевнем «Черуэлла», который уже резал воду точно по центральной оси щели, с обеих сторон очерченной смертью.
Сосредоточившись на торпедах, отключивших от всего, кроме них — «проскочим — не проскочим?» — Владимир не сразу воспринял сознанием, что за кормой перестали рваться глубинные бомбы. Когда они начали ухать, встревожился: во-первых, боялся, что с подлодки швырнут гранату — бочонки, начиненные взрывчаткой, были соблазнительной мишенью; во-вторых, гулкий грохот разрывов говорил о том, что бомбы снаряжены для малых глубин и, видимо, скатываются вручную, — как бы чего не вышло! Но все обошлось, и он, помнится, даже похвалил: «Браво, бритты, дело есть дело, несмотря ни на что!» И вот — взрывы как обрубило: наверное, и на корме замерли, наверное, и там ждут: пронесет — не пронесет?
Луч метнулся в сторону и замер. Это могло означать лишь одно: прожектор выпустил торпеды — слишком крутой угол, смерть шла под самыми бортами «Черуэлла».
Пушкари сбились в кучу, свесились к морю — здесь, мол, все в порядке! Владимир кинулся на левый борт, и в этот миг за кормой с грохотом и свистом рванулся в черное небо светоносный фонтан. Можно было видеть только его макушку, но — достаточно, чтобы понять: торпеда трахнула исковерканную подлодку. Так ее, поганку! Бей своих, чтоб чужие боялись!
Вторая торпеда рванула дальше и глуше: когда вышел дистанционный ресурс, сработало реле самоуничтожения.
Торпеды прошли! Прошли торпеды!..
Теплая волна скользнула по сердцу Арлекина (снова — Арлекина!), расслабила сжатые пальцы. Взглянул на суб-лейтенанта, который приходил в себя или уже пришел, но не вмешивался в действия русского моряка, поняв, видимо, что сейчас не до амбиций: если человек спас фрегат от верной гибели, то и должен командовать до конца.
— Пусть «хеджехог» накроет ту немецкую шлюху... — тихо посоветовал Владимир, имея в виду, конечно же, субмарину, выпустившую торпеды. — Удача маловероятна: потаскуха удрала, но все же... для профилактики.
Суб-лейтенант юркнул в рубку.
«Volley! Залп!» — мысленно поторопил Владимир. «Хеджехог» послушно откликнулся и жахнул, швырнув за форштевень желто-оранжевые молнии; ему откликнулись остальные бомбометы, замкнувшие фрегат в кольцо разрывов. Море вскипело, густо усыпало волны синим разлохмаченным частоколом, и тогда пришел черед последней команды:
— Чиф петти, сбросьте обороты до малых! — приказал русский капитан-лейтенант, только что бывший командиром английского фрегата. — До самых малых!
И сразу — тишина, сразу ворвались в уши плеск и шипение, но, увы, все, что могло, по-прежнему тряслось, все говорило за то, что форсированная смена реверсов не обошлась без последствий и, быть может, еще заявит о себе.
Когда Владимир, почувствовавший себя опять чуть ли не пассажиром, вошел в рубку, динамик устало доложил, что контакт с лодкой потерян. Выдохлись акустики... «А может, затаилась?» Незнакомый пожилой лейтенант небрежно козырнул русскому. Тот развел руками: приношу, мол, извинения за... хотя, собственно говоря, к чему извинения? И за что? Владимир махнул рукой и вытер потный лоб.
— У вас лицо в крови. — Суб-лейтенант подал платок.
— Не моя — вашего командира... — Владимир промокнул лоб и скулы, сразу испачкав белоснежный лоскут бурыми пятнами. — Кстати, как он? — И дыхание затаил, ожидая ответ.
— Плохо. Командир у себя в каюте, — ответил пожилой. — С ним врач, но лейтенант-коммандер до сих пор без сознания.
— До сих пор? — Впрочем, судя по корабельным часам, прошло всего пятнадцать минут! — Старпом?
— Убит...
Снилась чужая подлодка. Ее последние-распоследние минуты.
...Взрывы глубинных бомб корежили и рвали металл, в душном чреве субмарины лопались и гасли плафоны, электролит, выплескиваясь из аккумуляторов, дымился и вонял хлором. Едкая щелочная отрава, пропитавшая спертый воздух, драла горло, заполняла отсеки, и напрасно боцман дергал ручки контакторов: рули заклинило, глубиномер застыл на пределе, а бородатый корветтен-капитан с лицом «оберста» рвал на себе ворот его, Арлекина, свитера и падал, падал, падал вместе с лодкой в черную ненасытную глубину...