Страница 40 из 58
Мирянин, конечно, в целом остается в этом отношении на начальных стадиях данной религиозной науки. Общее правило таково, что считается положенным совершать эти «упражнения» каждый день перед сном, но фактически редко кто исполняет их неукоснительно. Даже в монашеской среде наиболее тщательно этим занятиям предаются главным образом в святые, праздничные дни; исключение составляет секта «рамання–никая», где медитациям придается большое значение, при монастырях устраиваются большие специальные помещения для этих целей.
Миряне стараются прилежно совершать медитации обычно в день принятия восьми или десятичленного обета. Научаются этому обязательно под руководством наставника, который, как считается, должен передать подопечному это свое знание (или умение) непосредственным, опытным путем. Наставник же должен определить для начинающего цель (предмет) медитации (по–сингальски каматахан), в соответствии с известным ему характером, психологическим и физиологическим типом, строем личности ученика. Этих «целей» в расхожей практике сингалов насчитывают до 37, хотя в некоторых текстах возникают и другие числа (все около 40).
Для мирян обычно предписаны лишь некоторые из этих «целей». К самым простым относится, например, медитация на предмет собственного дыхания, когда внимание должно быть сосредоточено на этом процессе и его правильности: вот я вдыхаю, вот выдыхаю, длинно, коротко и т. д. Против эгоистического мироощущения направлена медитация на предмет осознания мерзости собственной плоти (пиликул–бхавна). Широко пропагандируется для исполнения медитация на тему милосердия–сострадания–сочувствия — метта–бхавна (от метта — 'дружественность'). Процесс ее исполнения описывается и в популярных брошюрах (перевод такого текста см. в приложении № 4).
Своеобразным разделом культового служения буддистов–мирян являются их обязанности в отношении сангхи и буддийских монахов в отдельности. Можно сказать, что для мирянина сангха в некотором роде обожествляется, а служение ей в различных формах приносит огромные моральные заслуги. Ритуальный смысл содержится в дарении от мирянина в пользу сангхи, прежде всего пропитания и (теперь это узаконено) одежд для монахов. При этом отчасти уходит в прошлое классический образ бритоголового монаха в оранжевых одеяниях, стоящего на пороге дома мирянина с патрой, чашей для подаяния, — такие обходы не обязательно совершаются ежедневно. Теперь нередко разные группы населения по очереди доставляют в монастыри необходимые продукты, а что–то монахи и закупают в лавках.
Дáная — таков общий термин по–сингальски для различных дарений; но так же называются и специальные обряды ритуального одаривания монахов мирянами. Даная может совершаться в форме приглашения монахов к себе в дом на трапезу с последующим одариванием приглашенных служителей буддийского культа комплектом положенной одежды и некоторых других атрибутов, приемлемых для их монашеского звания. Этот комплект (ата–пирикара) включает несколько элементов одежды (верхней и нижней), бритву (до сих пор чаще — опасную) для сбривания волос на лице и голове, фильтр для воды, зубочистки, веер, иголку с ниткой и т. п.
Нередко обряду даная предшествует и устройство ритуала пирит. Приглашение монахов в дом как правило обязательно организуется в память об умерших, в годовщину смерти — это последнее из крупных обрядовых действий, которые совершаются близкими родственниками ради лучшей посмертной судьбы покойного. Но делаются такие приглашения и в иных случаях: если в доме есть какое–то неблагополучие, семейные раздоры или кто–то нездоров и т. д. Такое мероприятие всегда благостно.
Так, моя сингальская подруга пригласила к себе в дом четырех монахов для совершения обряда даная, когда я гостила у нее: целью в первую очередь было укрепить семейное благополучие, обновить «чистоту» дома и мне как другу сделать что–то магически благоприятное (монахи, в частности, действительно в своих речениях высказывали благие пожелания и в мой адрес); хотя к тому же еще она стремилась предоставить мне удобный случай пронаблюдать весь ход обрядовых действий в непосредственной близости к ним.
Довелось мне присутствовать на более пышном обряде и в одном чужом богатом доме, куда меня пригласили по просьбе знакомого монаха. Проходили все мероприятия с вечера и до утра. Пирит и даная устраивались в память умерших родителей хозяев дома (супружеской пары), а также по случаю того, что хозяйка недавно к тому времени благополучно перенесла сложную операцию по удалению опухоли мозга. Тут было приглашено 30 монахов. Вернее, с вечера несколько монахов, в меньшем числе, начали читать священные тексты в одной из комнат на втором этаже дома, где даже был создан специальный небольшой павильон, внутри которого был поставлен временный алтарь с некоторыми священными буддийскими атрибутами (изображение ступы и т. п.), устроены сиденья для монахов; от этого павильона тянулась на значительную длину, уходя и в соседнюю комнату, священная нить, за которую обычно держатся присутствующие на обряде во все время чтения священных текстов (своеобразный «провод» для непосредственной передачи благости). Читали они до самого утра, но не все из слушателей оставались в доме на это время. В числе разъехавшихся по домам были и мы (меня на обряд привез и опекал в чужом месте муж моей подруги), чтобы вернуться уже утром. Между прочим, муж подруги раскритиковал кого–то из монахов за то, что тот попросил одного из присутствовавших подать ему с подоконника тарелку с какой–то снедью, чтобы поставить ее внутри павильона. Собственно, весь «грех» заключался именно в слове «дайте» какого монахам по закону нельзя произносить (в том смысловом контексте, что они должны удовлетворяться тем подаянием, какое им преподнесут миряне по своему усмотрению и возможностям), хотя в данной случае монах «просил» не для себя. Когда мы приехали утром, уже собрались все 30 приглашенных монахов; они сидели на циновках на полу вдоль стен просторной комнаты на первом этаже дома. Уже при нас началось торжественное их угощение: посредине комнаты стоял длинный стол, покрытый белой тканью — там стояли сосуды с приготовленной пищей; члены семьи — мужчины разносили различные блюда и накладывали снедь в чаши (патры) монахов. Там был, конечно, рис и различные кари и т. п. Монахи спокойно ели, не пользуясь ложками или другими столовыми приборами, но рукой, как это принято у всех на Ланке. На присутствующую иностранку особенно не реагировали. Мне позволили сидеть (на полу) совсем неподалеку от череды монахов, задавать вопросы, делать фотографии. Муж моей подруги снял и меня с противоположной стороны комнаты. Никого это не раздражало. Со своей стороны, я тоже показала, что немного знакома с обычаями: пришла на обряд в белой одежде. Со мной даже вступил в разговор сидевший неподалеку молодой монах, спросив, кто я, откуда и чем интересуюсь. После угощения со стола все убрали, поставили только пустую чашу и чайник с водой. Затем последовала раздача комплектов с одеждой и чашами для подаяний и прочими полезными вещичками для монахов. Потом во главе стола сели два монаха, они в какой–то момент начали переливать воду из чайника в чашу, сопровождая эти действия небольшой речью и пением, которое поддерживали все присутствовавшие монахи. Это было важнейшее ритуально–магическое действие — передача моральных заслуг (пин, или пунья), полученных присутствовавшими, прежде всего семьей устроителей обряда, в пользу умерших, предков, богов и прочих.
Теперь, наблюдая за окружающими, я сама смогла прочувствовать тот эмоционально–психологический настрой, какой создает у верующих совершение подобных церемоний. До этого я лишь читала некоторые описания в книгах, например, в рассказе талантливого сингальского писателя современности Гунадасы Амарасекары «Время»:
В чисто убранной, выметенной, вычищенной гостиной ни одной вещи не стояло на своем обычном месте. Все их вынесли отсюда, чтобы освободить комнату для монахов, приглашенных на даная. Не тронули только один–единственный предмет — стоявший в углу портрет отца.
Когда были розданы подарки, монах, «передававший заслуги» (пин. — Н. К.), просил всех вспомнить отца и показал при этом на его портрет.
Даная совершалась в годовщину смерти отца. Да, сегодня ровно год, как он умер. Мы очень сильно потратились на прием монахов. На такси только, чтобы пригласить 25 человек, сколько денег ушло! Кроме комплекта «ата–пирикара» дарили еще отдельно нательную одежду — это тоже стоило расходов.
На церемонию пришли все наши родственники и много соседей. Я слышал, как они говорили, что давно уже не было такой богатой даная ни у нас в деревне, ни в округе. Когда все двадцать пять монахов расселись в гостиной, то стало казаться, что вся комната одета одним сплошным сияющим сивуру.
Под конец церемонии монах, «передававший заслуги», напомнил всем, как много сделал в своей жизни отец, сколько помогал и родным, и всем в деревне. Он сказал, что безвременная смерть отца — большая утрата для всех. Потом долго говорил один молодой монах, объясняя, какие великие плоды (то есть сумму моральных заслуг. — Н. К.) принесет эта даная, и пока он говорил, какая–то детская радость просыпалась в моей душе, точно у малыша, обнадеженного обещаниями, но монах кончил говорить, и она исчезла. Совершили обряд «переливания воды» под распеваемые монахами гимны. Странно действует этот звук, когда монахи низкими голосами затягивают в унисон:
будто со дна безбрежного океана поднимается могучий густой глас. Медленно льется вода, постепенно наполняя пустой сосуд. Я заметил, что именно в этот момент у матери выступили на глаза слезы.